В тебе оно есть тоже,

Просто продолжай отталкивать, отталкивать и отталкивать Небо.*

©

***

Что же касается сна, то, если не считать того случая в опустошенной войной Франции, когда Кроули просто напоил его настолько, что он не мог бодрствовать, а Азирафаэль был слишком измотан, чтобы протрезветь самостоятельно, ангел наконец сдался и попытался поддаться сновидениям, возможно, впервые за много веков, вскоре после неудавшегося Апокалипсиса. Кроули искушал его попробовать еще целую вечность до этого, но Азирафаэль всегда улыбался своей безмятежной маленькой улыбкой, которая говорила о том, что, хотя идея Кроули, возможно, и не была совершенно нелепой для других, он лично находил ее таковой, но был слишком вежлив, чтобы сказать это ему в лицо. У него есть дела, говорил он Кроули почти извиняющимся тоном, с раздражающей улыбкой на пухлых губах, и совершенно нет времени, чтобы тратить его на такую обыденную и бесполезную вещь, как сон. В конце концов, ему вовсе не нужно было спать, и Кроули тоже, как он сам заметил, что еще больше разозлило бы демона.

Однако, когда одиннадцатилетний антихрист в мгновение ока поставил весь великий план с ног на голову и, в качестве запоздалой мысли, сделал их обоих практически ненужными, освободив их от соответствующих обязанностей, число «дел» Азирафаэля, казалось, значительно уменьшилось. Правило «не связывайся с людьми», введенное Адамом, включало в себя обе стороны, вернее, неучастие обеих сторон, так что через несколько месяцев ангелу, наконец, пришлось признать, что, возможно, у него есть немного свободного времени. И все же, несмотря на все предложения и искушения Кроули, он упрямо утверждал, что все еще может найти себе массу занятий, даже учитывая отсутствие необходимости в его вечном бдении над человечеством.

Человечество, между прочим, казалось, прекрасно обходилось со своим существованием — равно как и со своими собственными кознями и добрыми делами — без чьей-либо помощи. Поначалу Кроули и Азирафаэль с опаской следовали правилу не связываться с людьми, но, как это часто бывало с людьми — которые, несомненно, имели влияние на этих двух эфирных существ, — в конце концов они пришли к довольно неожиданному выводу, что правила, в том или ином смысле, должны быть нарушены или, по крайней мере, они были для этого созданы. Поэтому время от времени они делали вид, что совершенно забыли о приказах Адама, а Кроули и Азирафаэль срывались. Просто немного. Просто чтобы поддерживать себя в форме на случай, если их соответствующие качества понадобятся когда-нибудь в будущем, и они будут повторно наняты.

Таким образом, только через пару лет после неудавшегося Апокалипсиса Кроули наконец удалось убедить своего вечно бдительного и невыносимо упрямого ангела признать, что время для сна действительно есть. У него всегда было время для сна, но Азирафаэль еще не понимал этого.

Это стоило Кроули обеда в Ритце, где он должен был положительно испортить ангела насквозь, бутылки вина и долгой вечерней прогулки по Лондону, а затем еще пары бутылок, которые они выпили в его квартире в Мэйфейре. Только тогда, и только после довольно долгого искушения — или убеждения, как предпочитал называть его Азирафаэль, он все еще был ангелом, в конце концов, не особенно благоприятно для образа быть искушенным демонами, пусть даже очень очаровательными — он наконец согласился на это. Кроули, обрадованный, предложил Азирафаэлю свою собственную кровать королевского размера. Он даже согласился превратить постельное белье в простой белый скучный хлопок вместо привычного черного атласа.

Как ни удивительно, учитывая его предыдущее многовековое упрямое сопротивление, Азирафаэль был вне себя, как свет, завернутый в облако пушистого одеяла Кроули, и сам Кроули провел довольно неудобную, но не менее удовлетворительную из-за этой ночи в кресле рядом с ним, решив не позволить ангелу его обмануть. Азирафаэль явно не собирался этого делать, и через некоторое время Кроули тоже крепко заснул в своем кресле.

Как выяснилось после этой первой попытки, Азирафаэлю было очень легко заснуть, в отличие от самого Кроули. Как только ангел перестал беспокоиться обо всех вещах, которые он мог бы сделать вместо того, чтобы вздремнуть, сон пришел к нему совершенно естественно. Что касается Кроули, то для него самого естественно было видеть кошмары, но он никогда не рассказывал о них Азирафаэлю. Вместо этого он находил предлог переночевать в книжном магазине, на том потрепанном пыльном диване в задней комнате, окутанный божественным присутствием, которое обитало там и, казалось, проникало в сами стены этого места. Это было избавлением от навязчивых снов, но даже когда он оставался в своей собственной квартире в Мэйфейре, его сон уже нельзя было назвать по-настоящему беспокойным. Он подозревал, что это могло быть из-за влияния Азирафаэля лично на него. Его божественность, должно быть, касалась его годами — веками, тысячелетиями — но только в этот раз Кроули действительно ничего не имел против.

Позже, в те постапокалиптические, довольно спокойные годы, Азирафаэль стал проводить большую часть своих ночей, предаваясь сну. Он по-прежнему корпел над той или иной книгой большую часть ночи, но ближе к рассвету неизбежно отправлялся в ту маленькую спальню наверху и, наконец, использовал там древнюю кровать по назначению. Самодовольно и, чаще всего, вслух, Кроули поздравлял себя с тем, что тоже имел влияние на ангела.

***

Вскоре в смущающей темноте номера мотеля, в котором они остановились, Азирафаэль задремал, казалось бы, без особых проблем, скорее от усталости, чем от желания действительно поспать. Какое-то время все было тихо и спокойно, тишину нарушали только размеренное дыхание ангела, каждый его вдох был влажным, теплым и щекотал шею Кроули, и приглушенное гудение случайной машины, проезжавшей мимо.

А потом пришли кошмары, как Кроули и боялся, заставляя ангела метаться и извиваться в его объятиях, но это было еще не самое страшное. Хуже всего было слушать приглушенный, почти придушенный звук беззвучного крика, полного ужаса, умирающего на губах Азирафаэля. Кроули боялся, что у него есть смутное — или, может быть, не совсем такое смутное, как ему хотелось бы, — представление о том, о чем именно был сон. Это могло быть только одно, и это вызывало умопомрачительно ужасное чувство постоянного Падения, Падения от благодати, от Его благодати, все дальше и дальше, Вниз, в бездонную черную пустоту, пока нигде не осталось ни света, ни благодати, ни любви. Одна только мысль об этом заставила Кроули вздрогнуть, его сердце болезненно сжалось в груди от осознания того, что он не в состоянии облегчить эту невыносимую боль для Азирафаэля.

После ряда безуспешных и довольно отчаянных попыток хоть как-то его успокоить Кроули в конце концов пришлось прижать ангела к матрасу и просто силой встряхнуть, чтобы он проснулся. Глаза Азирафаэля распахнулись, покрасневшие, влажные и совершенно перепуганные, но он продолжал бороться еще мгновение или два, прежде чем до него наконец дошло. Дрожащий вздох сорвался с его губ, и вся борьба, казалось, разом покинула его.

— Это я, Азирафаэль, — пробормотал Кроули, обнимая ангела вместо того, чтобы удерживать его на месте. — Это я…

— …хорошо, — хотел сказать он. Он хотел сказать, что это всего лишь глупый сон. Ему хотелось сказать Азирафаэлю, что он здесь, с ним, и велеть ему снова лечь спать. И он не мог найти в себе достаточно лицемерия, чтобы сделать это. Вместо этого он просто прижал ангела чуть ближе, чувствуя, как еще одна частичка его сердца разрывается, впервые за все время своего существования как демона по-настоящему ненавидя свою абсолютную неадекватность, когда дело доходило до успокоения.

— Кроули…

— Мне так жаль, — только и смог он сказать. И он тоже сожалел о стольких вещах. — Я должен был тебе сказать…

Он почувствовал, как Азирафаэль покачал головой.

— Я знаю, что тебе снятся кошмары столько, сколько… сколько я тебя знаю, — его голос звучал густо и необычно хрипло. — Просто я никогда не знал, насколько они плохи.