И что ждёт этих ребят и девчонок в лихолетье лихих девяностых? Ту же Алису? Что-то я не помню такой звёздочки, ни на рок-сцене, ни на попсовой. Пополнит она ряды челноков или закончит какой ВУЗ и уедет за рубеж? Или осядет менеджером в какой-нибудь шарашке продай-перепродай? И будет отрываться вечерами на том же эльфятнике… Ведь большинство моих сверстников как-то устроились…

И тут меня снова накрыли лживые видения варпа. Я увидел как осенним вечером в Москве, к задворкам стадиона на Красной Пресне[8] подъехал крытый грузовик. Мужик в камуфляже, бронике, спецназовском шлеме и балаклаве под шлемом вытащил из кузова девчонку, явно студентку, с немилосердно скрученными за спиной руками и двумя очень узнаваемыми рыжими хвостиками на голове. Вытащил и бросил в руки другого, такого же, стоявшего на земле. Студентка ещё попыталась лягнуть этого, в камуфляже, и даже успела выкрикнуть: "Власовец!", прежде чем он прострелил ей голову из Макарыча. Потом этот… власовец, чем-то заинтересовался, задрал рукав убитой девушки и, со словами: "Смотри-ка, идейная!", развязал с её запястья старый пионерский галстук.

— На кой? — спросил его напарник, подтаскивая к борту грузовика дедка с орденами на груди.

— На память! Историю творим! — ответил убийца, пряча галстук в карман.

Он оглянулся и я поймал его взгляд. Наверное этот спецназовец что-то почувствовал, потому что тут же отвёл глаза. Но это уже не поможет тебе, враг. Пусть ты спрятал лицо под балаклавой, но Я запомнил твой взгляд и твою ауру. И Я найду тебя, найду и убью. Убью так, что многие тысячи раз, возрождаясь среди живых, твоя душа будет помнить как и за что ты умер. И непростительные не порвут мою душу. Если же магия оставит меня, что ж, и без магии есть способы отправить фигуранта в Серые Пределы максимально запоминающимся способом.

Лживые видения варпа отхлынули и я судорожно вздохнул.

— Прости, — тихо сказал я Алисе, проводя по лицу ладонью, прогоняя таким образом остатки видений. И со вздохом: — Что-то не пошла песня.

Алиса сидела отодвинувшись от меня с смотрела… со страхом, что ли?

— Ты бы видел себя со стороны!

— А что? Выросли рога и щупальца? — я попытался перевести всё в шутку. И даже ощупал голову на всякий случай.

— Не смешно. У тебя лицо было… даже не знаю как это назвать!

— Лживые видения варпа, — ответил я честно.

— Белочка, что ли? Или кислоты объелся?

— Ни то, ни другое. Место так на меня влияет.

— Вот это? — она похлопала по эстраде.

— Лагерь этот необычный.

— По мне так лагерь как лагерь… — пожала плечами Два Че.

А я развивать эту тему не стал. Вместо этого предложил:

— Сыграй мне ещё что-нибудь своё.

— А тебя не сплющит по новой?

— Только не от твоей музыки!

— Ну тогда, так и быть, то что сегодня репетировала.

Получилась очень приятная и позитивная композиция. Потом она сыграла ещё, потом мы спели пару песен Высоцкого, потом Команданте снизошла до соизволения спеть "что-нибудь эльфийское" и я таки спел "Дорогу за предел"…

— И всё-таки, Штирлиц, с тобой что-то серьёзно не так!

— Здесь со всеми не так, — несколько опрометчиво заявил я.

— Не знаю кто как, но я — вполне нормальная! — решительно заявила Два Че.

— Пожалуй, — согласился я, — ты здесь самая нормальная. Ты да Ульянка.

— А ты уже всё про всех знаешь, — с ехидной улыбкой прокомментировала Алиса.

— Ну откуда всё! Так, кое что подглядел… — снова ляпнул я не подумавши.

— Сам признался, что подглядываешь за девочками. Может и за мальчиками тоже?

Не! И правда талантище! В смысле, для участия в Специальной олимпиаде.

— Не в том смысле, — отмахнулся я.

— А в каком ещё можно подглядывать?

— Ну… вдруг я какой колдун и могу видеть суть вещей…

— Ой! Да хватит уже свой эльфятник везде приплетать!

— А вдруг и правда? — ляпнул я.

Ну кто меня за язык тянул? Видать не можем мы, мужики, не распушать хвост при общении с женщинами. А они об этом знают, где-то на генетическом уровне, и во всю нас на этом ловят. Даже когда сорокалетний мужик общается с нимфеткой на закате пионерского возраста. А может это на меня так гормональный фон нынешнего тела повлиял? Короче, важен результат, который я, кстати, осознал только когда неприятности уже случились. А пока Два Че вытащила что-то из кармана и, продемонстрировав мне сжатый кулак спросила:

— Что там?

— Монета, — ответил я присмотревшись.

— Самое очевидное. Ты просто угадал.

Я присмотрелся внимательней:

— Две копейки… нет! Болгарская, две стотинки[9].

Она смерила меня подозрительным взглядом, открыла ладонь и:

— Ух ты! И правда! Значит, тебе и подглядывать не надо?

— Во-первых, — веско возразил я, — подглядывать таким образом пошло и не интересно. А во вторых, когда так смотришь, это не то же самое когда видишь глазами. Ты задаёшь вопрос и приходит ответ. Иногда действительно видишь, иногда приходит словами, а бывает такое, что и не понять.

— Всё равно, круто! — констатировала Два Че и уточнила: — А карты вот так подглядывать можно?

— Давай потанцуем? — я попытался перевести тему. Тем более что со стороны площади донеслись звуки медленного танца.

Алиса неожиданно согласилась. Мы вышли на середину эстрады, я уже положил ей руки на талию, но Алиса неожиданно вывернулась и со словами: "Погоди, есть кое-что…", отступила в тень. И через секунду вернулась обратно, со шваброй в руках.

— Значит, говоришь, хорошо в карты играешь? — уточнила она, поглаживая швабру. — Ну, потанцуем.

— Алиса! Я, собственно не то…

— А я то, — ответила она и мне пришлось уворачиваться.

* * *

Мы летели по дорожкам ночного лагеря как на крыльях. Я впереди, Алиса следом, со шваброй в руках. Таким порядком мы и выскочили на площадь. Я проскочил по краю толпы танцующих и только удивлённое: "Семён!", крикнула мне вслед вожатая. И почти тут же:

— Двачевскаястоять!!!!

По моему там были ещё пара каких-то слов, но я не расслышал.

Добежав по прямой до ворот лагеря, я убедился, что погони нет и присел отдышаться. Но, всё же, предпочёл разместиться где-нибудь в сторонке, чтобы со своей позиции видеть дорожку и кто по ней идёт, а вот меня было бы заметно не сразу. Однако, прошло время, я отдышался и успокоился, а за моей грешной душой так никто и не пришёл. Да и звуки музыки с площади как-то незаметно стихли. Я поднялся с травы, поправил форму, слегка сбившуюся в результате столь быстрой ретирады, и, на всякий случай огородами, направился к домику вожатой.

Свет в домике горел, так что я ещё раз оправил форму, пригладил волосы и смело постучал в дверь.

— Открыто! — донеслось изнутри и тон мне ну очень не понравился. Однако, я сделал над собой усилие и вошёл.

Ольга Дмитриевна, в лёгком платье, стояла напротив двери, уперев руки в боки.

— Извольте объясниться! Что это было?!

— Э-э-э… А что именно?

— Что вы с Двачевской устроили на танцплощадке?!!! И где вы вообще ошивались вместо танцевального вечера?!!!

Отпираться и выгораживать кого-то было бесполезно, поэтому я начал обстоятельно объяснять:

— Мы? Были в районе летней эстрады, там пели под гитару. Потом разговор зашёл о вчерашнем карточном турнире. По ходу у нас возникли разногласия в оценке результатов. Остальное вы видели.

— А что тогда Двачевская утверждает, что ты к ней приставал?

— Э… м… Вообще-то я не сторонник насильственных действий… И вообще, она сама меня поцеловала после турнира… Так что тут ещё вопрос, кто кого домогается. Но если она очень хочет, то я тоже за. Учту и приму к исполнению!

— Ох, Семён! Шут ты гороховый! Для тебя надо кружок клоунады сделать! — вздохнула вожатая, сменяя гнев на милость.

— Нисего не полусица! — ответил я, копируя гнома из известной игры[10]. — Когда само собой, у меня здорово получается, а когда начинаю специально смешить, получаются только глупости и пошлости.