— Знаешь, ты точно Штирлиц какой-то. Или, может, инопланетянин?
— Не! — возмутился я. — Рептилоида я тут видел, но…
— Ладно, ладно, не заговаривай зубы.
Сказав это Два Че сослалась на какие-то свои дела и слиняла. А я направил свои стопы к месту постоянной дислокации. После столь бурного обеда следовало привести себя в порядок перед вечерними мероприятиями.
Уже дома, сняв рубашку, я вынужден был произнести сакраментальное: "М-м-мать!". Ворот сзади был заметно измазан кровью. Значит и волосы тоже, да и ссадина там была. Что Два Че, несомненно и обнаружила своим ощупыванием. Равно как и пропажу этих симптомов. И что делать? Пораскинув мозгами на эту тему, я решил, что при случае чего-нибудь придумаю, а сейчас и правда надо привести себя в порядок. А потому, шагом марш в душевые, что-то такое я видел возле спорткомплекса.
И вот, я в свежей рубашке, чистый, бритый… э… вообще-то, до того печального момента, когда мне придётся первый раз провести бритвой по морде ещё минимум три года… лафа!… Ну в общем, весь из себя такой опрятный я вышел из домика вожатой, как раз к тому моменту, когда звук горна призвал пионеров к ужину.
Ужинал я в компании Шурика с Электроником и славно их потроллил на предмет: "С кем пойдёшь на танцы?". Шурика передёрнуло от идеи пригласить Лоли… в смысле, Ульяну, а Электоник вежливо и решительно отверг идею танцевать с Два Че. При этом, правда, тоскливо скосил глаза в сторону соседнего столика, где ужинала Женя. Заодно я получил подтверждение своей гипотезы насчёт формы одежды на балу: пионер и офицер идут в бой и на бал в парадной форме. Пионерок это, кстати, не касается ибо дама на балу должна блистать нарядом. Для меня, правда, это имело чисто познавательный интерес, потому как у меня в планах были песни под гитару.
Заодно, кстати, я выяснил и время начала мероприятия:
— Да сразу после ужина и собираемся, — ответил Электроник.
Тоже логично. А вот что совсем непонятно, так это полное отсутствие темы послеобеденного мордобоя. Ну не могло пройти такое событие совсем без последствий. Но и поднимать специально эту тему я не стал, не больно-то и интересно
Сладко потягиваясь, я вышел на крыльцо. Рвать когти и рысцой бежать на свидание казалось мне несколько неуместным, да и отвечать на лишние вопросы: "Куда да чаво?", никакого желания не было. Потому я немного потусовался в толпе у столовой и тихонько слинял огородами.
Алиса уже сидела на краю эстрады, свесив ноги и что-то тихо наигрывала на гитаре. Я молча сел рядом.
— Пришёл-таки, — сказала она, констатируя факт.
— А разве были другие варианты?
— А что так долго шёл?
— Путал следы, — честно признался я.
— Тоже мне, Штирлиц! — усмехнулась она.
— А ты бы хотела, чтоб к нам собралось пол лагеря? А потом вожатая настучит нам по шее, за срыв дискотеки.
Алиса на это легко и весело рассмеялась. И вдруг очень серьёзно сказала:
— Странный ты всё-таки. Вот! Ты какой-то слишком взрослый!
— И что теперь? — спросил я.
— Не знаю… — пожала плечами Алиса.
А я вот подумал, что она тоже ведёт себя не на 14 лет. Если не видеть её, то по словам, поведению, можно дать лет 17 — 18, если не старше. Всё интереснее и интереснее. Однако, почему бы не вернуться к заявленной программе?
— Ну так песню-то ты мне свою сыграешь? — спросил я.
— А тебе интересно? — спросила она с какой-то грустью.
— Интересно, — ответил я, почти не кривя душой.
Она вздохнула и взяла в руки гитару. Перебрав струны, она со вздохом сказала:
— Знаешь, что-то мне не хочется играть ту песню. Давай я тебе другую сыграю?
— Тоже своя? — уточнил я.
— Обижаешь! — Два Че заметно оживилась.
— Тогда играй! — подытожил я.
И она положила пальцы на струны. Мелодия была очень красивая, сложная и немного грустная.
— Волшебно, — совершенно честно сказал я, когда она отложила гитару. — Но почему так грустно?
В ответ она только пожала плечами и я спросил:
— Это из-за меня?
Она вздохнула:
— Так, что-то накатило.
Тут её грустное выражение сменилось ехидным:
— Ну а теперь ты что-нибудь сыграй.
— Ну я…
— Да-да, я помню! Напой что-нибудь про туман и запах тайги, — произнесла она с заметной долей ехидства.
Я взял в руки гитару, прикрыл глаза… Тёплый летний ветерок, шелест деревьев, стрекот цикад при полной луне. Я впервые за проведённое в Совёнке время прочувствовал что реально сбросил лет 20… И словно снова после третьего курса, у костра на полёвке… Пальцы сами начали перебирать струны и под этот перебор сам собой пошёл речитатив, не иначе как навеянный моим утренним сном:
Я выношу с поля боя тело светлой надежды
на моём плече мудрый ворон держит склянку с живой водой
мы конечно же всё исправим будет даже лучше чем прежде
только мнится смотрюсь я старше лет на двести когда седой…
И сами собой всплыли в памяти аккорды:
Не плачь! Не смоют слёзы кровь
на белом мраморном полу
ладони странников…[6]
— Эй! Ты что? Из Эльфятника вылез? — с радостным ехидством воскликнула Алиса, безжалостно разрушая снизошедшее на меня наваждение.
— Уделил, — ответил я честно.
— Ну ты даёшь!!! А по тебе не скажешь.
— Почему? — удивляюсь совершенно искренне.
— Там же одни бездельники собираются. А ты не бездельник.
Фантасмагория! Пионеры восьмидесятых обсуждают Эльфятник, который должен возникнуть только в 93-ем. И я, "уделил", в свои 14… Как раз в стиле детгизовского издания "Игры стражей". Ну что же, добавим ещё бреда во славу Жаждущих Богов:
— Не бездельники. Лишние в этом мире.
— Лишние… — презрительно сморщилась Алиса. И вдруг сменила гнев на милость: — А может, ты и прав. Нам всем делать нечего, по большому счёту. Вот дурью и маемся.
Она какое-то время смотрела в сторону пустых скамеек перед эстрадой и медленно, словно рассуждая сама с собой, заговорила:
— Знаешь, я завидую пионерам Ленинграда… блокадного… и Сталинграда… Они делали дело. настоящее. От них что-то зависело. А мы только играемся. От нас ничего не зависит. А так, по большому счёту, всё равно во что играться, в Эльфятник этот, или в Зарницу. Всё одно, игрушки. А дело нам не доверяют. Типа, вот научитесь, тогда… Типа, научитесь плавать, тогда воду нальём. А так мы никогда не научимся! Ничему!
Она говорила тихо, но было видно, что внутри у неё клокочет ярость. Что же, по большому счёту она права. Вспоминая себя 13 — 15-летнего, должен признать: путь в эльфятник (где и в самом деле собирались лишние и бездельники, пятьдесят-на-пятьдесят) начался для меня именно с невозможности участвовать в настоящих делах. Александр Македонский принял царство в 16 лет. Я и мои сверстники оставались перезрелыми детьми и в 40. Потому что: "Как научитесь плавать — нальём воду.". А плыть-то надо, и не в бассейне, а через бушующий океан. Вот мы и ходим всю жизнь по бережку, самые смелые и безбашенные решаются зайти по колено, только тогда, когда на море полный штиль. Отсюда и все эти эльфятники, которые, по идее должны заканчиваться в 15 лет. А тусуются там обормоты за 40.
Неизвестно, сколько ещё я копался бы в этих мыслях, если бы не тычок острым локотком в бок:
— Эй! О чём задумался?
— Так, о сущности бытия… — со вздохом ответил я.
— Не, ты точно, Штирлиц какой-то. Или Джеймс Бонд.
— Да ладно тебе! — отшутился я. — Давай лучше споём! Вот, как раз о временах, когда больше не осталось настоящих дел!
И я снова заиграл и запел:
Давно смолкли залпы орудий…[7]
Два Че подхватила:
Над нами лишь солнечный свет…
Но когда добрались до: "Не ухнет уже…", словно жёсткая костлявая рука сжала мне горло.
— …броне… бойный… — выдавил я и отложил гитару.
Ведь я точно знаю, ухнет, и уже скоро… Какой сейчас год? 84-й? 85-й? Может уже следующей весной поплывёт над Припятью вой сирены и зазвучит из динамиков забытое и страшное слово: "Эвакуация". А потом начнётся: Карабах, Абхазия, Приднестровье, Чечня… снова ухнут бронебойные и полетят по домам чёрными голубями похоронки. Потом короткий перерыв и снова: Осетия, Донецк и Луганск… Где край этой пропасти? Где рванёт в следующий раз? Да и Москву не минет чаша сия. Залпы танковых орудий на Новоарбатском мосту закроют последнюю сессию последнего совета народных депутатов.
