Во время бессонных ночей он спрашивал себя, почему всю его жизнь у него не было никого особенного, а теперь стало сразу двое. И как разобраться в хитросплетениях их отношений, Брок совершенно не представлял.
Хуже всего было то, что оба суперсолдата знали Рамлоу с совершенно разных сторон. И он уже устал переключаться между не в меру заботливым Роджерсом и то холодно-отстраненным, то по-детски обидчивым Барнсом.
Когда Джеймс пришел к нему в поисках забвения, Брок был на своей территории, сильным, уверенным, временами веселым, временами ехидным, но всегда готовым поделиться собой и своим жизнелюбием. И потому с Барнсом им прекрасно удавалось вместе решать бытовые проблемы, тренироваться, воевать. Тот был хмур и холоден, напоминая много раз менявшего хозяев большого бойцовского пса, бросившего надежду впустить кого-то в свое сердце. Которое к тому же тосковало по лучшему другу. Он готов был вцепиться в глотку любому врагу тех, кого считал близкими, но душевного тепла от него ждать не приходилось. Скорее, он сам в нем отчаянно нуждался.
Стив же, наоборот, видел Рамлоу открытым и уязвимым, сломленным внутренними сомнениями. И потому он так чутко реагировал на его боль. Стоило только срастающимся костям заныть на непогоду, как Роджерс несся к нему, вооруженный подушками, компрессами и горячим чаем, хотя сам Брок ни словом, ни делом не давал понять, что испытывал. И потому так приятно было проводить мирные вечера, читая и наблюдая за работой их домашнего художника. Почему-то от этой картины становилось так тепло и уютно, что хотелось иметь право зарыться поглубже в кресло перед телевизором, который не был включен ни разу, с тех пор как они начали жить вместе, и наслаждаться. Без опаски, что счастье кончится, едва доктора допустят его до оперативной работы.
Неожиданным было то, что связь между Стивом и Баки, слегка натянувшая после того как они начали делить одного, желанного им обоим, мужчину, все еще была достаточно крепка. Пройдя столько испытаний и проведя столько лет порознь, они общались друг с другом на каком-то ином, глубинном уровне.
И уже скоро Рамлоу стало казаться, что не самые лучшие свои полгода, когда его ежедневно таскали на допросы, и приходилось доказывать свою полезность и преданность ЩИТу, он провел и с Джеймсом тоже. Тот хорошо понимал, что такое было пойти против Гидры, но вот способность сопереживать точно была позаимствована у лучшего друга.
А когда доведенный до ручки самоуправством и любовью к фрагментации информации Кэп объяснил Фьюри, куда тот мог пойти со своими попытками приказывать СТРАЙКу в обход него, используя, между прочим, так любимый Барнсом русский мат, Брок осознал, что вдвоем те могли совершить что угодно. А уж втроем…
Но думать о таком было страшно, хоть и сладко до одури. А напряжение между ними тремя с каждым днем, проведенным вместе, все усиливалось.
Как ни странно, первым «сорвало» именно Стива, который, придя из ЩИТа, просто сгреб их обоих, стоявших у плиты, в объятья. Несмотря на то, что прикосновения у них были под негласным запретом. Несмотря на то, что Роджерс, свято блюдя личное пространство каждого человека, никогда бы не позволил себе даже мысли о том, чтобы его нарушить. Видимо, вконец заколебали Капитана Америка.
Но дальше ребротрещательных обнимашек дело не пошло, потому что одной рукой, скользившей по бедру, Стив наткнулся на последние полученные Броком шрамы, а второй, проникшей под футболку, на металлическую руку Баки.
Разумеется, уловив изменения в настроении своей самой стеснительной и высокоморальной трети, они тут же разошлись каждый по своим углам. Рамлоу — на вечерний моцион, который теперь заменял ему физиотерапию, Барнс — готовить ужин, а Роджерс — приводить себя в порядок после задушевных разговоров с Фьюри на тему: «Оправдывает ли цель средства?».
Но, как бы они не боялись неловкости, встретиться лицом к лицу все равно пришлось. Брок еще гулял, когда ведомый ароматом вкусной пищи на кухню спустился вечно голодный Стив.
— Баки, — начал он, потому что еда никогда не была для него важнее людей, даже когда разогнанный метаболизм стал требовать к себе повышенного внимания, — я… Не хотел, чтобы так вышло. Ты же знаешь, что мне всегда было больно смотреть на твою руку, но никогда не было противно.
— Проехали, мелкий, — Барнс через силу улыбнулся, накладывая на огромную тарелку порцию, которой можно было накормить четверых. — Тебе не за что извиняться. Лучше скажи так Броку, чтобы он не боялся показывать нам свои шрамы. Его реабилитация почти закончена, а мы все еще ничего и не выяснили. Потому что…
— Потому что бегаем друг от друга? — Капитан Америка никогда не отступал, но тащить щит и звездно-полосатую форму в постель не хотелось. — Бак…
— Может быть, расскажешь, чего ты хочешь? В чем на самом деле нуждаешься?
Стив долго молчал, не решаясь начать разговор. Но больше держать все в себе не было сил. Кто поймет его лучше, чем Баки?
— Когда меня разморозили, я возвращался в одинокую квартиру в Бруклине и думал, что от тишины можно повеситься. Все было таким незнакомым. Но хуже всего было в ЩИТе. После введения сыворотки я, наконец, не чувствовал себя бесполезным, — он отзеркалил грустную улыбку друга, знавшего, как сложно для него оставаться в стороне. — Но после разморозки я ощущал себя потерянным, значащим меньше, чем рядовой оперативник, потому что не мог даже продуктов в магазине себе купить, — он слегка иронично усмехнулся, явно вспомнив что-то забавное из того времени. — Когда я уже нашел тебя, я возвращался и, открывая дверь, боялся увидеть, что ты сбежал, что ты бросишься на меня из засады, или что мне все привиделось, и ты умер в том ущелье.
— Стив, — Барнс, плюнув на все, подошел и обнял, позволяя спрятать лицо, и дальнейшее поведать уже своей металлической руке, которая была холодна и беспристрастна в любых обстоятельствах. — Я здесь. Я всегда буду с тобой. Вместе до конца, помнишь?
— Я помню, Бак. И я так признателен тебе за все, что ты для меня делал. Что продолжаешь делать, но… Только когда мы стали жить у Брока, я стал чувствовать, что возвращаюсь домой. И мне безумно хочется прижаться к готовящему Броку со спины и просто стоять, вдыхая его запах, пока вся усталость, вся мерзость, что творилась со мной днем, не уйдет, — Роджерс говорил тихо и сдавленно, зная, что его слова причиняли другу боль, но не говорить уже не мог. — А потом, поужинав, я хочу отвести его в спальню, нашу общую спальню и изучать его тело. Медленно и вдумчиво, сходя с ума не от страсти, а от желания доставить удовольствие. Благодарить за каждый день, проведенный рядом с ним. Хочу этого, несмотря ни на что. Несмотря на то, что от меня ждут другого. Геройского.
— Да, идеальная жизнь идеального Капитана Америка. Он с мыслями о благе страны просыпается, днем места себе не находит, если хоть что-то для этого самого блага не сделает, а потом тоже самое во снах видит, — Баки криво усмехнулся. — Уж мне-то не заливай, Стиви. Ты всегда мечтал просто быть с кем-то. И я рад, что ты нашел нужного человека.
— Но я не могу представить свою жизнь без тебя. Особенно теперь, когда случилось чудо, и я нашел тебя, когда уже не рассчитывал найти.
Завибрировавший телефон Роджерса заставил их разжать объятия.
— Наташа? Уже вернулся домой. Да, к Броку. Понятно. Выезжаю.
— Долг зовет? — поинтересовался Барнс.
— Наташа сказала, что всплыла видеозапись, на которой сторонники Гидры обещают устроить теракт. Нужно разобраться.
— Удачи, мой капитан, — полушутливо отдал честь Баки, улыбаясь во весь рот, как улыбался каждый раз, когда отпускал Стива на совещания к полковнику Филлипсу.
Но стоило двери за Роджерсом закрыться, как все его благодушие мигом слетело с него. Внутри все болело, будто его опять вскрывали без наркоза. Для себя он определил, что именно так ощущалась боль от внутренних переживаний. Беспомощно взвыв, он раскрошил стакан металлической рукой. Но небольшой горки осколков оказалось мало, чтобы хоть немного успокоиться, и основательному измельчению подверглись все остатки их ужина.
