Габриэль вырвал руку. Пальцы девушки показались ему неестественно холодными.

– Спокойно, – сказал он.

– Что? Что тебе нужно? – девушка говорила с сильным парижским акцентом, что сразу выдавало в ней бывшую аристократку. Голос ее при этом показался Габриэлю охрипшим, словно недавно она много кричала. – Где я? И кто ты такой?!

Де ла Кастри тяжело вздохнул и произнес заученные наизусть слова, которыми он уже неисчислимое количество раз приветствовал заблудшие души, привозимые сюда Андреем из города. Поначалу Габриэль еще удивлялся, почему старый друг отца свалил эту обязанность на него. В конце концов Андрей, который разговаривал со всеми, кто прибывал в Приют в сознании, мог бы делать то же самое для тех, кто оказывался здесь и без оного. Но в сентябре он переложил эту нелегкую процедуру Габриэлю на плечи. Хозяин Приюта явно следовал следующей логике: пусть новоприбывшие, увидев де ла Кастри, с его вечно безумным взглядом синих глаз, всклокоченными волосами, в которых поселилось уже немало живности, и бледными руками, покрытыми шрамами от инъекций, сразу готовятся к тому, что их будет ожидать в этом месте.

– Меня зовут Габриэль. Ты в Приюте. Если, конечно, ты знаешь, что это такое.

Девушка села и покачала головой. В ответ Габриэль вздохнул, поднялся и поставил рядом с кроватью старое потертое кресло. Усевшись в него, он по привычке закинул ногу на ногу. Его подрагивающие пальцы теперь покоились на подлокотниках. Он словно весь окаменел в тусклом свете, проникавшем в комнату через узкие окна.

Де ла Кастри продолжал бесчувственно повторять заученные давным-давно слова, внося по ходу незначительные изменения, которые варьировались лишь в зависимости от ситуации и человека, с которым Габриэль говорил.

– Долго объяснять, но здесь тебя никто не держит. Андрей подобрал тебя на улице возле одного борделя. Ты вправе идти на все четыре стороны, но я бы посоветовал подождать до ужина.

Девушка медленно легла на спину. У нее совсем не осталось сил, а Габриэль продолжал бесцеремонно разглядывать ее, словно она была скучной картиной на стене. Она и не знала, что на самом деле внутри у этого человека бушевал ураган. Такого наплыва чувств де ла Кастри не испытывал еще никогда и сейчас с трудом себя сдерживал.

Внезапно Габриэль задался вопросом: а почему он, собственно, должен себя сдерживать? Перед кем? Но тут девушка снова села на кровати, а потом попыталась встать. Все мысли тут же улетучились, и Габриэль был оставлен в полном одиночестве заворожено наблюдать за ее неловкими движениями.

Когда, дойдя до двери, девушка начала падать, де ла Кастри подхватил ее и усадил в кресло. Он встал перед ней на колени, пытаясь заглянуть в уставшие глаза. Три мухи медленно кружили над ними.

Когда дверь распахнулась, и в комнату вошел Дима, неся две глубокие тарелки, полные еды, Габриэль отчетливо расслышал, как у незнакомки заурчало в животе.

– Это все тебе, – сказал Дима, поставив тарелки на кровать. В их комнате не было даже стола. – Откуда здесь эти мухи?

Габриэль пожал плечами, глядя, как девушка рухнула подле кровати и стала руками запихивать пищу в рот.

– Чуть пальцы мне не откусила, – пробормотал Дима, а потом удивил Габриэля, поймав на лету несколько мух и раздавив их в кулаке. – Какая гадость, – пробормотал он и вышел на улицу.

Габриэль последовал за ним, оставив незнакомку с Эвелин.

– Ты узнал, как ее зовут? – Дима сунул в рот сигарету и теперь рылся в карманах в поисках зажигалки.

– Нет.

– А ей есть куда идти?

– Не знаю.

– Что вы там с ней делали столько времени, раз ты ничего не выяснил?

– Ничего. Она не успела очнуться, а вы уже вернулись.

Дима хмыкнул.

– Понятно. Покурим?

– Не курю, – и Габриэль, смеясь, вытянул сигарету у Димы изо рта. – Веду здоровый образ жизни, только колюсь периодически.

Истомин громко захохотал, и де ла Кастри заулыбался еще шире. Никто не мог так заразительно смеяться, как Дима, поэтому, когда сестра позвала его, и он ушел, Габриэль расстроился. Словно солнце скрылось за тучами, подумал он, но в глубине души был рад, что все-таки остался один. Рано или поздно Дима снова заговорил бы о девушке (как будто ему своей не хватает?!), а он не хотел даже вспоминать о незнакомке. Пока она не уйдет из комнаты, он туда не вернется.

Весь день Габриэль провел вдали от Приюта, скитаясь по деревне или сидя с цыганами у костра и распевая песни. Под вечер тоска овладела всем его существом, он взял скрипку и, сев на старое колесо от вардо, начал играть.

До Димы с Эвелин доносилось тихое пение и печальная мелодия скрипки.

– Ты никогда не говорила мне, что он поет, – прошептал Дима, когда голос Габриэля стих на горькой ноте.

Они с Эвелин наконец отыскали свободную комнату под свои нужды, где им никто не мешал, и там проразвлекались весь вечер. Теперь мокрые они лежали на кровати, и Дима гладил рыжие кудрявые волосы девушки.

– Поет, и очень красиво…

– Слушай, он никогда не говорил мне, сколько ему лет.

– Правда? – рассмеялась Эвелин. – А вообще неудивительно с его-то тараканами. Ему двадцать семь. В январе будет двадцать восемь.

– Всего двадцать семь?! – изумился Дима. – Я бы дал ему все сорок!

– Мой брат многим пожертвовал, чтобы мы с мамой были живы, – Эвелин, потягиваясь, встала с постели. Ее тяжелая грудь соблазнительно всколыхнулась, когда она подняла руки, но Дима почему-то не почувствовал ни капли возбуждения, так глубоко он погрузился в мысли о друге. – Только вот маму он так и не уберег…

Дима перекатился на живот и спросил очень тихо:

– Эвви, кто он такой, твой брат?

Эвелин нахмурилась. Ей вдруг очень не понравилось, что после столь чудесного времени, проведенного вместе, Дима стал расспрашивать ее о ненормальном братце. Эвелин, не постеснявшись, произнесла эти мысли вслух, и Дима смешался.

– Ладно. Ну а тебе сколько лет?

– Неприлично спрашивать об этом женщину! – возмутилась Эвелин.

Дима фыркнул.

– Мой возраст ты не угадаешь никогда, – протянув руку, он схватил ее запястье, и Эвелин снова упала в его объятья.

– Неужели?! – засмеялась она.

– Правда-правда.

– Восемнадцать?

– Нет.

– Двадцать?

– Неужели я так плохо выгляжу?

Габриэль слышал их голоса.

– Пятнадцать!

– Не угадала.

– Четырнадцать!

– Не-а.

– Шестнадцать?! Господи, Дима, ну, ты и малявка! Я же старше тебя на шесть лет!

– Да, это просто ужасно!

Габриэль шмыгнул носом, лежа на спине. Недавно он вернулся в комнату, где оставил девушку, привезенную Андреем, и обнаружил, что она пуста. Незнакомка, по всей видимости, все-таки сбежала из Приюта, подъев все, что ей принес Дима.

Радостные вопли и стоны друзей ничуть не смущали де ла Кастри и не мешали ему отдыхать. Он вырос в борделе. Вся его жизнь протекала под стоны и вопли самых разномастных шлюх, собравшихся в Петербурге.

Когда-то у него тоже была девушка – одна из работавших в борделе проституток, но время стерло из памяти даже ее лицо. В модельном агентстве к нему пытались приставать многие – и девушки, и парни – но никто так и не добился успеха. Габриэль оставался безразличным к сексу, из-за чего по агентству поползли слухи о его якобы проблемах со здоровьем. Но Габриэля не волновало и это. Его сердце ничто не возбуждало. Он уже насмотрелся. Он видел все.

Однако сейчас он никак не мог заснуть. Перед ним маячило лицо той несчастной девушки. Хотя нет… Она совсем не выглядела несчастной. Несчастным становился он сам, когда смотрел на нее, и еще более несчастным, когда ее не видел. Казалось, незнакомка скомкала всю его прошлую жизнь, как обычный, ничего не стоящий, клочок бумаги, и выкинула его в окно или еще круче – спустила в унитаз. И Габриэля определенно это злило. Хотя он не мог не заметить, что часть его тянулась навстречу непонятным чувствам, хотела решиться на эту авантюру. Но нет. Ведь это не любовь.