и это всё гнетёт старуху-мать.

И уж со мной супруга не близка,

и дети крутят пальцем у виска.

Я — злобный тролль и порожденье ада,

но публика в сети мне очень рада —

Ей повод есть осмысленно и строго

встать на защиту Родины и Бога.

(Цой)

Сначала Цоя убили в аварии.

Но жив был дух его, втёрт в

шершавые камни арбатских стен.

Потом пришли какие-то твари и

написали, что Цой, мол, мёртв —

и правы. Мы не хотим перемен.

(день памяти)

Запрет на убийство — божественный код,

взломавшим обещан ад,

но если клеймить человека как скот,

то это другой расклад.

И типа мычанья тогда их плач,

и типа лая их речь,

и сильных можно в телегу впрячь,

а слабых отправить в печь.

(арт-обстрел)

Я был вчера на вернисаже,

хотел понять про «модерн-арт» —

как различать оттенки сажи?

И как попёр у Ротко фарт?

Средь перепачканных полотен

я брёл конкретным дураком,

ловя искусства дух бесплотен,

к иным вибрациям влеком:

вот пенис — медная головка,

вот орк блевотину исторг.

Я ощущал себя неловко,

но имитировал восторг.

Нас, дураков, был целый клан там,

мы пили, чтоб не выпасть, эль...

И понял я — талант талантом,

а хорошо идёт пастель.

(поэзия начала века)

А в далёком 13-м годе

мы сидели с тобою на даче,

говорили о фичах, о моде,

о Мавроди и о Фибоначчи,

И о том, что становится хуже,

и вокруг все — гандоны и бесы,

что готовиться надо бы к стуже,

но от нас не зависят процессы.

И осенне краснела природа,

протекая за край черепицы...

Как уютно вдали от народа,

от зловещей кипящей столицы.

А зимою сожгли даже лыжи,

даже грабли сожгли, даже кегли.

Слава богу, хоть живы. В Париже.

Как арабы и прочие негры.

(молитва)

О боже, как надумаешь опять

менять геном весёлым обезьянам,

не делай это наспех только, блять,

как в прошлый раз — обкуренным и пьяным.

Построй в раю их, перед тем как дать пинка,

и прогони им правильных телег там.

И да, не понял, что — кишка тонка

обезобразить лица интеллектом?

(курьер)

Андрей, работавший курьером,

чужим завидовал карьерам —

везя бумаги в Мосэнерго,

он ненавидел Вексельберга,

Мутко, Собянина, Собчак.

Садясь в уборной на стульчак,

он срал не в радость организму,

а персонально на харизму

Цекало и Ивана Дорна,

и прочих звёзд кино и порно,

чьи гонорары столь объёмны,

что можно съехать из Коломны,

и снять на Патриках этаж,

и драть не выпивших наташ,

а гуттаперчевых танцорок.

Андрею, кстати, было сорок,

когда-то он держал ларёк,

но спасовал. Не уберёг.

(история сегодняшнего дня)

Я брёл отрешённо по Малой Бронной,

и вдруг — суматоха, стрельба, атас!

Семенит по асфальту хромой вороной

известный политолог Белковский Стас.

А вслед за ним пенной волною лютой,

стреляя в воздух — богатыри,

охотники за ходорковской валютой,

со скрепами вместо сердца внутри.

Орут — отдай нам печеньки госдепа!

Счетов номера и пароли отдай!

Иначе выглядим мы нелепо,

как будто мы — мусор, а ты — джедай!

А Стас и есть джедай из джедаев —

он побеждает во всякой вражде —

бабах! тыдыщ! И, в толпе растаяв,

уже через час вещал на «Дожде»,

Насмешлив, весел и очень спокоен.

Улики? А их, как обычно, нет.

Спасибо, господи, за биткоин,

за облачный гугл и за даркнет!

(Калашникову, человеку и монументу)

Изобретатель русского оружия,

простой сержант из бывших батраков,

с твоим крутым стволом служил добру же я —

плохих парней пиф-паф и был таков.

И по заслугам стал ты монументом,

смотрителем Садового кольца,

теперь уж не возьмёт и взятку мент там,

и педофил не соблазнит мальца,

а если б изобрёл ты кофемолку,

электрофен и формочки для льда —

тебя бы закопали втихомолку

и позабыли б завтра навсегда,

а так попал в гербы и на эмблемы

твой лёгкий скорострельный автомат,

с ним наварились в долларе, в рубле мы,

с ним рай легко мы превращали в ад.

Дела великие верша,

как обойтись без «калаша»?

Пусть ропщет оппозиция досужая —

Калашников, тобою горд народ,

изобретатель русского оружия,

философ, гуманист и патриот.

(Таша)

В благородной и великой стране,

где народ живёт не злясь, не хитря,

как-то осенью по русской весне

няша Таша полюбила царя.

Полюбила как никто на земле,

как не могут Цукерберг или Брин...

Только царь живёт в высоком Кремле,

и, по слухам, любит он балерин

и гимнасток. Но не верьте молве.

Царь — галерный раб, ему не до баб,

и мужскую грусть он топит в Неве,

а не шляется в бордель или паб.

Где любовь — там не бывает без драм.

Дура вены перерезала бы.

Няша Таша же отправилась в храм,

в православный храм нелёгкой судьбы.

Там попы ей объяснили, видать,

божий промысел и светский расклад,

и с иконы снизошла благодать,

и разверзся показательный ад.

И уже ей не до слёз и соплей,

не до мерзких эротических снов —

няша Таша учит учителей

основаниям духовных основ.

И отдаст не глядя жизнь за царя,

заведёт любого в топкую глушь,

и боятся её очень не зря

педераст или гуляющий муж.

Хоть она уже давно депутат,

а ночами всё же зябко одной...

Но когда в Москву придёт халифат —

станет муфтию четвёртой женой.

(Юлии Латыниной)

Жена опять снесла полмозга —

вот-вот наступит безработица,

в Москве уныло и промозгло —

но как тут о себе заботиться?

Когда с утра читаю в прессе и

бурлящих лентах соцсетей,

что по стране идут репрессии,

что власти нашей нет лютей,

и хоть болит с утра под рёбрами,

и ноет пах — а ты не ной!

Смотри — людишками недобрыми

отравлен дом Латыниной.

Ах, Юля, ах ты вечно рыжая —

плюнь, разве ж эта шваль нова?

Пусть диабет и даже грыжа — я

с тобой и за Навального!

(секрет стройности)

Пока мы бились с лишним весом,

считая даже мёд за яд,

Каганов резал оливье сам

и мазал маслом всё подряд.

Я не видал хлыща надменней,

когда он в шапке поварской

метал на стол ковши пельменей —

а там уже пирог с треской,

и пузырится сыром пицца...

И пасту из фасоли тёр!

Но был при этом худ как спица.

А в чём секрет?

А солитёр.

(назад в будущее)

Скоро Ходор отправится в Питер

в опечатанном мягком вагоне,

и наполнится слухами твиттер,

что он, ловко уйдя от погони,

в самом тайном, подпольном гей-клубе

раздаёт либералам банкноты,

и покажут об этом в ютубе,

и увидишь назавтра в окно ты,

как апрельскую серую слякоть,

захмелев от шабли и самбуки,

месят все, кто любил покалякать

о кровавом режиме в фэйсбуке,

и, боясь неонлайных атак, те,

чей пиджак государственно твидов,

призовут через группы вконтакте

православных и прочих шахидов,

и кровавая русская драма

на ближайшее душное лето

станет главным хитом инстаграма,

да чего там — всего интернета.

(Альбина и Андрей)

Андрей уходит от Альбины,

презрев души её глубины,