Брат замер, точно почувствовал некую границу, пересечение которой заставило бы Ньюта отступить назад. Но поднятую в требовательном жесте руку не опустил.

— Нет, Тесей. — Ньют мотнул головой, борясь с желанием отвести взгляд. — Поговори со мной о себе. Я же вижу, что тебе плохо.

Брат опустил руку. Поднёс к губам сигарету, затягиваясь. Выдохнул и стал вдруг очень похож на Тома. Только острые иголки чувствовались не кожей, а душой. И изрыгать пламя Тесей, кажется, не умел.

— Это последствия ранения. — Голос, как всегда, спокоен. Немного покровительственные нотки. — Скоро я приду в норму.

— Нет, — возразил Ньют. — Бессонница тебя мучает не из-за ранения.

— Отдал много сил работе, с кем не бывает. Я в порядке, — твёрдо возразил брат.

— Тесей! — отчаянно выкрикнул Ньют. — Прекрати мне врать! Думаешь, если больше людей мне нравятся животные, значит, я совсем ничего не понимаю? Не понимаю в тебе?

Откровенно говоря, Тесей вёл себя как больной зверь. У каждого зверя свой характер, не все из них сразу приходят и печально кладут голову на колени, прося помощи. Есть и те, кто до последнего держится, точно боясь потерять статус в стае, показаться уязвимым бродящему где-то рядом хищнику.

— Я вижу, что ты не в порядке. Я вижу, что тебе плохо, Тесей.

— Твоё беспокойство чрезмерно, Ньютон.

Ньют почти слышал, как опускается железный занавес.

— Да? — выкрикнул он. — Докажи! Докажи, что я не прав, что тебя не мучают кошмары, что ты мало спишь из-за работы, а не потому что, стоит закрыть глаза, ты возвращаешься туда…

— Я в порядке, — упрямо твердил Тесей.

Ньюту хотелось зарычать. Хотелось рвануть вперёд, осыпая грудь брата тумаками, будто он ребёнок, у которого отняли игрушку. Ударить Тесея, чтобы выплеснуть эту скопившуюся на сердце обиду, выплеснуть собственную боль, давно зажавшую душу в стальных тисках отчуждения. Как и говорила Сибилл.

Бессилие опустошало тем сильнее, чем росло понимание: Тесей не ответит на удар. Дождётся, пока не иссякнут потраченные на вспышку ярости силы, и возьмёт вверх, очарует спокойным голосом, своим «я же знаю, как лучше».

И тут — идея!

— Вызови Патронуса, Тесей!

— Зачем?

— Ты же хочешь меня убедить, что с тобой всё в порядке. Так вызови Патронуса!

Брат всегда двигался быстро. Он мог бы стать хорошим игроком в квиддич или успешным дуэлянтом, если бы спорт или бессмысленные драки его привлекали. Ньют не уследил взглядом, когда рука выдернула из шлевки палочку и глубокий голос крикнул морю:

— Экспекто Патронум!

Бесформенное серебристое облачко вырвалось из кончика палочки. И тут же было в клочья размётано налетевшим порывом ветра.

Тесей отступил, натыкаясь голенями о ступени и тяжело опускаясь на рассохшиеся желтоватые доски. Руки его бессильно легли на колени. Недокуренная сигарета осталась зажата меж одеревеневших пальцев.

— И чего ты добился этим, Ньютон? — Тесей поднял взгляд. Голубые глаза светились злостью. И свет этот был не пламенем, а тлеющим углём.

— Я хочу помочь, — сглотнул Ньют, тушуясь под этим взглядом. — Расскажи мне о своих кошмарах, о том, что тебя мучает. Я знаю, Тесей, ты сильный, ты победишь это рано или поздно, ты уже начал побеждать.

Ньют говорил горячо, искренне. Перед глазами всплывали картинки: газеты, колдографии в Аврорате, трясущиеся руки Блейна.

— Но, может быть, если ты расскажешь мне, если поделишься своей болью, ты справишься быстрее. — Ньют сглотнул. — Мы справимся.

Тугая пружина внутри вдруг распрямилась. Вдруг стало легче. Не так, чтобы погода перестала казаться омерзительной, холод родного дома — опостылевшим. Не так, чтобы вера в лучшее будущее захватила каждую клеточку тела и наполнила их телом и свежестью. Но дышать будто бы и правда стало легче.

— Лошади.

Ньют вздрогнул. Тесей держал голову прямо, но глаза его были закрыты.

— Мне снятся лошади. На войне им приходилось тяжелее всего, тяжелее, чем людям. Нам иногда приказывали держаться вблизи от маггловских позиций, и я их только слышал, но… После каждого обстрела — это ржание. Им было больно, они не унимались, пока им не пускали по пуле в лоб. Изо дня в день, изо дня в день… А иногда некому было стрелять. Они ржали и ржали, пока не издыхали…

Тесея бил мелкий тремор. Он поднёс сигарету ко рту, пуская в лёгкие ядовитый успокаивающий дым.

— И запах… Знаешь, почему солдаты так много курят? Чтобы перебить запах трупов и пороха. Даже под самый конец, когда я был далеко от боёв, я все время чувствовал его.

Тесей всё говорил и говорил, а Ньют слушал и чувствовал, как дрожь брата передаётся и ему, как подгибаются колени. Он не выдержал и опустился на ступеньки рядом, пусть от табачного дыма сразу заслезились глаза.

— Когда в июне шестнадцатого шли бои, грохотало так, что я думал — сейчас горы обрушатся на наши головы. — Несмело Ньют протянул руку, касаясь напряжённой ладони, накрывая своей. — Или что драконы почувствуют кровь и разом все поднимутся на крыло. Железнобрюхи не гнушаются падалью. Нам бы пришлось как-то их остановить, а если бы не получилось — уничтожить.

Им отдавали суровые приказы. Волшебный мир должен был быть сохранён в тайне любыми средствами, даже самыми жестокими. Тогда им повезло, а потом армии отступили и замерли в вязкой грязи окопов.

— Мне не стало легче. — Тесей открыл глаза и повернулся к Ньюту лицом.

— После возвращения или сейчас?

— Сейчас.

Ньют подался вперёд, обнимая брата, проникая руками под пальто и цепляясь за прямую, как лиственница, спину.

— Неправда. У тебя сердце легче биться стало.

— Это от прогулки, — буркнул Тесей.

Ньют был готов рассмеяться в пахнущую табаком рубашку. Потому что свободная от сигареты рука брата приобнимала за плечи, и он не пытался глотнуть новую порцию любимой отравы.

Ньют высвободил правую руку, в которой прятал зажим.

— Спасибо, — брат резко выхватил свою награду, не дождавшись, пока ладонь полностью раскроется. Край больно царапнул кожу, — что рассказал мне, Тесей.

Тот откинулся на ступеньки. От такой позы у него вскорости должна была заболеть спина, а то и синяки останутся, но он был так погружён в себя, что не замечал неудобств. Смотрел куда-то в небо, крепко сжав серебряный зажим в руке.

Первые капли дождя больно ударили Ньюта по носу. Тесей дёрнулся и чихнул.

— Пойдём домой, — предложил он, поднимаясь на ноги. — Заболеешь ещё.

— Как будто ты неуязвим перед простудой.

— У меня есть скидка в аптеке.

Ньют ошеломлённо уставился брату в спину. Пусть он не мог этого увидеть, да и даром Легилименции не обладал, он был готов пару сиклей поставить — брат сейчас улыбнулся. Не кривой ухмылкой, хоть и ещё не той очаровательной улыбкой с детских колдографий. Но… но это всё равно было… хоть что-то. И Тесей говорил. По тому, как прямо он держал спину и намеренно шёл впереди, держа дистанцию, было понятно, что он всё ещё рассержен. Но он говорил. И Ньют улыбался, прокручивая в голове собственные выкрики и полные затаённой боли ответы брата. Ему не было стыдно за это, как было стыдно перед Каван. И он не собирался останавливаться на достигнутом.

— Мерлиновы подтяжки! — всплеснула руками мама. — Вы же промокли насквозь!

Ньют и не заметил, как, пока они поднимались в гору к дому, небеса расщедрились на ливень. У какого-то из племён Северной Америки дождливая зима, по приметам, предвещала засушливое лето. Но Британские острова явно намеревались стать новой Атлантидой до наступления весны.

— Тесей, принеси, будь добр, эвкалипт из кладовой. А потом оба марш к камину!

Подгоняемый похлопывающей рукой по пояснице матерью, Ньют разулся, снял плащ и, магией высушив одежду, устроился на полу в гостиной. Камин здесь был меньше, чем на кухне, и не такой тёплый, зато сидеть можно было на толстом ковре, а не на голых досках. На плечи ему тут же накинули принесённое домовухой толстое шерстяное одеяло. От него пахло пылью и средством от моли. Ньют не любил его, в детстве всегда сбрасывал с себя ночью, предпочитая заворачиваться в три пледа, как гусеница в куколку, лишь бы не дышать во сне смесью горьких трав и старости.