Он погрузился в ванну до подбородка, но согреться всё не получалось, хотя от воды поднимался пар, уже заполнивший пеленой ванную комнату от пола до потолка. Тесею казалось, что он мёрз даже здесь.

Он уставился на стену. Трэверс не придёт. Сказал ведь — до завтра. И не позовёт. И даже завтра, наверное, будет слишком занят, чтобы чего-то от него…

Только бы не потребовал утешить после похорон!

В животе что-то сжалось, и Тесей всхлипнул.

Он ненадолго ушёл под воду с головой, вынырнул, потянулся к палочке, желая сделать её ещё чуть-чуть теплее, но остановился. Ему может стать плохо в слишком горячей воде, и дракон знает что тогда случится. Нет, он не совершит такой глупости.

Даже четыре капли не спешили работать. Тесей откинулся на бортик ванны, глубоко вдыхая успокаивающий запах календулы. Надо просто переждать. Ему так плохо, потому что он попал под проклятие, и потом Трэверс пришёл к нему, днём, при солнечном свете, трогал… Тесей не был готов…

До конца рабочего дня Трэверс никогда не позволял себе ничего такого. Ни намека, ни прикосновения, словно ничего и не было. Когда-то это сводило с ума, заставляло сомневаться: а не показалось ли ему? Потом Тесей понял, что это благо. До шести вечера бояться следовало только приглашения на то, что будет после шести.

Он снова зябко передёрнул плечами, желая уйти под воду с головой и не выныривать.

Грудь изнутри словно хватали тонкие, мерзкие, наглые лапы. Сжимали тревогой, отвращением, не оставляли в покое. Скорее бы это прекратилось…

Хотелось перестать быть собой. Но этого Тесей не мог сделать.

Поняв, что горячая вода почти не помогает справляться, Тесей со вздохом встал. На этот случай у него припасено зелье сна без сновидений.

Завтра ведь ещё работать.

В окно спальни стучала клювом знакомая сова.

Тесей просто смотрел на неё. Крупная пёстрая неясыть настойчиво долбила в стекло, распахивала крылья, возмущённо и хрипло орала, а он стоял и смотрел, не в силах её впустить.

Потом, кое-как нащупав палочку в кармане халата, Тесей указал ею на окно. Неясыть впорхнула, уронила письмо на кровать, обругала Тесея на совином и вылетела обратно.

Тесей медленно подошел к кровати. Холодный ночной воздух коснулся влажных волос, занавески забились на ветру, надуваясь парусами. Палочку он сжимал крепко и точно не уронил бы, но насчет письма не был уверен.

Зеленый сургуч с печатью, с семейным гербом. Древний чистокровный род…

Глубоко вдохнув, Тесей резко взмахнул палочкой в сторону письма. Оно поднялось в воздух, раскрылось, зависло на уровне глаз. Он пробежал глазами по строчкам.

Трэверс сообщал, что завтра собирается в Азкабан — допросить одного из членов банды из Глазго — и что Тесей отправляется с ним.

Тесей соскользнул на край кровати, закрыл глаза от облегчения. Рабочее. Это всего лишь про работу.

Азкабан, конечно, не лучшее место для него сейчас, но не худшее из тех, куда его могли бы вызвать.

Только Патронуса придется создавать Трэверсу.

***

Правила гласили, что ни одна смена для работающих с дементорами Азкабана волшебников не может превышать двух недель с обязательным месячным отпуском после (дозволялся также перевод на другую должность по личному заявлению). Обладай дементоры зрением и отпускай своих пленников без настойчивого напоминания Министерства, никто бы вовсе не соглашался на эту работу. Но повышенная ставка манила, заставляла закрывать глаза на грозящий здоровью ущерб, убеждая: я сильный, я справлюсь, что мне бессловесные склизкие твари в чёрных балахонах. Однако мало кому удавалось пройти собеседование.

Не можешь создать Патронуса — не войдёшь в Азкабан.

Волшебник, управляющий паромом, бросил цепь на причал, и та сама обвилась вокруг каменного столба, поставленного тут, должно быть, ещё Экриздисом.

Тюрьма возвышалась над островом надгробным памятником. Каменные плиты широкой лестницы глянцево, мокро блестели, как и стены, пол и потолок самой крепости. Даже двери источали сырость и отчаяние, застывающее вокруг решёток и замков зеленоватыми каплями.

Своего Патронуса — скалящуюся в вечной хищной улыбке акулу — Трэверс держал поближе к себе, и Тесею тоже приходилось не отходить далеко. Узость коридора позволяла держаться немного позади, за правым плечом.

Затхлый воздух, наполненный ароматами копоти, влаги и немытых тел, шёл рябью, когда серебряная акула встряхивала плавниками, точно рассекала водную гладь. Завершив круг, она чуть не коснулась Тесея, и по телу лёгкой судорогой прошлась волна тепла.

С жадностью и завистью Тесей проследил за движением Патронуса, за тем, как Трэверс поднял руку, и та насквозь прошла через полупрозрачное тело. Уверенно, с лёгкостью, не концентрируясь долго в поисках счастливого воспоминания, Трэверс призвал Патронуса, когда они ещё стояли на пристани и Тесей грелся в сиянии сидящей у ног паромщика выдры.

Когда акула пошла на новый виток, Тесею захотелось так же вскинуть руку, чтобы снова ощутить это тепло, это чувство покоя, счастья и безопасности, из которых она была соткана.

Своего Патронуса Тесей не видел уже очень давно.

Их провожатый отворил широкую дверь и испарился, точно слился со стеной. Время в Азкабане текло словно по иным законам — гораздо, гораздо медленнее, до вспышек ярости перед глазами; и за весь путь им не встретился ни один дементор, кроме их провожатого, ждавшего у порога. Должно быть, прочие скрылись в тенях и лужицах или превратились в мох, обрамляющий стены.

Комната походила на одну из допросных в Министерстве, только темнее. И потолок был ниже, а воздух затхлым и сырым. Тесей поёжился. Взгляд мазнул по спине Трэверса. Если войти в эти стены беззащитным, будет ли так же холодно? Или холоднее?

Двое дементоров ввели в комнату и усадили за стол закованного в цепи узника. Зажатый между фигурами в балахонах, тот еле плёлся, глядя под ноги и наступая на подол слишком длинной и истрёпанной мантии. Когда Трэверс сел напротив, а его Патронус замер под потолком, роняя серебристый свет на осунувшееся лицо узника, тот вздрогнул и поднял голову. Молча он разглядывал своих визитёров, слегка прищурившись, точно потерял очки и не мог теперь понять — сидят ли перед ним живые люди или это причудливая игра света и тени.

Тесея передернуло, когда узник широко и совершенно безумно улыбнулся. С любопытством он глянул на затылок Трэверса: что тот хочет узнать у этого несчастного? И зачем взял с собой Тесея?

— Мистер Джонатан Ли Крейвен. — Голос Трэверса — вкрадчивый, спокойный — эхом отразился от влажных стен. Узник дёрнулся, точно ему закричали на ухо. Вынув из внутреннего кармана уменьшенную картонную папку и положив перед собой, Трэверс взмахом палочки вернул ей прежние размеры. Некоторое время он листал бумаги, прежде чем продолжить, не отрываясь от чтения: — Осуждён на восемь лет за незаконный ввоз, хранение и продажу запрещённых артефактов. Проще говоря — за контрабанду. Немалый срок. Вы отбыли всего три месяца. Как ваши дела?

— У Мерлина в заднице лучше! — выпалил Крейвен, выпятив грудь, точно все три месяца репетировал. Жил надеждой, что к нему придут авроры, а он покажет, что дементорам не сломить его волю. Только вот не придумал, что ещё сказать, и сразу поник, стушевался.

Тесею приходилось несколько раз допрашивать заключённых Азкабана — тех, кого ещё не поглотило отчаяние и безумие, способных отвечать на вопросы более-менее чётко, а не бормотать, сжавшись на стуле. Всё, чего хотели эти узники — выбраться. Не свободы, а просто выбраться с этого острова, пусть даже год заменят на пожизненное в каком-нибудь другом остроге. Только бы не оставаться в Азкабане.

— Здесь у меня, — Трэверс вытянул из папки лист гербовой бумаги и оставил висеть в воздухе прямо перед глазами Крейвена, — подписанное прошение о переводе вас в тюрьму при Министерстве. С сокращением срока до двух лет.

Крейвен смотрел на лист, точно голодная собака на протянутую кость. Потянулся бы руками, чтобы ощупать, не будь они крепко прикованы к подлокотникам.