— Ну… — крепко сжимаю края джинсов, наклонив голову, чтобы уложить её набок на колени, а взглядом продолжаю смотреть на угли. — Я к тому, что… — говорю медленно, потому что анализирую свои мысли очень долго. Мне тяжело доносить информацию в таком виде, который я считаю правильным. Мне требуется дольше раздумывать над выбором слов.

— У нас одна жизнь, — нужно еще и верно построить логическую цепочку повествования, но, боюсь, я не справлюсь — и Дилан не поймет, о чем я вообще толкую. — Ты проживаешь ее — и всё, — пожимаю плечами, с горьким ощущением сглотнув. — Я живу, охваченная чувством, будто у меня будет еще шанс, — говорю тише, так как мне не нравится окружающее нас природное молчание. — Словно за этой жизнью последует вторая, третья, как в играх, знаешь? — пытаюсь не смотреть на парня, концентрируясь на горящих кроваво-красным цветом углях. — Герой умирает, но перерождается, чтобы пройти уровень заново. Воспринимаю реальность так же, ожидая наилучшего варианта в следующей жизни, — внезапно понимаю, что лучшим образом не смогла бы передать свои мысли. Это именно то, что я имею в виду.

— Понимаешь, мы умрем — и нас больше не будет, — мысли как-то сами формируются, не помню, когда в последний раз мне с такой легкостью удавалось говорить. — Мы прожили 17 лет. И мы не проживем их больше. Никогда, — хмурю брови, вновь уловив знакомое покалывание в ребрах. Перевожу взгляд на Дилана, не меняя положение тела. Смотрю на него, замечая, с каким вниманием он слушает меня, правда, хмуро, явно обдумывает мои слова. До сих пор не могу поверить, что кто-то пытается осмыслить сказанное мною. Обычно — это лишь пустой звук.

— Нам больше никогда не будет пять, шесть, семь лет, — с тревогой моргаю, искренне не понимая. — Что в этой жизни может иметь значение, если исход у всего один — смерть? — щекой вжимаюсь в колено. — В чем смысл? — вновь уплываю взглядом в сторону, опустив его на кряхтящие угли. — Я не хочу тратиться на пустое ожидание. Я хочу свободу, — облизываю губы, заметно занервничав. — Если второго шанса не будет, то я просто хочу получить освобождение. Сразу.

— Окей, — он не дает молчанию даже на секунду повиснуть над нами, и эта секунда точно бы свела меня с ума, ведь я раскрываю другому человеку свои потайные мысли и убеждения. Это страшно. Я боюсь чужой реакции. Но хорошо, что Дилан способен быстро мыслить и находить, чем поддержать разговор.

— Жизнь то, жизнь это, — он затягивает, поворчав с сигаретой в зубах, и вынимает её, выдавив облако никотина перед собой. — Но разве подобные размышления не толкают на мысль, что наоборот нужно бросаться во все тяжкие? — он… Он правда пытается рассуждать на тему моих слов? Это… Непривычно. Отрываю голову от колен, поднимая её, и смотрю на парня, который задумчиво пялится перед собой, явно терпит активную работу мозга, пока перерабатывает информацию:

— Всё попробовать, всё ощутить, всё увидеть и везде побывать, — подносит сигарету к губам, взглянув на меня и больно колко усмехнувшись. — Живем-то один раз.

Не знаю, почему выражаю хмурость. Вдруг в мускулах лица ощущаю напряжение, когда в груди повторно щелкает, и я отворачиваю голову, напряженно уставившись на угли. Я… Думаю, я реагирую так… Резко, потому что мне не нравится. Дилан О’Брайен мыслит иначе. Там, где я вижу конец и хочу лишь ускорить его, он видит причину оторваться в свое удовольствие. Мы… Мы разные. Мы по-разному реагируем на одни и те же мысли. Думаю, дело в сложившейся психике.

Я хочу умереть, потому что не вижу смысла в существовании, ведь конец всё равно неизбежен. А он, зная о неизбежности бытия, думает лишь о том, как в полной мере насладиться таким коротким периодом жизни.

— По-твоему, жизнь бессмысленна, да? — О’Брайен стряхивает пепел с кончика сигареты на угли. — Но это проблема не жизни, а твоя. Значит, это ты не умеешь ставить цели и наполнять существование смыслом.

Зачем он это говорит? Меня это только злит.

Потому что в сознании рождается почва для сомнений, но я не желаю принимать иной жизненной философии. Мы с ним разные. Перестань мне навязывать…

— А-у, — сдержанно и хрипло.

Отрываюсь от разгоревшихся в голове мыслей. Смотрю на ладонь парня, которой он касается угля, отреагировав с болью на лице, и с хмурым видом трясет руку, чтобы избавиться от пощипывания на коже. Моргаю, удивленно наблюдая за ним. Дилан хорошенько втягивает никотин в рот, изучив свою обожжённую ладонь:

— Ладно, — он пускает слабый смешок, всё ещё морщась. — Признаюсь, оно того стоит.

А он… Он решил попробовать? Несмотря на то, что наши взгляды разные, этот тип в свою очередь решил опробовать мою «философию», в то время как я с негативом, даже агрессией отреагировала на его мнение.

Теперь я чувствую себя ужаснее, чем обычно. Это какой раз доказывает, насколько я мерзкий человек.

Душевно прогнивший в собственной озлобленности на окружающий мир.

Замыкаюсь в себе. Обнимаю колени руками, сильно сжав их, и отворачиваю голову, въевшись унывающим взглядом в поверхность земли. Молчу. Дилан о чем-то размышляет, погружаясь в тишину, которой я так остерегалась. Становится неловко. Мне всё сильнее хочется убежать, скрыться и просто забыть о нашем разговоре. Зря так много наплела. После того, как выдаю что-то личное, чувствую я отвратно.

— Кстати, спасибо, — это неожиданно для меня. Моргаю, медленно, без желания переводя внимание на О’Брайена, который уже сильнее проявляет усталость, когда зевает, указав сигаретой на свой затылок:

— За то, что иногда делаешь это.

…Этот фильм не так интересен. Комедия… Конечно, закадровый смех звучит забавно, но девушка не совсем улавливает сути данного жанра кинематографии. Тея сидит на кровати, руками обнимая прижатые к груди колени, и пристально следит за происходящим на экране ноутбука. Дилан сидит на ковре, спиной опираясь на кровать. Голову укладывает на скомканное одеяло. Оушин не может видеть его лица, поэтому не догадывается, что парень, исчерпав свои эмоциональные силы, начинает клевать носом, медленно сдаваясь слабости. Веки прикрывает. Совершенно не пытается смотреть фильм, он видел его раз сто. Руки держит сложенными на груди. Засыпает. Тея что-то бубнит под нос, кажется, окончательно теряясь. Что смешного в том, как человека бьют в лицо пирогом? Хочет уточнить у Дилана, поэтому задает вопрос громче, но не получает ответ. Переводит внимание на затылок парня, наблюдая, как он неосторожно давит пальцами на изгиб своей шеи, слабо вонзая ногти.

Даже во сне он испытывает неприятное покалывание. Ни в каком состоянии ему не укрыться от изнуряющего дискомфорта.

— Дилан? — Тея повторяет попытку дозваться до него, наконец, осознав, что он уже спит, и с нездоровым интересом принимается наблюдать за его попытками унять жжение. Странный он тип. И то, что с ним происходит — не менее необычно. Но Оушин почему-то нравится осознавать, что этот парень ни черта не нормальный. Её даже успокаивает этот факт, располагает к Дилану, заставляя иначе воспринимать его.

О’Брайен строит из себя адекватного, старается поддерживать образ, и Тее было некомфортно рядом с ним, но теперь, зная, что они в чем-то похожи, зная, что он — один из них (подобных Оушин), девушка, наконец, может решить, как относиться к нему.

Оглядывается на тумбочку. Наверняка у него хранятся режущие предметы, может, порезать ему кожу?

Вновь смотрит на Дилана, оценивая то, с какой силой он давит на свою шею, издав тихий, но тяжелый вздох. Кожа краснеет. Девушка медленно ползет к краю кровати, спускает ноги, выдвинув верхний ящик тумбочки. Что странно, долго искать не приходится. Вот он — резак для бумаги и карандашей. Оушин берет его, с интересом разглядывает и поворачивает голову, медленно поднимаясь с кровати. Встает. Смотрит на парня, который даже во сне морщится, разминая плечо. Боль необъяснимая.

Тея приседает на корточки позади, немного сбоку, чтобы рассмотреть покрасневший участок кожи на изгибе шеи Дилана, и поднимает ножик, с особым вниманием поднося к его затылку. Ничего необычного не происходит. Для неё это нормально, поэтому она так непривычно собрана. Но острие останавливает, немного надавив на кожный покров. Ладонь О’Брайена напряженно дрожит, застывая, пальцами не дотянувшись до шеи, ведь его сознанию, во сне, кажется, что именно он каким-то образом добивается такого ощущения покалывания, что поглощает в себе жжение.