— Ты себя хорошо чувствуешь? — Роббин поднимается на второй этаж, свернув на лестницу, ведущую на третий, и мне приходится схватиться за перила рукой, дабы помочь себе ускориться, чтобы поспеть за женщиной. — Поездка была долгой…

— Но я спала, — напоминаю, и Роббин улыбается:

— Да, и тебе повезло. Не пришлось терпеть моего сына, — выходит на третий этаж, а я оглядываюсь, прежде чем направиться за ней, ведь вижу продолжение ступенек. Они ведут куда-то в темноту. Не скажу, что в этом доме хорошее освещение, оно немного мутное, свет теплый, но там, выше, совсем темно. Думаю, это путь на чердак.

— Он становится особо невыносимым за рулем, — Роббин вздыхает. — Он так нервно ведет машину, и резко, — да, понимаю, о чем она. Дилан правда жестко управляется с автомобилем. Он во многих аспектах жизни ведет себя грубо, но с этим можно сжиться. Я вот, как ни странно, привыкла.

Идем по коридору. Окидываю вниманием стены с темными обоями и такой же темный паркет. Роббин подходит к одной из дверей, к той, что открыта, и встает на пороге, позволяя мне пройти первой в достаточно просторную комнату с выходом на балкон. Эта комната светлее, чем остальные, здесь явно жил тот, кто не питал любовь к темным оттенкам в интерьере. Две кровати и один диван, на котором замечаю рюкзак Брук, сразу поняв, что нам придется спать в одном помещении.

— Я хотела поселить тебя одну, но Брук оказалась настойчивой девушкой, — Роббин расслабленно наблюдает за моим неуверенным перемещением по комнате. — Она явно хочет с тобой подружиться.

Взгляд носится по предметам и вещам, которыми обставлено помещение. Думаю, Роббин замечает мой интерес, поэтому объясняет:

— К старости мой дедушка стал противным накопителем. Он собирал и коллекционировал всё, что попадало ему на глаза, — отталкивается плечом от дверного косяка, зевнув и указав ладонью себе за спину. — Мы решили пожарить что-нибудь на костре, так что располагайся, — не хочет мешать мне привыкать к новому месту. — И спускайся к нам. Мы на заднем дворе.

Оборачиваюсь, медленно опустив рюкзак с плеча на пол, и киваю:

— Хорошо, — тихо произношу, вновь принявшись жадно исследовать комнату. Роббин еще секунду улыбается мне в спину, после развернувшись и исчезнув за стеной. Могу слышать её отдаляющиеся шаги.

Здесь… Каждый звук тонет. Такая глубокая тишина. Нет, окно открыто, и я слышу голоса Дэниела, Брук и Дилана, к которым минуту спустя присоединяется Роббин, слышу вой ветра, слышу шум океана, трещание сверчков, вой совы. Нет, серьезно, я давно не прибывала в столь настораживающей тишине.

Хотя много лет провела в бегах в лесу вместе с ней.

Обнимаю себя руками, медленно бродя по комнате, и приближаюсь к балконной двери, сразу же замечая горизонт океана. Я понимала, он близко, но не думала, что настолько. Опускаю руки, с восхищением внутри, но равнодушием во взгляде изучаю открывшийся пейзаж. Отвлекаюсь лишь тогда, когда слышу смех Брук и Роббин и опускаю глаза, лбом коснувшись стекла окна рядом с дверью балкона. Они, вроде, уже не так напряжены. Даже у Дэниела развязывается язык, хоть он и продолжает держаться ближе к Дилану, явно избегая зрительного контакта с Брук. И О’Брайен, судя по активному общению, расслабился. Он палкой хлопает по горячим деревяшкам и углю, отчего огненные снежинки взмывают над костром, заставив Брук отскочить от него со смехом. И Дилан улыбается, наблюдая за её поведением. Она такая веселая, наверное, поэтому и меня тянет общаться с ней. Люди, полные положительных эмоций, — такая редкость в наше время.

Задний двор огражден забором. Здесь множество деревьев и небольших пристроек, думаю, там содержались лошади. Видно, здесь давно никто не ухаживает за садом и растениями. Всё заросло, но эта внешняя неухоженность только усиливает притягательность данного места. Очень эстетично.

Вдруг замечаю, как Дилан смотрит на экран телефона, после обратившись к матери, и та проверяет время на своих наручных часах, затем кивнув на дом. Догадываюсь, что, возможно, они обсуждают мое долгое отсутствие. Конечно, это опасно — вывозить пациента за пределы города и оставлять без присмотра. Обычно мы стремимся сбежать.

Лучше спуститься, чтобы не вызывать лишнего волнения.

Я ведь добиваюсь их доверия, так?..

…Не думаю, что должна находиться здесь и сейчас. Почему-то меня охватывает тревога, касающаяся правильности происходящего.

Сижу на разложенном пледе, с одной стороны Роббин, с другой Дэниел. Дилан и Брук постоянно бродят напротив, совместными усилиями поддерживая огонь. Они общаются, а я слушаю треск древесины в костре. Они кушают, а я завороженно наблюдаю за искрами, взмывающими куда-то ввысь, в черное, затянутое мраком небо. Держу в руках кружку с чаем. Роббин разливает его из термоса. Не знаю, что влияет на раскрепощение, но вижу, что внутренние барьеры этих людей довольно-таки быстро рушатся, в связи с чем они способны вступить в здоровое общение. Не скажу, что чувствую себя некомфортно, просто это очень-очень непривычно. Быть окруженной подобной атмосферой. Но мне определенно нравится наблюдать за людьми: Роббин так скрыто улыбается, видя, как Брук о чем-то шутит, касаясь ладонью плеча Дилана, а тот смеется, как и Дэниел, и не отталкивает её руку, то, как О’Брайен смотрит на девушку — мне это нравится. Проблема в том, что и Дэниел подобным образом наблюдает за ней. У меня не остается сомнений.

Дилан и Дэниел определенно имеют чувства к Брук. Не очень-то здоровая ситуация.

С другой стороны, что я могу смыслить в человеческих эмоциях? Как говорила одна героиня давно забытого мною фильма: «У него эмоциональный диапазон, как у зубочистки», — так вот, это про меня.

Эта троица еще пару минут сражается за огонь в костре, но тот медленно слабнет, и ребята слушаются Роббин — садятся кушать. Напротив меня с мисс О’Брайен. Продолжаю молча пить чай, удерживая кружку возле носа, чтобы паром согреть его кончик. Не участвую в общении. Вновь поднимаю глаза, чтобы скользнуть вниманием по лицам присутствующих, и не сдерживаю слабую улыбку, замечая, как они все улыбаются, смеясь над чем-то… Над чем-то, я не слежу за тем, о чем они говорят. Главное для меня — их эмоции.

Шире растягиваю губы, чувствуя, как меня снова ломит от усталости. Клонит в сон, поэтому сильнее кутаюсь в плед, медленно заморгав, и совсем не ожидаю того, что встречусь взглядом с О’Брайном, который кажется мне одним из самых поглощенных в разговор людей. Он всего на мгновение замолкает, коснувшись плеча ладонью, и почему-то, совершая сие действие, обращает свое внимание на меня. В этот же момент моя сонливость отпадает.

Резко опускаю взгляд, принявшись мелкими глотками поглощать остывающий чай.

Дилан так же отворачивает голову, без труда продолжив участвовать в общей беседе.

***

Глубокая холодная ночь опускается, небо мрачнее обычного из-за затянувшихся грозовых черных облаков, но дождя не обещают, лишь усиленные порывы океанического ветра. После дороги чувствуешь особую усталость, так что Роббин не составляет труда заставить уже взрослых ребят разойтись по комнатам, чтобы лечь спать. Женщине не наседает, но проверяет, легла ли Тея, только после этого отправляется на кухню, чтобы вымыть посуду.

Только дверь комнаты Оушин закрывается, как девушка открывает веки, сквозь темноту помещения пронзив деревянную поверхность.

Роббин спускается вниз, опираясь ладонью на перила, и сворачивает на просторную кухню, которая явно для неё велика. Раньше в этом доме действительно одновременно проживало несколько поколений её семьи. После, до смерти бабушки, тут функционировал дом отдыха, принимавший по пять-десять человек. Но после того, как дедушка остался один, он закрылся, а пожилой мужичок бесповоротно отдался приятному для него одиночеству.

Роббин частенько испытывает тоску, находясь здесь. Это место напоминает ей о беззаботном детстве, которое оборвалось слишком рано.

Женщина не сразу замечает своего сына. В последнее время он мастерски скрывает свое присутствие, но сейчас Роббин успевает заприметить его у окна, до того, как с головой уйдет в мытье посуды.