«Свобода пахнет металлом», — держит её за руку, лежа на мокрой от росы траве. Над головами ночное небо. Тусклый взгляд ищет яркие звёзды, но их нет. Девочка рядом пальцами свободной руки потирает больные глаза. Веки опухают от бесконечной бессонницы. Макияж размазывается.
Обе лежат на траве. Холод проникает через ткань легкой одежды. Вокруг дремучий лес, но слышно шум редко проезжающих машин по шоссе.
«Свобода течет в наших венах, — девчонка с короткой стрижкой еле шевелит бледными губами. — Тея, ты знала?» — она словно под чем-то, но причина её состояния заключается в потерянности. В мире. Поворачивает голову, обратив взгляд на подругу, которая смазывает с губ помаду, демонстрируя их нездоровую бледноту. Качает головой. Смотрит в ответ.
«Тело — тюрьма, — моргает, глотнув воды во рту. — И-и… — заикается, сдержав мычание. — Я хочу освободиться», — сильнее сжимает её ладонь, шмыгнув носом, и поворачивает голову, вновь уставившись в небо. Тея глотает морозный воздух, медленно переводя внимание на черноту, что окружает их. Всегда окружала. И сглатывает, еле кивнув головой, ответно стиснув ладонь подруги.
Да. Придет день — и они обретут свободу.
Iwona Śliwa — Your Light
Будто не спала. Не знаю, в какой момент начинаю осознано смотреть в потолок. Кажется, я лежу вот так уже минут двадцать после пробуждения, но на душе легче не становится. Груз на груди. Давит. Мне тяжело дышать, лежа на спине. Ладони стискивают ткань рубашки. Моргаю. В глазах неприятно покалывает, как и в носу. Меня по-прежнему охватывают сильные эмоции — это нехорошо, учитывая, что мне необходимо быть сдержанной и стойкой, чтобы… Казаться сильной. Нет, я и есть сильная. Сильная. Очень.
…Задний двор меньше, чем весь старый домик. Девочка сидит на траве, плетет из длинных сорняков косички и сует сухие листья в рот, медленно пережевывая. Территория ограждена решетчатым забором, поэтому ребенку не трудно узнать, что происходит у соседей. Она поворачивает голову, с опаской поглядывая на девочку, которая сидит на ступеньках покосившейся террасы. Её короткие волосы редкие, прилипают к худому лицу, кожа тела покрыта синяками и ссадинами. Она без дела просиживает на месте весь день, как и Тея, поэтому они часто видят друг друга. Соседская девчонка, лет пяти, дергает свои волосы, вырывая их, и с настороженностью посматривает на Тею, хмурясь и щурясь из-за бледного света неба. Девчонки смотрят друг на друга сквозь решетку, словно два заключенных в камерах. Соседка продолжает тянуть свои редкие волосы, уже не хмурит брови. Тея откусывает кусочек листочка, обращая внимание на мужчину, который выходит из соседского дома, харкая в пол. Опять врезается взглядом в лицо девочки. Когда та получает подзатыльник…
Сажусь, согнув ноги в коленях, ладонями сжимаю плед, покрывающий диван. Взглядом скольжу по помещению, остановив его на портрете девочки, который рисовала на протяжении нескольких дней. Он до сих пор не готов. Не хватается множественных изъянов на коже. Поворачиваюсь к краю, опустив стопы на холодный старый паркет. Пальцами продолжаю стискивать ткань пледа, ощутив укол в груди. Лицо девчонки размазано красной краской, на шее синяя полоса. Сжимаю колени, чувствуя неприятный дискомфорт внизу живота, словно мои органы начинают медленно сворачиваться в трубочку. Глотаю — комок не удается вдавить внутрь глотки. Мне тяжело с ним дышать, поэтому втягиваю кислород медленно и осторожно. Дабы не разогреть эмоции, что оседают в грудной клетке, начав жечь изнутри.
«Тея Оушин, ты убила её?»
Хмурю брови, приоткрыв губы, и укладываю ладони на колени, сцепив пальцы. Сутулюсь. Продолжаю обречено-злым взглядом сверлить портрет девочки. Глаза болят, давление выталкивает их из орбит, я чувствую, как болезненное ощущение взрывает клетки мозга, подрывая мое эмоциональное состояние. И равнодушию больше нет места на моем бледном лице с крупными синяками опухших век.
«Пожалуйста, Тея… Помоги мне».
Жар охватывает тело. Поджимаю к груди одно колено, вытирая об него щеку, когда по коже начинают скользить слезы. Шмыгаю носом, принимаясь грубо тереть веки, чтобы избавиться от соленой жидкости, что пощипывает в глазах. Не сдерживаю судорогу. Руки дрожат, а плечи дергаются, когда сильно втягиваю воздух через нос. Прижимаю ладони к лицу. Совершаю быстрые глотки. И роняю безнадежный всхлип, позволяя себе окунуться в рыдание, надеясь, что никто не способен услышать меня. Я не могу позволить себе быть замеченной в таком состоянии.
«Сделай это для меня, прошу».
Я сильная.
«На. Выпей».
Я не хочу это пить.
«Но, если примешь, то тебе точно полегчает. Не будет так тяжело, как сейчас».
Это ложь. Давлю ладонями на лицо, опуская голову к коленям.
«Держи».
Не надо, мам.
— Лучше?
Резко поднимаю голову, когда чувствую легкое холодное прикосновение. Костяшки мягко скользят по моему виску.
С широко распахнутыми красными от слез глазами смотрю в сторону, где должен находиться тот, кто касается меня, но рядом со мной никого. Сжимаю дрожащие губы. Глаза покрываются большим слоем слез, когда начинаю взглядом метаться по темному помещению.
Никого. Тея. Здесь никого нет.
Но голос матери был слышен отчетливо, прямо возле уха. Тот самый. Теплый и нежный, такой знакомый. Галлюцинации возвращаются.
С болевым стоном давлю ладонями на виски, сжав мокрые веки. Вновь наклоняю голову, лбом вдавливая её в колено. Пальцами проникаю в волосы, стискивая их ледяной хваткой. Тяну в стороны — и позволяю себе ронять слезы. Окружающая тишина давит на тело, темнота сочится под ткань одежды, вызывая мурашки на коже.
Я одна. Здесь никого нет. Рядом с тобой, Тея, давно никого нет.
Порой я не понимаю своих решений.
Почему я желаю долгого и медленного освобождения, когда можно сделать всё быстро и незаметно? Так, как поступили те люди, которые стремились к свободе со мной?
Чувствую себя омерзительно. Мне хочется закрыться. Зарыться всем телом в одеяло, но вместо этого появляется иное желание. Желание окунуться в прошлое, ощутить на себе давно знакомое, чтобы как следует отдаться воспоминаниям. Для этого мне требуется попасть в ванную комнату. К воде.
Открываю дверь, проходя в дом. В прихожей горит свет. По комнатам носится сквозной ветер. Проветривание? Действительно, больше не чувствую знакомого запаха сигарет. Медленно шагаю к лестнице, еще медленнее поднимаюсь по ней, слыша за спиной шум и голоса. Оборачиваюсь, удерживая себя за перила. Обращаю пустой, ничем не заинтересованный взгляд на темно-русого парня, который выходит из гостиной, с улыбкой оглядываясь назад:
— Там еще пицца осталась в морозилке, — и пропадает за дверью кухни. С равнодушием намереваюсь отвернуться и продолжить подниматься, замечая краем глаз, как за своим другом выходит О’Брайен. Видимо, они неплохо проводят время, несмотря на то, что Дилан устроил ночью. Почему Дэниел продолжает вести с ним дружбу?
Поднимаюсь на одну ступеньку выше, получив обращение в спину.
— Эй.
Прикрываю опухшие от слез веки, ощутив пульсацию глазных яблок внутри. Слышу за спиной тихий скрип ступенек, и без желания поворачиваю голову, эмоционально обессилено уставившись на Дилана, который немного поднимается, сунув ладони в карманы джинсов. Встает ниже, что не принуждает его запрокидывать голову, дабы видеть меня. Молчу. Сверлю его холодным взглядом, демонстрируя отсутствие желания говорить с кем-либо о чем-либо. Парень бросает короткий взгляд назад, прислушиваясь к возне друга на кухне, кажется, они устраивают очередной вечер фильмов.
— Давай так, — Дилан вынимает одну ладонь, скользнув ею по шее к затылку, и недолго пребывает в молчании, задумчиво уставившись куда-то вниз. — Ничего не скажем моей матери, — поднимает глаза. Он правда считает, что меня это волнует? Думает, я пожалуюсь на произошедший хаос? Меня это не беспокоит. Мне всё равно.
О’Брайен необычно мнется, будто чувствует себя некомфортно, говоря со мной, или же его сбивает с толку то безразличие, с которым я его слушаю. Дилан набирает в легкие воздуха, словно сейчас выдавит из себя то, что произнести ему особенно тяжко, и он прижимает обе ладони друг к другу, указав кончиками пальцев на меня: