Роббин кашляет, пальцами касаясь шеи, пока бродит по комнате, пытаясь собраться в дорогу. Её лицо морщится от легкой боли в горле, а головная усиливается от давления, которое оказывает на женщину погода. Ужас. Эти скачки и изменения её добьют.
— Простудилась, — Дилан вовсе не стоял всё это время за стеной возле порога, он услышал из своей комнаты, как мать рвет глотку кашлем, поэтому с такой каменной миной на лице проходит в спальню женщины, держа ладони в карманах штанов.
— Не страшно, — Роббин отмахивается, перебирая документы на столе. — Отвезешь в больницу?
Дилан сердито фыркает, сделав к женщине пару жестких и тяжелых шагов:
— Какого черта? — его злость обоснована. — Опять смена?
От громкого хриплого голоса головная боль усиливается. Роббин пальцами давит на правый висок, повернувшись к сыну, и спешит препятствовать его агрессии:
— Нет, — качает головой, устало взглянув на него. — Месяц прошел, — парень всё ещё хмур. — Надо Тею на осмотр отвезти.
— Именно сегодня? — Дилан, терпение. — После ночной смены? — он не сдерживается, хлопнув женщину по ладони, когда та вновь принимается перекладывать документы в сумку, и Роббин прикрывает веки, опустив вещи на стол. — Отдохни, — приказным тоном, и матери трудного подростка еле хватает сил, чтобы попытаться объяснить:
— Если я не буду выполнять правила, — встает к нему лицом, мягкими движениями ладоней жестикулируя. — Посчитают меня неподходящей для роли волонтера. Надо быть ответственной за тех, кого мы…
— Берем, — перебивает, грубо, но оканчивает её мысль правильно, параллельно ощущая, какая новая волна злости накрывает его. Он негодует из-за наличия проблемы — Теи. Но в то же время отдаленно сохраняет в себе здравомыслие. Девчонка не виновата. Наверное, способность быть слегка сдержанным и понимающим у него от матери.
— Я знаю, — кивает, потирая лоб ладонью. — Но ты никакая. Выглядишь жутко.
— Спасибо, сынок, — Роббин отшучивается, вяло вернувшись к сбору документов. Дилан ставит руки на талию, нервно скользнув кончиком языка по нижней губе, и набирает воздуха в легкие, с трудом принимая данное решение:
— Прими горячий душ и ложись спать, — Роббин опускает руки, с обречением взглянув на сына, который еле договаривает. — Я отвезу её.
Женщина активно моргает, словно таким образом происходит переработка полученной информации. И хмурится, слабо. Головная боль не позволяет проявлять сильные эмоции.
— А твоя тренировка? — шепотом и всё ещё неуверенно спрашивает.
— Успею, — О’Брайену не охота развивать эту тему. Он просто сделает это. И всё. Без лишних раздумий.
— Точно? — Роббин чувствует себя неуютно. — Ты, ну, не против? — она знает, как её сын в принципе относится к тому, чем занимается Роббин, а тут еще ему приходится в таком настроении делать то, чего ему не хочется. — Ты же постоянно ноешь, когда я прошу тебя помочь с детьми.
— Сейчас я сам вызвался, — парень отступает назад. — И не ради «детишек», — ворчит, кивнув в сторону коридора. — Иди в душ.
— Стой, — Роббин скованно вынимает документы из сумки, подходя к сыну, и протягивает ему. — Вот, — Дилан без желания берет медицинскую карту с разными вставленными в неё бумажками. — Это информация. Доктор будет не совсем доволен, но… — поднимает просящий взгляд на парня. — Постарайся не грубить ему, ладно? — просит, зная, как себя ведет Дилан, когда он встает не с той ноги. — Пойду, скажу Тее, что ты её отвезешь, — гладит парня по плечу, а тот вдруг хмурит брови, сощурено и пристально разглядывая полученные документы.
Информация. Вся информация об этой девчонке.
Ему… Интересно? Нет, скорее, любопытно. Роббин ведь ему всего не рассказывает.
— Надеюсь, она не будет против, — женщина нервно потирает ладони, направившись к порогу комнаты, у которого останавливается, оглянувшись. О’Брайен смотрит на неё, читая понятную тревогу на лице матери, которая продолжает свою мысль шепотом:
— Настроение у неё сегодня… Так себе.
«…Наркотическая зависимость. Алкогольная зависимость. Пищевое расстройство: булимия, анорексия. Психологические отклонения (чаще встречаются: расстройство личности, признаки шизофрении, навязчивых идей, см. стр. 12 мед. карты). Социальное расстройство…» — нет, это Дилан даже не открывал саму карту. Он всё равно не способен разобрать почерк. Читает выписку главврача, который, судя по всему, наблюдал за состоянием пациентки с особым интересом. Скорее всего, он сделал выдержки, чтобы местным врачам, а особенно опекуну не требовалось тратить время на изучение всей истории болезни. Удобно, но без конкретики. Наверное, Роббин досконально изучила все документы, поэтому обладает большей информацией. Дилан с трудом разбирает слова. У всех врачей традиционно виляющий почерк.
О’Брайен стоит на улице, опираясь спиной на дверцу машины. Курит, хмуро путаясь в словах и буквах. Ничего не понятно. Ясно лишь то, что Роббин не шутила, когда заикнулась об «особенности» этой девчонки — действительно, тот ещё чертов случай.
Выпускает никотин, сжав во рту кончик сигареты, и открывает набитую бумажками толстую медицинскую карту на первой попавшейся странице. И, как ожидается, мало, что поддается разбору, поэтому принимается тупо перелистывать, хватаясь взглядом за парочку понятных слов, которые ничего ему не сообщают важного или интересного. Полностью пролистывает, уже плюнув на затею и свое любопытство, когда внимание привлекает небольшое вложение в виде белой книжечки на три-четыре страницы. Почему? Потому что он уже видел подобное.
У Роббин есть такая же.
Документ, сообщающий о прохождении реабилитации в центре для душевнобольных.
Откуда-то возникает ощущение, неприятное, тревожное, совсем как в тот раз, когда…
Наклоняет голову к плечу, насильно остановив мысленный поток, и открывает первую страницу тонкой книжечки, на обложке которой указан номер дела и полное имя пациента. И медленно скользит взглядом по строчкам с данными, с большим вниманием вчитываясь в слова, дабы понять каждое из них.
«Она, как я», — вот, что имела в виду Роббин. Теперь Дилан понимает. И от впитываемой информации у него начинает неприятно посасывать в ребрах, а покалывание возле сердца усиливается, как проявление хмурости на лице.
Она, как Роббин.
Даже хуже.
За спиной голос женщины, и Дилан необычно вздрагивает, резко оглянувшись на крыльцо дома, на которое выходит Роббин с Теей. Мать о чем-то спокойно рассказывает ей, кажется, предпринимая попытки улучшить эмоциональное состояние девчонки, но та остается равнодушной и, судя по выражению лица и отрешенности во взгляде, вовсе не пытается анализировать слова женщины. Странно замечать это только сейчас, но Тея, словно еще больше осунулась. Её тело… Меньше. Как бы глупо это не звучало. Возможно, она оставляет волосы распущенными по той причине, что её лицо выглядит хуже. Оно… Худее. Гораздо. Впадины на щеках четче, под глазами крупные темные пятна. И мешки. Губы не бледно-розовые, как обычно, а приобретают непонятный голубовато-серый оттенок, который идет в жестком контрасте с фиолетовой клетчатой рубашкой, которую она надевает. Видимо, зеленую Роббин отнесла в стирку.
— Мы не думаем тебя отдать. Это обычная проверка, — Роббин произносит странные вещи. Оушин боится, что её оставят в больнице?
О’Брайен стискивает в зубах сигарету, принявшись впихивать карту в карман кофты, но не удается, поэтому открывает дверцу машины, бросив документ в бардачок. Выпрямляется, продолжив затягивать никотин. Смотрит. Роббин с теплой улыбкой пальцами расчесывает спутанные волосы девушки, желая:
— Давай, удачи, — и осторожно берет её за плечи, разворачивая всем телом к ступенькам, и Тея медленно плетется вперед, пальцами дергая пуговицы рубашки. Взгляд опущен. Брови нахмурены. Роббин обращается зрительно к сыну, сделав жест: поднимает ладони и медленно опускает.
«Будь сдержаннее».
Дилан глубоко вздыхает, в последний раз сильно затянувшись, и бросает окурок под ноги, придавив, дабы потушить. Выдыхает никотин, садясь за руль. Тея медленно забирается на заднее сидение, придерживаясь своего молчания. Парень корректирует угол зеркала заднего вида, чтобы иметь возможность поглядывать на девчонку, и вздыхает:
