— Или десяти классов школы за спиной и багажа знаний, — стучу пальцами по столу. — Я не считаю, что я чем-то хуже тебя, — уверенно произношу, ведь я убеждена в этом факте. Я ничем не отличаюсь от других людей. От О’Брайена. Сглатываю, чувствуя, как почему-то дрожь в коленях усиливается, но выжимаю из себя последнее с напряжением в голосе:

— Поэтому прекрати смотреть на меня так, будто ты лучше.

Заканчиваю и опускаю глаза. Смотрю в тарелку с едой, потянувшись ладонью к кружке с чаем. В горле пересыхает. Мне нужно выпить.

Дилан продолжает смотреть на меня. С… Стоп, какого черта?

Он усмехается, всё так же, с естественной для его лица наглостью:

— Вау, — изгибает брови. — У тебя есть характер, — делает глоток, быстро отставив кружку в сторону, и мне приходится вжаться в спинку стула, когда О’Брайен опирается локтями на стол, подавшись немного вперед. — Ты злишься, — убежденно произносит, улыбаясь. — Настолько задел твои чувства? — сглатываю, продолжая сверлить взглядом свои колени, нервно дергая пальцами пуговицы. — Почему тебе не нравится, когда кто-то предполагает, что ты слегка «того»? — ему будто правда интересно. — С чего вдруг? — он чего-то добивается от меня. — Ты же считаешь себя нормальной.

Отрываюсь взглядом от колен, посмотрев на парня. Сжимаю губы, отчего те кажутся намного бледнее, чем обычно. Молчу. Изнываю морально, но продолжаю терпеть его зрительную атаку.

Чтобы я не сказала. Он продолжит психологический террор. Поэтому будет лучше, если я промолчу. И я держу рот закрытым. Отвожу взгляд. Беру кружку. Отпиваю. Дилан наклоняет голову, с натянутой улыбкой продолжает пялиться на меня, думаю, рассчитывая на ответ, но не доставлю ему такого удовольствия.

Удовольствия измываться надо мной.

Отставляю кружку и поднимаюсь со стула, желая убрать за собой, но Дилан исподлобья наблюдает за мной:

— Ты не доела.

Не опускаю взгляд. Не позволяю себе поддаться ему. Беру тарелку. Иду к плите и выкладываю на сковородку остаток еды, которую не смогу впихнуть в себя. Мою посуду, молясь, чтобы Роббин не вернулась до того, как покину кухню.

Пытаюсь повернуть ручки крана обратно, дабы перекрыть поток воды. Но не выходит. Закатываю глаза, дернув головой, и прикрываю веки, без желания оглянувшись на парня, который держит у лица кружку, закидывая голову, и я не могу игнорировать его довольное выражение лица, с которым он интересуется:

— Avez-vous besoin d’aide, mademoiselle? (франц. Вам нужна помощь, мисс?)

Щурюсь, не понимая, что этот тип несет, и со вздохом воссоздаю попытки повернуть ручку крана. Слышу, как Дилан отодвигает стул, громко поставив кружку на стол, и встает рядом, одним расслабленным движением пальцев крутанув ручку крана. Прикрываю веки, чувствуя, с каким наслаждением парень смотрит на меня, опираясь рукой на край раковины, но не реагирую, развернувшись, и быстрым, неловким шагом спешу к двери, пихнув её, и выскакиваю в коридор, до последнего ощущая на себе колкий взгляд самодовольного Дилана.

***

«15… 16…» — моргаю, сильно сжав влажные от легкого пота веки. Руки держу согнутыми, ладони скрещены на груди. Лежу на мягком ворсистом коврике, чувствуя, как дрожит тело от вторичной за утро физической нагрузки. Я не успеваю опустошить желудок, возможно, в этом причина моей тошноты. Повторяю упражнения на пресс. Тянусь вверх, еле сгибаясь, чтобы коснуться подбородком колен. Больше не могу контролировать мысленный счет и шептать его не удается. Уже после пяти раз терзает одышка, поэтому из последних сил жмусь к коленям, стискивая зубы, и неаккуратно опускаюсь обратно, ударившись затылком о поверхность пола. Больно, но приятно. Правда, ощущение тошноты усиливается, так что беру себя в руки. Лучше скорее очистить желудок, иначе, боюсь, меня стошнит не в самый подходящий момент.

Активными короткими глотками заполняю легкие. Не могу дышать ровно и глубоко, поэтому одолевает головокружение от нескончаемого и быстрого потока кислорода, что вызывает большее давление в глотке. Мне стоит сделать это. Правда. Жаль, у меня нет возможности заниматься опустошением в комнате.

Сжимаю губы, еле перевернувшись на живот, и привстаю на коленях, видя, как трясутся руки, на которые опираюсь. Вдох — прикрываю веки. Выдох — распахиваю, и со сдержанным мычанием поднимаюсь на дрожащие от слабости ноги, схватившись за край кровати, чтобы помочь себе найти точку равновесия. Беру полотенце. Сразу приму холодный душ, а то чувствую себя не хорошо.

Покидаю комнату, оценив окружающую тишину. Обычно в выходные Роббин старается куда-то выводить меня, но в последнее время она так много работает, что я радуюсь её постоянному пребыванию в состоянии сна. Прохожу мимо порога комнаты женщины, дверь немного приоткрыта, поэтому я могу заглянуть внутрь и оценить обстановку. Плотные шторы задвинуты, в помещении царит полумрак. Вижу Роббин. Она не расстилает кровати, но лежит на ней, спиной ко мне. Слышу — сопит. Вот и славно. Она могла бы вообще не вставать и не готовить завтрак для нас, но продолжает этим заниматься.

Подхожу к двери ванной комнаты, без лишних раздумий открывая её, и с легким удивлением устремляю взгляд на Дилана, который топчется у раковины, поглаживая татуированное плечо. Поворачивает голову. Смотрит на меня. Молчание.

А я секундным вниманием окидываю его тело.

Без футболки.

— Извини, я… — мешкаю, прижав к груди полотенце, и хочу развернуться, поспешить покинуть помещение. Дилан просит до того, как успеваю выскочить:

— Роббин позови, — он не похож на того, кто испытывает дискомфорт, находясь в… В таком виде. И парень никак не проявляет смущение, думаю, та часть мозга, что отвечает за воспроизводство данного чувства, просто отключена.

Я медленно поворачиваюсь обратно, опустив руки:

— Она спит, — оповещаю тише, зная, как чутко порой дремлет женщина, особенно днем. Вижу, как Дилан тяжко вздыхает, опираясь татуированными руками на край раковины, и смотрит куда-то в сторону. Не ухожу. Словно ощущая некую атмосферу натянутости, но иной. Я буквально сама остаюсь на месте, выжидая, когда О’Брайен выдавит из себя слова, которые он явно намерен сказать. Это видно по выражению его лица. И в большей степени из-за него я не двигаюсь, испытывая интерес, что же ему требуется.

— Тогда ты помоги, — так, не такого грубого тона я ожидала, но это же Дилан. Кажется, он недоволен тем, что приходится обращаться ко мне. Помощь? Ему требуется помощь? Самому О’Брайену? Великому и великолепному.

— Что? — нервно дергаю ткань полотенца, подходя ближе к парню, который вновь вздыхает, взяв из раковины тюбик с кремом, и продолжает ворчливо обращаться ко мне:

— Не тупи, а, — но сам же осекается, ведь его недовольство по отношению ко мне сейчас нелогично, так как он мне толком ничего не объясняет. Парень выпрямляется, повернувшись ко мне, и хмурым взглядом изучает тюбик, крутя его пальцами:

— Можешь… — прерывается, указывая одной рукой на свою спину. — Я не могу… — выдыхает. — Короче, у меня…

— Раздражение от татуировок? — почему-то стремлюсь помочь ему в подборе слов для объяснения ситуации. Если честно, не испытываю наслаждение, видя его таким.

— Не совсем от них, — Дилан сдержанно исправляет меня.

— Чесотка, — мое следующее предположение. — Ты постоянно чешешь руки, — непринужденно выдаю свои подозрения. — И кусаешь.

О’Брайен резко поднимает на меня хмурый взгляд, врезавшись им в мое лицо с такой силой, что я словно ощущаю, как получаю пощечину, но не совсем понимаю, что вызывает у него такую реакцию. Особенно данные попытки что-то высказать в ответ:

— Я… — он растерян? Он так тараторит. — Это…

— Это нормально, — не выдерживаю его странного поведения, реагируя с поразительным принятием того факта, что он делает нечто подобное. — Я не думаю, что это что-то… — сама мямлю. — Ну… — что с того, что он причиняет себе легкий вред? Это нормально.

— Ладно, — Дилан сам встревает в мои попытки избавиться от неловкости. — Мне присесть? — предлагает, но качаю головой: