— Почему ты сидишь здесь? — задает вопрос, находя в себе силы немного дольше функционировать. Их хватит, чтобы зайти к матери и немного поговорить, иначе та лишний раз будет волноваться из-за бессилия сына.

Тея не отвечает. Она резко вскакивает, рванув с лестницы в сторону коридора, ведущего к задней двери, через которую можно попасть во двор. Дилан делает ленивый шаг в сторону, слегка наклонив больную от пульсации голову к плечу, чтобы проследить за побегом девчонки. Изгибает брови. Тея выскакивает на террасу, захлопнув за собой дверь. Парень медленно отводит взгляд в сторону, сощурившись, и с задумчивым видом направляется на кухню, обнаружив Роббин, нарезающую овощи для супа. Женщина тоже выглядит слегка… Нагруженной и озабоченной чем-то, но её лицо озаряется вполне естественной улыбкой, когда она оглядывается на сына:

— О, с возвращением.

Дилан прикрывает за собой дверь, стараясь удерживать свое состояние втайне от матери, и проходит к столу, чтобы налить себе воды в стакан:

— Что с мелкой? — интересуется, наполняя предмет посуды. Руки Роббин замедляют действия. Она на секунду поднимает взгляд, но дергает головой, вернувшись к нарезанию моркови:

— А что с ней?

— Она ведет себя странно, — Дилан опирается поясницей на край стола, поднося стакан к губам, и вдруг осекается, осознав. — А, так она в порядке, — даже усмехается, ведь почему-то забывает. Это же Тея. Странность для неё — нормально. Он бы скорее начал бить тревогу, если бы внезапно девушка проявила признаки адекватности.

— Придурок, прекрати, — Роббин натянуто просит, вздохнув, и получает вопрос, от которого волоски на коже встают дыбом.

— Как всё прошло с учительницей? — парень морщится. Ему с трудом удается сделать пару глотков. Касается ладонью шеи. Там будто… Что-то внутри. Оно мешает нормально дышать.

— Она милая, — женщина принимается активнее нарезать морковь, переходя к луку.

— Хорошо, — О’Брайен подходит к раковине, чтобы вымыть стакан — Я помню, она неплохо ладила с детьми.

— Да, — Роббин тяжко вздыхает, совершая ошибку — хмурится. Дилан переводит на неё взгляд, так же сводя брови к переносице при виде странного поведения матери:

— Что с тобой? — быстро ополаскивает, выключив кран.

— Ничего, — Роббин быстро дает ответ, по-прежнему с хмурым видом нарезая. — Ночная смена впереди. Как-то… Устаю в последнее время, — признается.

— Подожди немного, — парень берет лопаточку, перемешав морковь на сковородке. — Я выйду на работу.

— Нет, — женщина прекращает давить острием ножа на лук, проявив в голосе твердость. — После школы ты поступишь в колледж или университет.

— Мам, — ему даже не удается начать препираться. Было бы у него больше сил, он бы смог противостоять давлению матери, но он чувствует себя вымотанным.

— Никаких отступлений, — почему её голос так дрожит? — Я не прощу этого, — Роббин скидывает на сковородку нарезанный лук, застав сына отойти в сторону. — Моя задача — поставить тебя на ноги, так что… — качает головой, выдохшись. — Молчи, — обходит парня, чтобы взять упаковку вермишели. Дилан сует ладони в карманы джинсов, хмуро уставившись в пол. Слушает, как мать роется на полках. Покусывает губу.

— Ты сегодня рано встал, — Роббин продолжает строгим тоном разговаривать с сыном. Она вовсе не желает быть грубой с ним, просто о многом переживает, поэтому ведет себя несдержанно.

— Иди и поспи час, два…

— Я прекрасно выспался на уроках, — Дилан в ответ бросает грубым и раздраженным тоном, быстрым шагом направившись к двери. Женщина выпрямляется, поставив руки на талию, и набирает больше воздуха в легкие, чтобы унять беспричинную сердитость. Поворачивает голову, успев зацепить взглядом затылок сына. До того, как тот хлопает дверью, оставив её одну.

Упаковка сигарет на месте. Дилан принимается выкуривать очередную, надеясь, что это должно воздействует на его нервную систему. Бродит по комнате, втягивая. Дымит. Сегодня он будет много и долго курить. И Роббин обязательно даст ему в штык. Правда сейчас, в таком состоянии, он ко многому относится наплевательски. Всё потом. Завтра, послезавтра. Когда ему должно полегчать?

Только после «выброса». Сильного, эмоционального. Полного грубости, жесткости, резкости.

Дилан касается пальцами виска, прикрывает веки, свободной от сигареты рукой упираясь в бок. Продолжает маячить. Из угла в угол. Бродит. Он накручивает себя, пропуская внутрь желанные мысли о необходимости что-нибудь принять, и оценивает реакцию организма. Нет, она не столь сильна. Но стоит парню задуматься о грубом сексе, как происходит реакция. Не только физическая, но и эмоциональная. Останавливается, дергая ногами, дабы как-то снизить их дрожание. Продолжает сжимать веки. Что за херня? Что за чертова необходимость в подобном? Каким образом он приучил себя к этому? Почему его сознание и организм убеждены, что это именно то, что помогает ему справляться с психологическим изнурением?

Что. За. Чертовщина.

Но он хочет. Просто хочет и всё. Ему стоит обсудить это с кем-то.

Опускает голову, надавив пальцами на глаза, и прикусывает сигарету зубами, втянув никотин, и подходит к окну, чтобы зашторить его на хер, иначе солнечный свет точно сведет его с ума. Сжимает пальцами плотную ткань, желая дернуть, но останавливается, отвлекаясь. Видит Роббин. Она выходит из дома с небольшой коробкой, в которой лежат принадлежности для ухода за садом. Тея в клетчатой рубашке сидит на траве, поливая одно из растений. Женщина приседает рядом с ней. Они о чем-то говорят. Девушка слабо улыбается, кивая Роббин, а та вынимает каждый предмет из коробки, поясняя их функции и предназначения. Тея старательно слушает, проявляя неподдельный интерес. Смахивает капельки пота с лица, образовавшиеся по причине плохого самочувствия. Ей жарко, и, кажется, Роббин предлагает ей снять рубашку. Точнее, настаивает, и, кое-как, Тея соглашается расстегнуть её, поэтому принимается дергать тонкими пальцами пуговицы, пока Роббин продолжает объяснять и демонстрировать, как работать тем или иным предметом.

Дилан касается пальцами сигареты, которую сжимает зубами, и хмурит брови, пристально наблюдая за тем, как Тея расстегивает рубашку на груди, показав женщине, что ничего не надела под неё, поэтому не будет полностью снимать. Парень отводит сигарету от губ, проявляя больше сердитости на лице, когда Тея касается ладонью влажной шеи, проводя пальцами ниже к ключицам. Наклоняет голову, проникает ладонью под ткань рубашки…

О’Брайен резким движением задвигает шторы, крепко сжав их пальцами, и врезается прямым, напряженным взглядом в стену, испытав гребаный шок от того, как всё сжимается внизу его живота. Всё настолько хреново, что он реагирует даже на предмет отвращения?

Грань. Чертова грань.

Так. Это нехорошо. Это пиздец, как нехорошо. И блядски нелепо.

Ему точно нужно покинуть дом сегодня.

***

Эта ночь обещает быть громкой, наполненной танцами, драками, выпивкой и сигаретным дымом. Стонами и смехом. Разговорами и криками. Неоново-красные огни лишают нормального зрения, адекватного мышления. Головная боль утихает. Её заменяет потеря в пространстве, в происходящем. Глоток за глотком. Музыка орет в уши. Темные коридоры и помещения сужаются после принятия алкоголя в большем количестве.

В одном из помещений устраивается на диван, выкуривая травку. Голову запрокидывает. Смотрит в потолок, пускает легкий дымок. Всё идет кругом. Под давлением психически алых огней проявляется пыль в тяжелом воздухе, который еле глотает, чтобы не лишиться сознания.

В этом же помещении слышны громкие стоны, но парень не стремится узнать, кто находится рядом. Понятное дело, чем именно незнакомцы заняты. Ничего нового и удивительного. Но голову приходится через боль вернуть в нормальное положение, когда на колени оказывают давление. Дилан переводит помутненный взгляд на с виду знакомую девушку, которая забирается ему на колени, и еле фокусирует на ней взгляд, чтобы рассмотреть. Черный бюстгальтер, короткая юбка, под которыми вряд ли что-то есть. Вьющиеся волосы. Яркая черная помада. Она широко улыбается, удобнее устраиваясь на бедрах парня, и руками давит на низ его живота, наклонившись вперед, чтобы говорить на ухо и быть услышанной: