Подходит ко мне, с интересом разглядывая, чем занимаюсь, а я молча киваю, немного отползая на коленях, когда женщина приседает рядом со мной, с сожалением изучая погибающие растения:

— Жалко, — осторожно пальцами пытается поднять склонившийся бутон тюльпана. Вновь киваю головой, подливая воды под погибающий цветок, а Роббин краем глаз поглядывает на меня, вернув на лицо спокойную улыбку:

— Научить тебя, как ухаживать за растениями?

Не сразу реагирую. Не пойму, почему в первый момент проявляю хмурость на лице, когда перевожу внимание на женщину, которая поднимает выше брови, ожидая моего ответа:

— Я сама не успеваю, и ты бы очень помогла, если бы присматривала за ними, — мягким движением пальцев поглаживает погибающий бутон. Я во многом ограничена, мои познания не широки. Даже рисую так, как понимаю. Меня никто не учил. Ничему. Поэтому неудивительно, что испытываю необычный интерес к предложению женщины, которое обдумываю, неуверенно закивав головой. Сомневаюсь, что принесу пользу, но хотелось бы чем-то отблагодарить Роббин за хорошее отношение.

— Хорошо, — она улыбается, опустив взгляд на растения, и хранит молчание, недолго. Видно, как обдумывает что-то, так что жду, когда заговорит. Она частенько долго осмысливает, прежде чем сказать что-либо. Видно, она, как и Дилан, старательно подбирает слова, чтобы правильно выразить свои мысли. Вот, от кого это перенял О’Брайен.

— Волнуешься перед приходом учителя? — не хотела бы, чтобы Роббин поднимала эту тему, но она бы не была собой, если бы не сделала этого. — Новый человек, да? — сохраняет улыбку на лице, своей теплотой должно расслабляя меня, но ничего не отвечаю, лишь пожав плечами. Правда, женщине и не нужны слова, чтобы понять, о чем я переживаю.

— Ничего, — она успокаивает меня, аккуратно отодвигая бутоны цветов, чтобы я могла видеть, куда должна лить воду. — Я её давно знаю. Хорошая женщина, — смотрит на меня, и по необъяснимой причине я ощущаю внутреннее успокоение — мой организм необычно реагирует на Роббин, думаю, не зря она постоянно берет детей на реабилитацию. Есть в женщине что-то… Успокаивающее. Она определенно знает, как себя вести с такими пациентами, как я.

Поднимаю на неё глаза, по-прежнему не в силах выдать хотя бы короткое слово. Потому что меня странно подташнивает.

— Тебе нечего волноваться, — уверяет, а мне остается лишь улыбнуться. И я улыбаюсь, правда, не скажу, что действительно испытываю светлые эмоции.

***

Ранние тренировки устраиваются для поддержания дисциплины и выдержки команды, да и сам по себе тренер — человек, любящий потрепать нервы другим, оттого он мучает подростков, воспитывая в них терпение, а сам не устает повторять, что парни «в армии отдохнут». К тому же, в ранних тренировках есть толк. С шести до восьми утра солнце не высоко. Не так жарко, как после занятий, плюс, парни просыпаются перед уроками, только вот всё равно порой не посещают их, после тренировок расходясь по домам. Странная расстановка приоритетов, но объяснимая.

Дилан — не жаворонок, но из-за личных причин довольно часто ему требуется насиловать себя физически. Роббин была права, задав ему актуальный вопрос. Когда и каким образом парень найдет внутренний покой? Вряд ли он сам задумывается над тем, каким образом добьется гармонии с собой, поэтому продолжает изнуряющие тренировки, а после обязательно отправится на занятия, чтобы дольше пребывать в состоянии психологического возбуждения. Дэн давно пятится позади, не успевая за другом, которого просит не переусердствовать. И не только он. Даже тренер часто обращает внимание на физическую перевозбужденность одного из членов команды, которого давно бы сделал капитаном. Только сам О’Брайен отказывается.

Дилан бежит очередной круг. Время близится к половине восьмого и на поле приходят девушки из группы поддержки для проведения утренней разминки — обычная и спокойная растяжка, ничего выматывающего.

— Эй, — тренер не приглаживает растрепанные темные волосы, когда ветер тормошит их в разные стороны, одаривая лица потеющих приятным соленым воздухом. — О’Брайен! Не перенапрягайся, иначе до матча не доживешь!

Дилан никак не реагирует. Сохраняет дыхание, следит за ним, продолжая бежать. Если отвлечется, то выдохнется. А ему требуется бежать. Он хочет изнурять от физической боли, ощущать только её, не отвлекаясь на иные проявления дискомфорта в теле. И сознании.

Дэн ложится на траву, раскинув руки, и наблюдает за движением тонких облаков на голубом небе — не спасают от лучей солнца. Становится невыносимо душно, поэтому ему стоит притормозить. Обращает взгляд на пробегающего мимо друга. Он точно рехнулся. Куда так гнать? И с какой целью?

Девушки из группы начинают разминаться, привлекая внимание короткими шортиками и оголенными животами. Парни устало располагаются на траве на другой стороне поля, и отдыхают, опустошая бутылки с водой. Брук оттягивает край ткани топика, поднимает ладонь над лицом, чтобы уберечь глаза от попадания лучей солнца. Отходит от подруг, без надежды увидеть Дилана, осматривает поле, и останавливает на нужном парне слегка удивленное внимание. Не часто встретишь этого типа на утренней тренировке, но Брук, честно, рада, что он здесь. Значит, она наконец может обсудить с ним волнующую проблему.

Дилан замедляет бег, переходит на шаг, когда чувствует, что его сердце начинает приятно ныть от получаемой нагрузки. Парень контролирует хриплое дыхание, шагает по специально отведенной дорожке с резиновой поверхностью, и не сдерживается, принявшись поглаживать кожу плеча, чтобы как-то унять фантомный зуд. Да, именно психологический, потому что на коже у него нет раздражения. До сих пор не может понять, что именно с ним происходит, но эта чертовщина изматывает морально.

Дилан шагает, но для Брук его темп — легкий бег, поэтому девушка спешно подбегает, быстро перебирая ногами, дабы идти наравне:

— Привет, — немного тревожно улыбается, поправляя хвост из волос. — Тебя не было вчера. Почему? — приходится поднять голову выше, чтобы видеть лицо парня, который без эмоций и устало отвечает:

— Спал, — но шаг не сбавляет, не позволяя себе расслабиться. Брук смеется, качнув головой:

— Понятно, — ничего нового не узнает, Дилан часто пропускает занятия по этой важной причине. Замолкает, чувствуя, как напрягаются мышцы её ног от такого длительного хождения. Посматривает на О’Брайена, открывая рот, но пока еще не молвит о тревоге, продолжая поддерживать их общую тишину. Натянутое молчание, правда, Дилан не ощущает скованности, ведь мысленно контролирует себя, следя за ходом раздумий, чтобы те, к черту, не привели его в тупик. Тот самый.

— Слушай, — Брук начинает, вытягивая из себя слова. — Я хотела поговорить о Нораме, — тараторит, больно нервно, ожидая резкого негатива со стороны парня. И лучше бы он отреагировал. Девушка больше переживает насчет его молчания, так как хрен поймешь, о чем он думает и как относится к происходящему. Брук поглядывает на Дилана, потирает ладони. Ждет. Почему он молчит? Почему не смотрит на неё в ответ? Он слушает?

Девушка моргает, недолго пялясь под ноги:

— Ходят слухи, что он вернулся.

— Он вернулся, — Дилан дает убежденный ответ, продолжая морщиться от потери контроля над болью в теле. Смотрит по сторонам. Продолжает идти.

Брук ускоряет шаг, замечая, как отстает:

— Ты с ним уже говорил?

— Зачем? — О’Брайен грубо осекает её, заставив растерянно запинаться:

— Н-у…

Внезапно для неё Дилан решает остановиться. Он тормозит, поставив руки на талию, и наклоняется немного вперед, дергая то одной ногой, то второй, чтобы избежать скованности в мышцах, и поворачивается всем телом к девушке, которая с волнением смотрит ему в глаза, глотая комки тревоги.

— Брук, — то, как он обычно произносит её имя — ей это нравится, пускай даже сейчас парень выглядит сердито, но девушка смотрит на него с распахнутыми глазами, утопая в ощущении внимания со стороны человека, к которому испытывает нездоровую тягу.