Вижу отражение лица Луиса в стеклянных вставках двери. Он себя рассматривает или…
Его взгляд не моргающий взгляд направлен в мою сторону. Отворачиваюсь, ощутив, как холодок пронизывает кожу в лопатках.
Надеюсь, ему скоро полегчает.
Встаю у дверей лифта рядом с Робин, ожидая его приезда, и вдруг мою голову посещает мысль, от которой я всячески отгораживалась последние недели. Чем чаще пребываю с пациентами, тем сильнее проникаюсь к ним каким-то непонятным трепетом. Желанием быть полезной. Желанием помочь и ослабить их страдания. Желанием разобраться, почему люди становятся такими, как Луис.
Может, мне стать врачом?
Мы возвращаемся домой на машине Эркиза. Ричард сегодня взял выходной из-за подскочившей температуры, а машина О’Брайенов исчезла вместе с Диланом пару дней назад. Надеюсь, он не водит автомобиль, будучи в нетрезвом состоянии. Хотя… о чем я?
Захожу в дом за Роббин. Женщина хочет проведать мистера Эркиза, по её словам, он не отвечает на сообщения весь день. Она высказывала мне свои тревоги насчет него, думает, это как-то связано с состоянием Рубби. Я с ней солидарна. Ричард сам не свой.
Снимаю куртку, сбросив рюкзак с плеч. Слышу, как Роббин общается с Эркизом на кухне. Отвечает он вяло. Представляю его выражение лица, полное усталости, но когда захожу на кухню, замечаю, что мужчина улыбается, сидя за столом, пока женщина хлопочет над ним, пытаясь ладонью определить температуру.
Скованно подхожу к окну, изучая цветы в горшках, а за спиной звучат голоса.
— Может, я успею что-нибудь приготовить?
— Не занимайся ерундой. Мы закажем пиццу, да?
Чувствую на себе взгляды. Не оборачиваюсь, изучая людей позади через отражение в окне, и киваю головой, молчаливо коснувшись вялого лепестка.
Они продолжают о чем-то говорить, хотя Роббин бы поторопиться в больницу. Я не прислушиваюсь, наклоняясь за лейкой, а когда выпрямляюсь, замечаю припаркованный чуть дальше от нашего участка автомобиль. Щурюсь, задумчиво наклонив голову.
Похоже… Дилан всё-таки дома.
— Ты дома? — в голосе Роббин смешаны облегчение и напряжение.
Оборачиваюсь, чуть ни выронив лейку. Без удивления смотрю на парня, который стоит на пороге кухни. Выглядит… как обычно. Нехорошо.
Внутри разрывается шар напряжения. Он дома. Облегчение теплом разливается под кожей.
— Слава Богу, — Роббин зачем-то снимает сумку с плеча, поставив её на край кухонного стола, и принимается разматывать шарф, непринужденно улыбаясь, пока я вся извожусь от того, как пристально Дилан смотрит на мать. Есть в его взгляде что-то… опять это гребаное что-то. Я не пойму. Он словно выжидающий хищник.
Невольно перескакиваю вниманием с парня на Роббин, снимающую пальто и Эркиза, оторвавшего взгляд от газеты и с таким же недоверием косящегося на сына мисс О’Брайен.
— А то мы уже начали переживать, — женщина, наверное, от нервов запамятовала, что ей надо бы скорее в больницу на смену. Она почему-то идет к холодильнику, повинуясь материнскому инстинкту, наверное:
— Что хочешь на…
Ужин. Она хотела сказать на ужин. Но не договорила, так как Дилан чуть поднимает одну из рук, демонстрируя какую-то бумагу с какими-то рисунками, больше напоминающие мне кляксы. Но, увидев их, и Эркиз, и Роббин замирают. Только вот мужчина с настороженным интересом, а женщина… в ужасе? Что с её лицом?
— Что это? — О’Брайен задает вопрос шепотом. Угрожающим. Эркиз как-то сразу подсобрался морально и даже привстал со стула, дабы быть наготове, если парень ринется разбираться с матерью лицом к лицу.
Роббин продолжает с широко распахнутыми глазами пялиться на сына, нелепо прижимая к груди помидор. Кухня всего на мгновение тонет в оглушительной тишине.
— Что это, Роббин?! — Дилан повышает голос, разворачивая бумагу, изрядно комкая пальцами, а женщина только и может проронить:
— Это… — и напугано смотрит в затылок Ричарда, который, кажется, что-то понял. Они все что-то понимают, изучая эти кляксы. Одна я жмусь в угол помещения, оставшись в неведении.
Дилан дерганно переминается с ноги на ногу, его скулы сильно выпирают, он определенно в ярости.
— Это УЗИ, — у Роббин опять глаза на мокром месте. Она шепчет с придыханием и опускает взгляд, когда Эркиз оборачивается, озадаченно, как-то по-детски, разинув рот:
— Ты беременна?
«Что?» — в моих мыслях проносится короткий вопрос, а внешне я остаюсь молчаливой идиоткой, которая продолжает тупо озирать всех своим взглядом. Роббин виновато приподнимает глаза, пытается смотреть на мужчину, а тот явно впадает в стопор, и мне неясно, какие эмоции вызывает у него новость. Лично у меня — шок. Потому что…
Сглатываю.
Потому что всем нутром предчувствую хаос.
— Поздравляю, — Дилан с ненавистью комкает снимок УЗИ, — ты в очередной раз попала в сети зависимости.
— Прекрати, — шикаю на него, забывая, что сейчас парня не особо заботит мое мнение.
— Тебе тоже охота заткнуть меня? — О’Брайен косится в мою сторону с непривычной неприязнью, и мне приходится скованно сложить руки на груди и отойти ближе к стене, дабы почувствовать себя комфортно. Правда, на лице не выражаю испуга. Щурюсь и хмурюсь, съедая зрительно парня с той же силой, с какой он поглощает меня в ответ.
— Боже… — Эркиз выдыхает, продолжая пялиться на Роббин, а та готова провалиться под пол и зарыть себя в землю, дабы не испытывать всех бушующих внутри эмоций.
— Харе плодиться, Роббин, — Дилан отвлекается от меня, бросив скомканный результат УЗИ себе под ноги. Ричард опускает серьезный взгляд на мятый снимок. — С одним ребенком вышла какая-то херня, решила еще раз попробовать быть нормальной матерью?! — с давлением цедит. Роббин пробует на вкус его моральный яд и корчится, накрыв ладонью часть лица, отчего мне видны её эмоции. Наверное, О’Брайен готов продолжить давление, но, неожиданно даже для меня, Эркиз стальным тоном прерывает парня:
— Дилан. Хватит, — теперь он выглядит также угрожающе, как Дилан, переместивший свое нетрезвое внимание на лицо мужчины:
— Ты указываешь мне? — со смешком уточняет, сжав ладони в кулаки, но возможность получить по морде Эркиза не пугает. Он продолжает уверенно держать голову, сам же сдавливает пальцы, хрустнув ими:
— Это мой дом. Я устанавливаю правила. И я прошу тебя замолчать.
Роббин со слезами косится на мужчину, явно боясь всей образовавшейся ситуации. А я… я как кухонная тумба. Часть интерьера. Наблюдаю, понимая, что не могу вмешиваться в то, что меня не касается.
— Как мило, — Дилан продолжает прыскать ядом с презрительной усмешкой. — Поженитесь? — указывает ладонями на мужчину и женщину, выражая неподдельную неприязнь во взгляде. — Попытаетесь воспитать ребенка? — пальцем на Эркиза. — На Рубби насрал, — пальцем на Роббин, — на меня насрала, — опускает взгляд на её живот, хмыкнув. — Думаете, с этим гондоном выйдет по-другому?
Даже я выпадаю от такой грубости. Нет. Это нельзя оправдывать тем, что парень под чем-то. Он совсем границ не знает. Также, как и Эркиз, хочу открыть рот и вступить за Роббин, но Дилан умело вставляет свое:
— В этом вся ты, — но уже не улыбается, скорее, внезапно начинает выражать что-то похожее на обиду, перерастающую в злость. — Медсестра, — нервно стучит костяшками о свое бедро, чуть отклонившись головой назад, потеряв равновесие на долю секунды. — Мать Тереза, которая помогает всем, но сына просит лишь не курить дома, — его голос переходит на шепот, а оттого звучит с большим презрением. — Тебя больше волнуют другие люди, дети…- щурится. — Ты брала этих… — указывает на меня ладонью, — больных из приютов и лечебниц, чтобы самоутвердиться? — указывает, но не смотрит, а потому не видит, как распахиваются мои глаза, как изменяется эмоционально мое лицо.
Ведь понимаю, сколько обиды таится внутри него. Все эти невысказанные мысли, которые с годами образовались в сгусток негативных эмоций, и теперь он весь состоит из них.
Он ненавидел мужчин Роббин не только из-за сложных отношений с отцом. Ненавидел воспитанников больниц не потому, что они финансово разоряли. Всё это из-за дефицита внимания. Он, будучи ребенком, просто желал внимания матери, которая отвергала его долгие годы, но зато всем сердцем отдавалась другим. И эта вроде как эгоистичная детская обида переросла в вот это?
