Для неё данная ситуация не нова, как мне удается понять. Но… Поднимаю глаза на лестницу, опустив руки вдоль тела.

Но всё-таки, какого черта?

Оставляю Роббин. Не хочу, чтобы она пыталась оправдать поведение О’Брайена, а именно этим она и займется. Ей, видимо, тоже стоит вбить в голову необходимость оказания помощи Дилану. Она терпела его таким столько лет. И не предпринимала попыток отвести сына к врачу?

Не понимаю.

Выхожу на второй этаж. Со стороны комнаты, в которой поселились мы с парнем, раздается шум. Я сдержанно дышу, стараясь не поддаваться панике, ведь инстинктивно внутри проявляется страх перед нетрезвым человеком.

Но ведь это Дилан. Дилан не навредит мне. Ему просто нужна помощь.

Захожу в комнату, толкнув от себя дверь. Вижу, как парень мечется по помещению. С полок шкафа сброшены вещи. Теперь он сидит на краю кровати, роясь в ящиках тумбы. Он ищет травку? Я её нашла. Разломила. И выбросила в унитаз. Он будет в ярости, если узнает.

Излишнее акцентирование внимания на неадекватности поведения О’Брайена сбивает мою решительность. Я вовсе не хочу знать, откуда все эти ссадины и синяки на его теле. Откуда странная багровая отметина на скуле…

Почему настолько сильно трясутся его руки? Почему он так погружен в себя? Почему не замечает всех нас и негативно воспринимает нашу тревогу?

Он под чем-то. И процент этого чего-то ему не хватает.

Складываю руки на груди, морально всё же желая оградить себя от Дилана. Медленно шаркаю к нему, но останавливаюсь в метре, не набираясь смелости подойти ближе.

Попытка откашляться. Он не обращает на меня внимания.

Тогда заговариваю. Шепотом.

— Роббин переживает, — моргаю, переминаясь с ноги на ногу. — И я тоже, — с жалостью морщусь, когда парень вдруг хватается за лоб, скорчившись от пронзившей голову боли. Дело дрянь.

Обеспокоенно тяну к нему ладонь:

— Дилан.

А в ответ получаю грубость:

— Не трогай меня, — он резко перехватывает мою руку, дернув от себя. Я шатаюсь от слабости и прижимаю теперь уже больное запястье к груди, продолжив стоять на месте:

— Давай поговорим.

— Уйди, — выдыхает, опустив лицо в ладони. Я с напором в голосе делаю шаг к нему:

— Я понимаю, ты…

Дилан резко вскакивает с края кровати, с угрозой ткнув мне пальцем в плечо и с неменьшей агрессией заглянув в глаза:

— Выйди к черту, Тея, — жестко выговаривает каждое слово, порабощая меня холодом, — пока я не решил вставить тебе в глотку, чтобы ты заткнулась.

Сейчас, смотря на него с запрокинутой головой, я осознаю, насколько он выше и сильнее меня. Это странное чувство опасности не возникает неожиданно. Оно всегда томилось внутри меня, и теперь начинает подавать сигналы тревоги, выбрасывая в кровь адреналин.

Широко распахнутым взглядом смотрю на парня, ожидая, что он изменится в лице, что в глазах мелькнет рассудительность, но его стеклянный взгляд продолжает свою давящую пытку.

И мне приходится отступить, ведь страх просит уйти от источника опасности. Шагаю спиной назад, не сводя с парня внимания, и резко разворачиваюсь, выскочив из комнаты и захлопнув за собой дверь. Прижимаюсь спиной к деревянной поверхности, ладонью сжав кофту в районе сердца. Оно обезумело. Скачет как ненормальное. И причина тому — страх. Перед О’Брайеном. Перед парнем. Который сильнее меня, а потому может мне навредить.

Но ведь это всё ещё Дилан.

Тихо втягиваю в нос кислород и запрокидываю голову, уткнувшись макушкой в дверь, и слезящимися глазами смотрю в потолок, накрыв ладонью дрожащие губы.

— Боже…

***

Страх. Каждый раз, когда я слышу тяжелые шаги за дверью, кровь стынет в жилах. Я боюсь, что Дилан, в нетрезвом состоянии, зайдет в комнату Рубби, в которой я теперь сплю, боюсь пересечься с ним в коридоре, боюсь оставаться одна, ведь он приходит домой неожиданно, обычно за деньгами.

Мне страшно, потому что он напоминает моего отца. Теперь, когда так много употребляет.

Все дни смешались. Я не ощущаю течения времени. Кажется, уже давно стартовал новый семестр, но Дилан не посещает занятия. Он приходит домой, устраивает разборки с Роббин, с Эркизом, а я будто бы вновь становлюсь ребенком, который наблюдает за всем этим хаосом.

Как когда-то ругались мои родители.

Он бросается вещами. Предпринимает многочисленные попытки навредить Эркизу. Тот лишь вступается за Роббин, а Роббин постоянно плачет.

Зависимость меняет человека. Ломка превращает его в зверя. Дилан не дает себе перевести дух. Он словно избегает трезвости, как игроман избегает реального мира. О’Брайен боится вновь начать анализировать разумно, боится ощутить все те эмоции, которые закуривает и запивает. Он просто… ведет себя, как я. Как прошлая я.

Самое ужасающее — это наблюдение за деградацией близкого человека. И осознание своей беспомощности. Я знаю, что должна помочь ему выбраться из этого замкнутого круга. Но не представляю, как.

В комнату дочери Эркиза заглядывает Роббин. Я, сидя на кровати, на миг отвлекаюсь от листа бумаги, взглянув на женщину. Не вижу ничего нового на её лице. Исхудавшая. Такие же опухшие от постоянных слез глаза. Она оглядывается на коридор, проверив интимность обстановки, и молвит тихо, когда возвращаюсь к рисованию:

— Сегодня придет Дэниел.

— Что? — не сдерживаю вопрос и снова примерзаю к ней взглядом. Женщина прикрывает за собой дверь, дабы никто лишний не расслышал разговор.

— Дэниел звонил Дилану. Я ответила, — признается женщина. Не хочу обидеть её своей реакцией на данную новость, просто не считаю, что сейчас подходящий момент для «дружеских» посиделок.

— Зачем? — не могу удержаться от хмурости, проявившейся на лице, и моя эмоциональная реакция явно подавляет Роббин. За что чувствую себя виноватой, но мне правда кажется, что не стоило приглашать кого-то сюда. Видеться с Диланом.

— Подумала, что… ему нужен друг рядом, — мисс О’Брайен складывает руки на груди, уже без воодушевления монотонно объясняясь. — Пригласила его зайти, правда… он с неохотой согласился, — опускает взгляд в пол.

— Думаю, они в ссоре, — предполагаю, чем окончательно выбиваю Роббин из колеи. Она опускает руки, качнув головой с таким видом, будто бы Дэниел был её последней надеждой.

— Скорее всего, но… — женщина вздыхает, прижав к горячим щекам ладони, — давай попробуем. Как раз он дома.

Ничего не отвечаю. Опускаю взгляд на альбом, лист которого порчу своим недо-творчеством. Роббин продолжает стоять в комнате. Понимаю, ей неохота лишний раз оставаться наедине с собой. Лучше держаться вместе, пока дома О’Брайен. Он обычно не начинает разбираться с ней или Эркизом, если мы находимся все в одном помещении. Теперь Роббин, несмотря на усталость, с радостью сбегает на работу и торчит там две смены подряд. Она предлагает мне поехать с ней, но лучше я буду торчать дома и контролировать ситуацию. Всё надеюсь застать парня трезвым.

Начинаю выводить глаза нарисованной девушке и хмурюсь, всё еще испытывая сомнения насчет Дэниела. Что-то мне подсказывает, ему не стоит приходить.

Да. Ему не стоило приходить.

Натянуто. Атмосфера далеко не располагающая к общению. Я всеми клетками тела ощущаю напряжение, которым помещение наполняется до самого потолка. Дэниел зашел, да, сидит теперь напротив нас с Диланом за столом на кухне. Роббин смылась на работу раньше времени, наверное, поняла, какую ошибку допустила. Но, как бы то ни было, я рада видеть Дилана не лежащим в кровати и не пьющим виски.

И откуда у него только деньги берутся? Надеюсь, он не крадет их у матери.

Дэниел ковыряет салат вилкой. Он также не особо стремится установить нормальный диалог. О Дилане умолчу. Он вовсе не притрагивается к еде. Мне удалось выманить его сюда с помощью его же проблемной ревности: О’Брайен ни за что не оставит меня наедине с Дэниелом.

Я же пытаюсь есть. Несмотря на то, как атмосфера давит на мое сознание, совершенно не располагая к употреблению пищи.