— За мою ложь. За попытку навредить всем. И тебе в том числе, — вынимает ладони и опускает на них взгляд, принявшись играть пальцами с краем пледа. — Я просто была так зла, — вдруг хмурится, признаваясь себе в этой истине.

Дилан не встревает. Позволяет ей высказаться, чтобы немного, но ослабить тревожность из-за ошибок прошлого. Брук с волнением посматривает на парня, двигаясь чуть ближе, чтобы прижаться плечом к его плечу и почувствовать себя комфортно.

— Я всегда сдерживала эмоции внутри, — берет рядом лежащую веточку, принявшись концом удерживать над языками пламени, греющими её щеки, — подавляла, считала, что отсутствие чувств делает тебя сильным человеком, — моргает, еле воздержавшись от желания шмыгнуть носом. — Внутри творилось столько… — хмурится, с задумчивым видом анализируя свои ощущения. — Я чувствовала так много, — кончик веточки загорается, и Дилан легонько бьет по нему своей палкой. — И меня это злило, — девушка поднимает дымящийся кончик к лицу, как-то опустошенно наблюдая за испарением дымка. — Я старательно творила из себя другого человека. Другую Брук Реин. Худую красотку, с шаром из воздуха вместо мозгов, — почему-то улыбается. — Так приятно быть свободной от мыслей. Я гордилась своими успехами, добиваясь пустоты, — уголки губ опускаются, а взгляд вновь обретает серьезность в обмен на беспечность. — Но каждый раз эмоции, скапливаясь, вводили меня в ужас. Сначала это было раз в пару месяцев, затем в месяц, затем… в неделю. А потом в день. Обязательно раз в день я поддавалась этому бесконтролю.

Сглатывает, вновь опустив кончик ветки в огонь, который сильно разгорается, поднимаясь пламенем выше. Хорошо было бы отсесть от костра подальше, но на улице слишком холодно, так что гораздо приятней быть возле источника обжигающего кожу тепла.

— Моя мать… — Брук моргает, внезапно осознав, что язык сворачивается, не позволяя выдавить задуманное. — А Норам… они…

Заметив её заминку, Дилан отсекает:

— Не говори, если не хочешь.

Это должно остаться внутри неё. Необязательно просить прощения, оправдывая свое поведение. Некоторые вещи О’Брайену лучше не знать.

Брук ненадолго замолкает, устремив свой взор куда-то в сторону темного леса, и в итоге прикрывает веки, решив немного перевести дух. Больше нет ни сил, ни стремления говорить. Она сказала слишком много, хотя между ними нет места недомолвкам, но что-то по-прежнему удерживает девушку от признаний такого рода.

— Прости меня, — девушка повторно шепчет, никак не ожидав, что это вызовет ответную улыбку у Дилана.

— Так приятно осознавать, — загадочно произносит он, подбросив палок в костер. Брук с интересом косится на него, наклонив голову. О’Брайен переводит на неё взгляд, продолжая улыбаться краем губ:

— Не зря ты мне нравилась.

Реин не моргает, не удержавшись от ответной улыбки. Смущенно опускает глаза, склонив голову, и еще ближе жмется к парню, обхватив его предплечье руками.

Дилан признается в том, что питает неординарные чувства к Брук. Это нормально, учитывая, сколько их связывает. Мысли о Реин вызывают теплоту прошлого, смешанную с горечью ностальгии. Настолько неоднозначное отношение.

Парень вдруг вполне серьезно, уже без намека на улыбку констатирует:

— Ты намного глубже, чем кажешься.

Брук вздергивает нос. Во взгляде проявляется знакомый огонек. Девушка с довольной улыбкой чмокает Дилана в щеку и укладывает голову ему на плечо, томно вздохнув:

— Проблемы эмоционального характера принижаются. И я принижала их значимость, пока не осознала, насколько это влияет на мою жизнь. Всё начинается с мельчайших деталей, вещей, на первый взгляд не значимых. Но они усиливаются, разрастаются. И из «нормального» остается одна кожная оболочка. А под ней… — замолкает, прислушиваясь к ровному дыханию О’Брайена.

— Это важно, — мысль перескакивает. — Всё это на самом деле важно, — прикрывает веки. — Вы так яро верите в необходимость оказания помощи мне. Направляете меня на лечение. А сами-то? — морщится, снова вздохнув, уже сонно. — Хотя… Удивительно, но Норам первый из нас прошел курс реабилитации. И опять-таки с твоей подачки.

Дилан хмурит брови, пропустив смешок:

— Это скорее было чем-то принудительным, — согревается, впитывая тепло, исходящее от Реин. Девушка остается серьезной, когда разжимает веки, попросив:

— Подумай, ладно? –чуть отстраняется, дабы установить зрительный контакт. — Насчет своего здоровья.

О’Брайен понимает намек. В очередной раз делают акцент на его поведении.

Он в курсе. Просто пока ему не до этого.

Дилан не отвечает, просто приподнимает ладонь, пальцами убрав локон волос Реин ей за ухо. Лицо девушки как-то бледнеет, мимика немеет на глазах. Это действие… Жест по отношению к ней. Не меняется.

Дилан О’Брайен испытывает необъяснимое стремление касаться волос тех, к кому испытывает сильные чувства. И плевать, что отношение к Брук видоизменилось.

Девушка активно моргает, невольно глотнув скопившейся во рту воды, открыто смотрит на парня, который убирает ладонь от её волос, вновь уставившись на языки пламени. Брук опускает взгляд. Поворачивается боком. Сидят. Молчат.

Странные отношения, построенные на привязанности.

— Поехали с нами, — слетает с языка Реин. Она сама испуганно реагирует на свое предложение, сильно стиснув пальцами веточку. Та ответно издает хруст.

Дилан продолжает молчать, но угли и дощечки в костре мешать прекращает.

Тея отходит от окна, колким взглядом повторно окинув затылки ребят во дворе. Отворачивается, сложив руки, и медленно шаркает обратно на кухню, задумчиво скользя вниманием по паркету.

***

Знаете, пора бы спать. Я, Тея Оушин, признаюсь в том, как сильно меня тяготит подобное времяпрепровождение. Уже челюсть болит от постоянных зевков. И я замерзла. Сижу на ступеньках террасы, смотрю в спины Норама и Брук, которые каким-то образом еще находят силы для бесед и смеха. Хорошо, что вокруг нет соседей. Их говор любого с ума сведет.

— Куда Дил пропа-ал? — Реин… сильно пьяна. Она уже в открытую валится на парня, используя его в качестве подушки и опоры. Нораму, судя по всему, такая роль по душе.

— Наверное, по традиции уснул в ванной, — парень напоминает об особенностях друга, и Брук заливается пьяным смехом, пихая собеседника ладонью:

— Точно, точно!

Оглядываюсь на дом. О’Брайен давненько ушел за… он не сказал, что именно ему понадобилось. Если так подумать, он проводит с друзьями куда меньше времени, чем я. Постоянно отлучается. По понятным причинам: пытается выкурить травкой негативные эмоции. Только вот…

Моргаю, опустив бутылку на поверхность деревянного пола, и встаю, направившись в дом.

Травку я выложила. Значит, он не получит успокоения.

Вряд ли Брук или Норам заметят мое отсутствие. Сомневаюсь, что они вообще о моем присутствии знали. В доме погас основной свет. Чтобы не тратить электроэнергию, с финансами у О’Брайенов совсем туго. Привыкнув к темноте, спокойно поднимаюсь на второй этаж, направившись в сторону комнаты, в которой Дилан оставил наши вещи. Я, честно, боялась, что мне придется делить кровать с Брук. Слава богу, обошлось.

В комнате горит слабый свет. Я даже не морщусь, не защищаю глаза, когда приоткрываю дверь, заглянув в помещение. И, как предполагалось, нахожу О’Брайена: сидит спиной ко мне на кровати, в ногах раскрытая спортивная сумка, все вещи вывалены на пол.

— Дилан?

Он вовсе не оборачивается с ожидаемой резкостью. Его ладони замирают внутри сумки, а плечи медленно поднимаются вверх на вздохе и опускаются на выдохе. Я переступаю порог, сложа руки бреду к нему, внимательно следя за легким подрагиванием пальцев, которыми он проводит от волос к затылку шеи, оглянувшись.

— Забыл запасную зажигалку, — пытается улыбнуться, но выходит, мягко скажем, неудачно. Вся его несобранность читается на лице. Бледном и слегка влажном. Он так ломается? Или до ручки его доводит ситуация? Осознание того, что происходит? Или… уединенный разговор с Брук принес что-то неожиданное?