Удивительно то, как всё обстоит на данный момент.

Норам протягивает мне сигарету, полагая, что я ищу упаковку в карманах. Принимаю. Закуриваю. Оба смотрим в сторону океана. Отсюда, с возвышения, открывается охренительный вид.

— Они согласились, — Норам заговаривает.

Я настраивал себя на все возможные повороты, ведь Тея права — сейчас начнутся перемены, учитывая происходящее. Но в мыслях всё равно образуется сумбур, который пытаюсь скрыть за четкостью речи:

— Родители? — тяну в рот никотин, хмуря брови.

— Да, — Норам стряхивает пепел с кончика. — Похоже, мать Брук от счастья расплакалась, — усмехается. — Такая она дрянь.

Замолкаем. Между нами всё еще висит напряжение. Я не слишком лиричен по натуре, чтобы иметь возможность описать свои чувства. Весь я рвусь на две лагеря, с совершенно противоположными отношениями к ситуации. Уверен, Норам ощущает нечто похожее.

— Этот… — парень припоминает фамилию, щелкнув пальцами. — Эркиз связался со знакомым из лечебницы для… — мнется, подбирая слово, будто рядом находится Брук и ему не хочется задеть её чувства, — душевнобольных, — махнул ладонью. — В общем, нашли нормальное место, — и вдруг смотрит на меня, подметив. — Он крутой мужик, кстати. У Роббин появился нюх.

Фыркаю в ответ на улыбку друга. Тот загадочно долго смотрит на меня, но решает не комментировать мое поведение. И между делом сообщает:

— Лечебница находится в Калифорнии.

Чуть не давлюсь:

— Калифорнии? — обращаю на Норама внимание, еле воздержавшись от: «Ты идиот?»

Ведь это… далеко. Очень. Это…

Сдерживаю рвущиеся слова глотком никотина.

— Да, — парень выглядит слишком беспечным, но не верю его равнодушию. Наверняка, он узнал об этом вчера, и у него было время обдумать всё.

— Она поедет туда совсем одна? — дискомфорт продолжает терзать меня под кожей, вызывая ментальный зуд в спине.

Сверлю Норама взглядом. Он отмалчивается. Подозреваю, что парень оценивает мою реакцию и выбирает вариант сдержать ответ, чтобы не усилить мою нестабильность.

В очередной раз проглатываю ком.

С нервной дрожью подношу сигарету к губам:

— Когда? — звучит с придыханием. Идиот. Сдерживай себя.

Тея права насчет моей зависимости от людей. Я знаю это. Но ничего не могу поделать. Пока не могу.

— Чем раньше, тем будет лучше для нее, — вновь таинственно отвечает парень. Мне требуется конкретика для успокоения. Даже если она уедет, моей тревожности необходимо знать, когда именно, в точности до минуты.

Норам посматривает на меня. Приходится заставить себя проронить:

— Ясно.

— Осталось уговорить её, — парень улыбается. Я молчу. Смотрю на тлеющий кончик сигареты. И внутри чувствую нечто похожее.

Это ненормальная реакция. Я знаю, Тея, уйди из моей башки.

— Будет лучше, если она заберет документы из школы, пройдет курс лечения и только после закончит два класса. Или сразу в колледж.

— Ей это не понравится, — шепчу, а перед глазами продолжает стоять Оушин, с осуждением покачивая головой.

— Хватит нагнетать, — Норам хлопает меня по плечу, вырывая из мыслей. Обращаю на него поникший взгляд, не понимая, почему он старается держаться с такой позитивной рожей. — Давай лучше… уговорим её. Нас она послушает, — парень вновь касается моего плеча, дружески потрепав рукав кофты. — И отожжем где-нибудь, — хмурюсь, а уголки его губ странно дергаются, что говорит о его обеспокоенности. — Вместе.

***

Смотрю на экран телефона. Аппарат молчалив. Ни сообщения, ни звонка.

Сижу на кровати Дилана, подтянув колени к груди, чтобы удерживать ровнее альбом. Сверлю экран взглядом, понимая, что уже две минуты редко моргаю, отчего глаза поражает колющий дискомфорт. Смотрю на альбом, вздохнув. Где он? Скорее всего, в больнице. Куда он мог еще отправиться в такую рань? Мне не сказал, чтобы не вызвать злости касательно Брук? Было бы странно, если бы после вчерашнего моего недовольства касательно их общения, он предложил бы сгонять к ней вместе. Но с другой стороны, меня беспокоит, что они там наедине. Норам с ними, надеюсь. Мне хотелось бы быть рядом и… контролировать? Отлично, Тея. В тебе пробуждается маленький собственник. Хотя моя тревога объяснима. Последний раз я испытывала такие чувства к своему близкому другу, и теперь боюсь, что история повторится.

Что Дилан также бросит меня. Как это сделала ты.

Смотрю на лист альбома. На нем изображено корявое лицо девушки, особое внимание уделила передаче её взгляда на бумаге. Он всегда был одним и тем же. Пустым, обреченным, но смеющимся. Она с раздражением относилась к миру. Со злой улыбкой и ненавистью в глазах. Надсмехалась над людьми, живущими в нормальной реальности. Именно она разделяла наши миры.

Хмурюсь, надавив кончиком карандаша на её веко, и чиркаю вниз, рисуя кривую линию.

Теперь ты не здесь. Что ты чувствуешь насчет этого? Небось, твой взгляд по-прежнему полон злости. В смерти был твой выход. Но почему-то мне кажется, ты осталась несчастной.

Отвлекаюсь от размышлений о судьбе близкого человека, когда на пороге комнаты появляется Рубби с широкой улыбкой и потерянным взглядом:

— Приве-ет! — она вскидывает руки к потолку, почему-то вызвав у меня теплую улыбку.

— Ты опять пьяна, — понимаю.

— Пьяна и счастлива! — девушка мигом пересекает комнату, запрыгнув на кровать. — Шо рисуешь?

Изучаю её лицо, никак не реагируя на то, что Рубби рассматривает мой рисунок:

— Тебе не лучше быть в больнице под присмотром?

— Пойдем гулять? — она игнорирует мой вопрос, вдруг схватив за плечи, чем заставляет меня мямлить:

— Ну…

— Идем, — девушка по-детски восхищается пасмурностью. — Погода крутая, — указывает рукой в сторону окна, и я невольно следую её жесту, испытывая растерянность при таком давлении. — Че дома торчать? — вновь сцепляет пальцы на моих плечах. Заглядывает глубоко в глаза. Моргаю, вздохнув. Вспомнив её слова о необходимости испытывать эмоции и выбираться из четырех стен, я мирюсь с неизбежным, изобразив на лице усталую улыбку:

— Пойдем.

Всё-таки… Рубби — одинокий человек. Мне жаль её. Она остается наедине со своей болезнью, отвергая помощь и отца. Если ей хочется проводить остаток времени «пьяной и счастливой», то ладно, я проведу это время с ней.

Стану частью её короткой истории.

***

Я тащился за Норамом по коридору больницы, утопая среди незнакомых лиц. Парень шел уверенней, держался спокойнее. Он явно о чем-то размышлял, причем, с прошлого вечера.

С подозрением сверлю его затылок взглядом, одновременно стараюсь заглушить жжение в груди и растущий гнев.

Перемены неизбежны. Чертова Тея опять в моей башке, своим голосом затмевает мои мысли, и невольно ловлю себя на том, что беседую с девушкой в своем же сознании. Пытаюсь не обдумывать. Ситуация выводит из равновесия, желание постановить процесс изменения обыденности растет. Крепко сжимаю ладони в кулаки, опустив взгляд в пол.

Жизнь нестабильна. Блять, Тея, я в курсе. Уйди уже. Дай подумать.

Норам встает у двери с табличкой, на которой указано имя пациента внутри. Сглатываю. Парень выглядит неприятно собранным. Меня тревожит его убежденность в том, что Брук должна уехать. Он… теперь он хочет разлучить нас, как когда-то поступил я?

Замираю. Пристальным взглядом врезаюсь в стену. Что это за мысли? Что бред возникает в голове? Это навязчивая ложь. Опять говорит та часть меня, что желает всё контролировать. Она пытается отыскать виновника, убрав которого можно будет сохранить всё, как есть.

Норам бросает на меня взгляд. В нем не читается ничего негативного. Почему он так прост по отношению ко мне? После того, я поступил.

Парень открывает дверь, первым заходя в комнату:

— Привет, — на его лице цветет непринужденная улыбка. Хмурюсь, прикусив губу. Сильнее сжимаю кулаки.

Останови это. Тея, вернись в мою башку.

— Вы чего так рано? — Брук ставит на тумбу тарелку с кашей, которую, наверняка, проклинает. — Кто вас пустил? — со смешком интересуется.