Браун не совсем рад видеть Дилана. Он намеренно предпочел добраться до школы самостоятельно, в одиночестве, чтобы в него было время прийти в себя после бессонной ночи, проведенной с агрессивным настроем против всей реальности.

Врач говорит, что его проблема в неспособности отпустить негативные эмоции, но Дэн почти добился этого, точнее он так думал, а возвращение отца стало катализатором агрессии. Парень не избавился от проблем. Он лишь сделал вид.

— Все в норме? — Дилан интересуется, наблюдая за тем, как Дэн садится на место рядом, захлопнув дверь. Парень развалено располагается, затылком упершись в подголовник, и переводит глаза на друга, который правильно анализирует его взгляд, вернувшись к вождению.

Да. День предстоит тяжелый.

***

— Смысла в жизни нет в целом, но каждый создает его для себя. Свой смысл. Свою причину для радости. Мы не можем сказать о смысле жизни, как о чем-то общем, для каждого человека он субъективен. Я хочу, чтобы вы поняли, что не стоит рассматривать данный вопрос с точки зрения целого мира. Только внутри вас. Только для вас. И поводом для смысла жизни может быть любая незначительная вещь. Я, например, знаю, что дома меня ждет мой огромный пес. Он сидит и печалится в мое отсутствие, а то, как он счастлив моему возвращению, делает меня счастливой. Или я безумно люблю осенними вечерами гулять по хвойному лесу. Или пить горячий кофе, наблюдая за волнующимся океаном. Или слушать прибой, делая записи в своем дневнике. Наш смысл, наша радость от пребывания здесь строится на множестве мелких и кажется незначительных деталях. И сейчас я хочу, чтобы каждый из вас попытался нарисовать то, что дарит ему счастье и может являться причиной продолжать жить.

Растерянно озираюсь по сторонам, изучая лица остальных пациентов. После речи Мэгги остальные дети воодушевленно берутся за фломастеры и располагаются на полу, пытаясь изобразить свое личное счастье, а я продолжаю сидеть на мягком стуле, держа в руках свой альбом и простой карандаш. Конечно, Мэгги старательно разжевала свое представление о смысле бытия, подобрала слова так, чтобы наши детские умы смогли осознать суть.

Вижу, как остальные всерьез принимаются за дело, на лице каждого присутствующего — глубокая задумчивость. Дети, а работают с таким умным видом. Мне даже неловко из-за своего бездействия. Посматриваю на чужие листы. Кто-то рисует дом и семью, насколько мне понятно по корявым очертаниям. Кто-то изображает космос — видимо, ребенок мечтает стать космонавтом. То есть, мечта тоже считается смыслом для жизни? У меня была мечта — умереть. А теперь?

Покусываю кончик карандаша, раздумывая над тем, что могла бы назвать ярой причиной для жизни. Это сложно. Столько лет я была погружена в желание умереть. И теперь насильно заставляю свое сознание искать причины для обратного.

Опускаю карандаш, коснувшись им чистого листа. Напряженно стискиваю пишущий предмет, ведь не представляю, как зарисовать мысли, приходящие на ум.

Что мотивирует меня к переменам в лучшую сторону? Люди, которым не безразлична моя судьба. Да, наверное так. Но зарисовать их… я сомневаюсь, что смогу, так что продолжаю сидеть без движений, решая просто понаблюдать за детской площадкой через окно. Думаю, Мэгги замечает мое бездействие, но не давит, позволив побыть наедине со своими мыслями в шумном кабинете.

Дилан и Роббин. Страшно признать, но… они стали моим смыслом. Это нехорошо, когда люди являются источником твоей мотивации. Но увы, ничего светлого в моей жизни пока нет.

Кстати… Изучаю присутствующих, вдруг заметив, что кое-кого не хватает, и мое сердце принимается активнее биться о грудную клетку от предположений, лезущих в голову.

Интересно, где Глория?

В завершение занятия я остаюсь с чистым листом и тревогой внутри. Покидаю кабинет первой, не желая акцентировать внимание Мэгги на том, что я так и не показала ей рисунок. Поэтому героически сваливаю, пока её облепили остальные пациенты, желая рассказать о том, что было ими изображено на листах.

Быстро иду по коридору к лифту и оглядываюсь, словно боюсь, что меня могут нагнать. Особенно не хотелось бы снова оставаться с Луисом наедине. Иногда мне кажется, что голоса в его голове реально существуют отдельно от его сознания. Уж больно много он знает и замечает…

Захожу в лифт с медсестрой и каким-то мужчиной. Вынимаю телефон, чтобы позвонить Роббин. Она должна отвести меня домой. Неловко. Не хотелось бы отвлекать её от работы.

Но в сообщениях обнаруживаю одно непрочитанное от мисс О’Брайен, в котором она извинялась из-за загруженной смены и предупредила, что меня встретит… Рубби. На парковке.

С обречением вскидываю взгляд, сделав глубокий вздох.

Что ж. Надеюсь, обойдется без унижений. А то я не до конца доверяю её настроению.

Двери лифта раскрываются на первом этаже. Я покидаю его, обратив внимание на мужчину, который остается внутри. Но лишь краем глаз. Меня это не особо интересует. Здесь полно чудиков, подобных мне.

Как и сообщалось, Рубби уже меня ждала. Я без проблем замечаю красивую девушку в вызывающе короткой кожаной юбке и сером топе. Ей не холодно? Дочь Эркиза бродит рядом с машиной отца, покуривая сигарету, и за то время, пока я приближаюсь к ней, она раз пять пинает колесо автомобиля.

Чувствую, она не рада быть здесь.

Молча встаю в шаге от красотки, нервно заморгав, а Рубби неожиданно улыбается, покачнувшись на слабых ногах:

— Роббин попросила меня отвезти тебя посмотреть матч, — сообщает известную мне информацию, и я виновато подтягиваю ремень рюкзака, сползающего с плеча:

— Извини, — вряд ли она планировала провести так вечер.

Но на удивление Рубби беспечно отмахивается, бросив окурок в ноги:

— Ничего. Я сама хотела отправиться туда, — открывает дверцу, вдруг взяв с сидения небольшую бутылочку карманного виски. — Даже глотнула для храбрости, — я с напряженным лицом наблюдаю за тем, как она совершает короткий глоток, и это вызывает ухмылку со стороны Эркиз: — Не боись, руль из рук не выпущу. Это я для настроения, — и протягивает мне. — Хочешь?

— Нет, спасибо, — а прошлая Тея не отказалась бы от бесплатного алкоголя.

— Как будто ребенка забираю из сада, — девушка забирается на место водителя. Сама сажусь рядом, хмыкнув почти равнодушно:

— Ты не первая, кто сравнил.

Рубби улыбается, заводя мотор и, когда машина начинает выруливать с парковки, вдруг заговаривает, хотя я думала, что мы проведем путь в молчании, от которого, по традиции, неловко будет только мне.

— Я ходила в такие группы раньше. Только они были поделены на тех, у кого есть шанс выжить, и на… ну, в общем, я была во второй группе, — смеется, наверное, потому что пьяная. — Нас учили принимать мысль о неизбежном. С позитивом мыслить, но при этом напоминали о тщетности бытия, — произносит каким-то важным тоном, явно пародируя человека, ведущего ее терапию.

Я с интересом смотрю на девушку:

— Как давно ты болеешь? — вопрос не совсем культурный и не настолько мы в «ладах», чтобы я позволила себе спросить о личном. Правда Рубби оказывается человеком беспечным и открытым, что нельзя сказать благодаря ее поведению ранее. Подозреваю, она тоже придумала себе образ, который позволяет чувствовать себя комфортно.

— С четырнадцати, — ее глаза вдруг загораются, а эмоции на лице становятся ярче. — Крутой был год, под конец которого оказалось, что мамочка оставила мне наследство. А всё ведь шло своим чередом, — Рубби крепко держит руль, выезжая на освещенную фонарями улицу и вклинивается в негустой поток машин. — Знаешь, это так… неожиданно, — она так погружается в воспоминания, ее лицо выражает смесь из печали и непонятного восторга. — Тебе кажется, что с тобой такого не может произойти, — ее открытость наталкивает меня на мысль, что девушка редко делится с кем-то своими мыслями, а возможно, совсем не делится, и потому мне становится совсем не по себе. Я не лучший собеседник.

А Рубби тем временем продолжает говорить: