— Да. Я голодна, — добавляю для пущего эффекта.

Рубби попыталась опять подтвердить свое мнение обо мне и о том, что я не стремлюсь вылечиться. Пусть, как говорит Дилан, идет au diable. Не знаю точный перевод, но парень часто шепчет это, когда злится, так что это точно не что-то позитивное.

— А этот тип наверху? — Рубби набивает едой руки, пихнув дверцу холодильника ногой, после чего шагает к столешнице.

— Будет, — думаю… нам придется завтракать с этими людьми, даже если Дилану этого не хочется. Лучше начинать привыкать к обществу друг друга.

— Тогда помоги, — Рубби кладет на доску для резки упаковку бекона, а мне протягивает яйцо:

— Разбей, — кивает на зеленую миску. Я беру его, неуверенно повертев пальцами перед лицом, и наверное весь мой вид кричит о том, что жизнь меня к такому не готовила. Девушка с розовой прядью косится в мою сторону, удивленно вскинув одну бровь:

— Смотри, — берет второе яйцо, придержав свободной рукой миску, и разбивает его о край, после пальцами раздвинув треснувшуюся скорлупку. Содержимое вытекает на дно. Я с интересом изучаю яйцо, попробовав повторить за Рубби, но на этапе освобождения белка и желтка что-то идет не так — и всё содержимое бухается на край столешницы, отчего девушка прыскает смешком:

— Окей. В следующий раз сделай это в миску.

— Хорошо, — киваю, принимаясь за дело. Какое-то время мы молчим. Рубби продолжает слушать музыку и иногда притоптывать ногой в такт или шевелить губами. В один момент я прекращаю чувствовать напряжение рядом с ней и хорошо справляюсь с задачей.

— Я… — Рубби привлекает к себе внимание, и я поворачиваю голову, отметив, что вид у неё какой-то недовольный. — Извиняюсь за свое поведение, — и хмурится, фыркнув. — Не стану оправдываться, — берет миску, чтобы взбить яйца. — Просто прошу прощения.

Моргаю, с непринуждением пожав плечами. Ей тяжело просить прощения, поэтому не стану акцентировать на этом внимание, иначе могу спровоцировать очередную ссору.

Внезапно Рубби отступает от столешницы, обронив лопаточку в миску. Тыльная сторона её ладони прижимается к кончику носа, а из ноздрей каплями начинает течь кровь. Я с хмуростью интересуюсь:

— Всё в порядке?

— Да, — девушка шмыгает, пытаясь остановить кровь, и запрокидывает голову, продолжая давить ноздри пальцами. — Выложи бекон на сковородку. Я сейчас, — просит и направляется к двери, покинув кухню. Провожаю её обеспокоенным взглядом, но лишних вопросов не задаю. Меня это не касается. Смотрю на нарезанный бекон, затем на кипящее масло на сковородке. И сглатываю, надеясь сделать все правильно и ничего не спалить.

Беру ломтик бекона и на вытянутой руке возношу над поверхностью сковородки. Бурлящее масло плюется каплями и парочкой одаряет мою кожу, отчего я вздрагиваю, выронив бекон на посудину. Масло поглощает мясо и начинает вопить, шипеть, плеваться в два раза сильнее, что приводит меня в ужас, заставив отскочить за стол. Мда… Видел бы меня сейчас кто-нибудь…

— Утро начинается не с кофе?

Ну, конечно. Конечно. Как же иначе? Поворачиваю голову, с безразличием уставившись на сонного Дилана, почесывающего ребро под футболкой. Волосы в том же беспорядке, на лице те же отметины от складок постельного белья. Почему каждый раз он оказывается рядом? Каждый раз, когда я творю какую-то дичь?

— Мы с Рубби готовим завтрак, — как бы невзначай произношу, будто бы всё идет по плану. Дилан еще секунд десять сверлит мое лицо нечитаемым взглядом, после чего вздыхает, смирившись:

— Я закончу, — и шагает к плите, уменьшив огонь. — Это задумывалось, как омлет?

— Ага, — поглаживаю запястье руки, ошпаренное маслом, и вдруг ощущаю тепло, коснувшееся спины. Оборачиваюсь к окну, со стороны которого на меня падают солнечные лучи, прорываясь сквозь ветви растущего возле дома дуба. На одной из веток висит деревянная кормушка в виде домика, внутри копошатся маленькие птички с желтыми грудками. Они издают странный писк, доносящийся через приоткрытую форточку. В углах окна морозные рисунки. Голубое небо без единого облака. Никакой черноты на горизонте спокойного океана. Теплые лучи ложатся на мое лицо. Я заворожено наблюдаю за их игрой в покачивающихся от ветра ветках, и приподнимаю ладонь, вытянув чуть вперед, чтобы свет таким же образом сочился сквозь мои тонкие пальцы. И заворожено наблюдаю, не в силах отвести глаз.

— Ты решила всё на меня повесить? — Дилан подает голос, закончив взбивать яйца. Хлопаю ресницами, оглядываясь в момент, когда на кухню возвращается Рубби в новой уже приличной футболке, скрывающую её грудь:

— О, — звучит из её уст удивленное при виде парня у плиты. — А ты не промах, — обращается ко мне, пальцем указав на Дилана. — Вон, как мужика воспитала.

О’Брайен с непроницаемым выражением лица переводит на неё взгляд, удерживая в руке кухонный нож, и Рубби пускает смешок, шутливо выставив перед собой ладони:

— Шутки шучу.

***

Ночка выдалась тяжелой. Тревожность нагнетал и тот факт, что их дом расположен близко к берегу, который почти полностью накрывали волны. Норам плохо спал по многим причинам, и одной из них была Брук. Он прекрасно знает, как серьезно её несет от большого количества алкоголя. Однажды они с Диланом потеряли её в торговом центре, когда зашли за очередной бутылкой. Девушка каким-то образом добралась до мебельного отдела, забралась под кровать вместе с подушкой и уснула. Смешно, но тогда у Норама начала просматриваться седина в волосах. Пришлось полностью перекраситься в снежно-белый, чтобы скрыть последствие испорченной нервной системы.

В эту ночь он просыпался от любого шевеления Реин. Боялся, что она решит пойти на берег, прогуляться. Такое тоже имело место быть в их богатом прошлом.

Парень приоткрывает веки, сморщившись от ослепляющего света. Повернут к широкому окну, за которым открывается вид на приятное солнечное, морозное утро. Океан спокоен. Чайки витают над голубой гладью воды, не мучая своим раздирающим криком. Норам отрывает голову от подушки, приподнявшись на локти, и долгое время приходит в себя, пробуждая разум. Будто этой безумной ночи и не было вовсе. Видишь это умиротворение за окном — и сильнее сомневаешься в событиях вчерашнего дня.

Спокойно оглядывается за спину, чуть куснув язык во рту от неожиданности. Он вовсе не готов видеть Брук бодрствующей, после вчерашней пьянки она должна проспать как минимум день. А девушка уже сидит на кровати, такой же пустой взгляд устремив в сторону окна. Норам стискивает зубы, нервно заморгав. Он не совсем понимает, как должен себя повести. Обычно он не оставался на ночь. Если они пересекались, Брук пыталась его забить чем-нибудь тяжелым, поэтому ему приходилось покинуть дом. Парень давно не ночевал с ней. И давно не просыпался рядом. Оттого он испытывает неподдельное волнение. Особенно при виде столь бессильного выражения её лица. Она явно опустошена. Физически и эмоционально. Наверное, поэтому не кричит, не визжит и не предпринимает попытку навредить ему.

Может, она еще пьяна?

— Хочешь есть? — Брук не опускает глаза, задав вопрос, которого Норам никак не мог ожидать. Он даже губы приоткрывает, выронив хриплый вздох. Девушка продолжает смотреть на улицу, не торопя парня с ответом, который звучит в его голове, как: «Нет», — но голос твердит иное:

— Да, — скорее всего, ему не стоит соглашаться, но… Плевать. Пока она не попытается ему врезать, он постарается наладить отношения. Хотя бы для того, чтобы искупить вину.

— Пойдешь на матч? — вдруг безэмоционально интересуется девушка, начав дергать заусенцы на пальце. — Дилан играет. Я выступаю.

Говорит с ним таким обыденным тоном, словно это привычное дело. Норам приседает, сохранив между ними расстояние, и с хмуростью уточняет:

— А ты уверена, что в состоянии выдержать физическую нагрузку? Ты перепила вчера.

Брук отмалчивается, лишь какой-то серый взгляд слегка скользит в стену. Норам наклоняет голову, интересуясь вполне искреннее: