За красивой маской скрывается столько душевных дыр. Всё-таки, Брук, внешность не главное, но ты слишком озабочена сохранением своей наружной красоты, чтобы понять, насколько больна внутри.
Норам не может долго наблюдать за её тщетными попытками вырвать руки. Он отпускает их, схватив девушку за лицо, чтобы заставить отвлечься на себя. Реин от бессилия опускает руки, продолжив издавать смесь мычания, рычания и стонов. Парень сглатывает, нервно вытирая её слезы, и морщится, сводя брови к переносице:
— Я хочу помочь тебе. Но ты сама не позволяешь, — Брук разжимает мокрые веки, уставившись на него с прищуром. — Если бы ты попросила, я бы остался, но ты…
Девушка привстает на цыпочки, грубой хваткой ладоней сдержав голову парня на месте. Тяжелым поцелуем касается его губ, а он не отстраняется, с хмуростью и без ответа выдерживая горькость. Брук чуть опускает голову, пальцами крепче схватившись за его шею, и пытается выше приподняться на носках, чтобы дотянуться до его губ. Норам скованно приоткрывает их, позволяя девушке углубить поцелуй, но по-прежнему не отвечает, вместо пылкого желания ощущая только сдавливающую глотку тревогу.
Брук больна.
Океан + Деградация = Брук Реин
Океан + Деградация = Норам Реин
Океан + Деградация = Дэниел Браун
Океан + Деградация = Томас Нордвуд
Океан + Деградация = Рубби Эркиз
Океан + Деградация = Ричард Эркиз
Океан + Деградация = Роббин О’Брайен
Океан + Деградация = Дилан О’Брайен
Океан + Деградация = Тея Оушин
Океан + Деградация = любой из нас
========== Глава 36 ==========
Зависимость
Слепит в глаза. Холодный свет со стороны окна касается моего лица, пробуждая ото сна гораздо раньше необходимого для здоровья времени. Я томно вздыхаю, пытаясь пошевелить затекшими руками и ногами. Всё тело полно тяжести. Неприятным хрустом в костях сопровождаются потягивания конечностями. Под таким тяжелым одеялом с трудом удается ерзать. Чувствую себя какой-то гусеницей, почему-то пытающейся наоборот выпутаться из кокона. Тянусь, кряхчу, морщусь и старательно ворочаюсь, забыв о соседе по кровати, который ответно пыхтит, не скрывая своего традиционного утреннего ворчания. Раскидываю руки над головой, уставившись в светлый потолок. Дилан кутается в одеяло, с головой прячется от солнечного света, что становится неожиданностью этого утра. После таких бурь, что обрушилась вчера, видеть столь ясное небо удивительно.
Еле приседаю, подогнув ноги, и тру веки, устремив взгляд в сторону окна, чтобы еще раз убедиться в том, что мне не кажется. Но день и правда светлый. Только, учитывая мороз, стоящий в комнате, смею предположить, что на улице хоть и солнечно, но погода минусовая. Зима, всё-таки.
Опускаю вялые руки, взглянув на вылезающие из-под одеяла волосы О’Брайена. Так. Сколько времени? Сегодня не тот день, когда ему разрешено валяться до двух дня. Каникулы совсем его расслабляют. Начинаю озираться в поисках своего телефона. Надеюсь, он не проспал будильник.
Как по команде тишину нарушает громкая вибрация. Сидя на матрасе, ощущаю её кожей, представляю, каково парню, который держит телефон под подушкой. Теперь понятно, чего он каждое утро такой мрачный. Такой будильник любого в гнев вгонит.
Дилан ворчливо стонет, ищет под подушкой мобильный, не выгребая лица из-под одеяла, а когда находит, просто отключает, отбросив куда-то в ноги. И спокойно вздыхает, продолжив прятаться от мира, будто это поможет ему избежать ярости их тренера. Сегодня у них матч. А перед матчем разогревающая тренировка, на которую ему лучше явиться. Хотя, судя по обездвиженности, парень пренебрегает необходимостью встать пораньше.
Сажусь ближе, пальцами заиграв с кончиками его волос:
— Во сколько тебе надо в школу?
Дилан пыхтит. Чувствую себя мамочкой, которая пытается разбудить сынка-сову. Парень как-то тяжело дышит, всё-таки выбираясь головой из-под одеяла, на его щеках отметины от контакта с подушкой. Крепко спал. Морщится, отвернувшись от окна, и пытается зарыться носом в наволочку:
— К двум.
Улыбаюсь, костлявыми пальцами скользнув по его рисунку на коже лица:
— Не выглядишь воодушевленным, — он не разжимает век, предпочитая подольше оставаться в темноте. На мои слова не дает открытой реакции. Лицо утаивает под ладонями, хрипло выдохнув в них. Я пытаюсь пригладить бардак на его голове и не могу отказать себе в удовольствии коснуться крупных родинок на его щеках. Такой милый. Когда сонный. Только больно хмурый и молчаливый. Обычно этому болтуну рот не заткнуть.
Дилан раскидывает руки, устремив внимание в потолок, и по-прежнему хранит тяжелое молчание, вынудив меня нахмурить брови:
— Что с тобой? — знаю, как он не любит вопросы такого рода, но его настроение в последние дни постоянно в рамках задумчивости.
О’Брайен в очередной раз вздыхает, цокнув языков:
— Всё как-то… — не может объяснить своих чувств, оттого сильнее хмурится. — Мне не нравится всё это.
Ему настолько некомфортно? Быть может, пускай… Надо же ему учиться противоречить своим установкам.
— Вставай, — беру его телефон, проверяя время. Одиннадцать утра. Роббин с Эркизом наверное давно ушли. — Попытаюсь что-нибудь приготовить, — слезаю с кровати, а Дилан вновь накидывает на лицо одеяло. Не давлю на него. Так или иначе опоздает.
Умывшись и долгое время простояв у зеркала, прорабатывая мотивационные реплики, я, заручившись подобием позитивного мышления, в неплохом расположении духа направляюсь на первый этаж, параллельно опять проведав парня в комнате. Всё еще скрывается от солнца. Хм.
Мне, кстати, нравится упражнение по самовнушению чужеродных мыслей, не свойственных моему сознанию. В первое время произносить что-то позитивное с фальшивой улыбкой дается с трудом и кажется глупым, но Мэгги права: со временем привыкаешь к иному виду разговора с собой.
Даже не верится, что я взялась с полной серьезностью за реабилитацию. Это внутреннее противоречие, по мнению Мэгги, намеренно сбивает людей с толку, которые пытаются добиться перемен. Очередная жуть, связанная с зоной комфорта. Наша психика привыкает, например, к меланхолии, апатии, унынию и к способности видеть мир в серых красках, поэтому морально нам очень некомфортно начинать мыслить иначе и настраивать себя на иной лад. Будто это что-то не твоя, будто это не ты, но на самом деле тебя тормозят твои же демоны.
Я не хочу позволить своей Деградации вернуться и получить надо мной контроль. Не сейчас и не вновь.
С кухни доносится музыка. Негромкая. Я сразу понимаю, что это там находится Рубби, и потому недолго топчусь у подножья лестницы, набираясь моральной стойкости к возможным словесным ударам. Я ей… не нравлюсь, но это не повод относиться к ней взаимной нелюбовью. Просто забью болт, как выражается Дилан.
Захожу на кухню, невольно поправив растрепанные волосы. Только сейчас понимаю, что по привычке не причесалась, не сменила пижамную одежду — в общем, толком не привела себя в порядок, а потому смущенно приглаживаю пальцами локоны, опустив взгляд, когда Рубби обращает на меня внимание. Она выглядит немного лучше, чем вчера: бледная, но живенькая. Волосы идеально ровно лежат, покрывая спину, глаза подведены темным карандашом. Одета так же откровенно, думаю, это просто её привычный стиль. Короткие шорты, облегающая майка на тонких лямках. И похоже без бюстгальтера. А ведь в доме холодно.
Девушка стоит у холодильника, пританцовывает и подпевает незнакомой мне песне. На плите покоится сковородка, пыхтящая маслом. Мне… неудобно функционировать в чужом доме. Может, подождать пока она приготовит себе завтрак?
Но Рубби вдруг обращается ко мне, отвлекая от скованности:
— Ты будешь? — девушка интересуется, показав мне яйцо. — Хочу приготовить ом-лэт, — произносит со странным ударением на гласную, которой нет места в этом слове. Её профиль озаряется ехидной улыбочкой. Я понимаю, чем вызвана такая усмешка, поэтому гордо вскидываю голову и решительно заявляю:
