От панической атаки мысли в полнейшем хаосе. Парень не может сконцентрироваться на чем-то одном: надо бежать за ублюдком, поймать его, нет, надо помочь Тее, надо позвонить в полицию, надо связаться с матерью, надо отвезти Оушин в больницу, ведь, зная о состоянии её тела, даже легкий ушиб может перерасти в нечто, угрожающее её здоровью. А этот ублюдок сильно треснул её по голове.

— Черт… — Дилан глубоко дышит, старательно отгоняя холодный ужас. — Роббин! — Точно. Мать здесь. О’Брайен совершенно забывает о присутствии медика в доме. — Мам! — нечасто обращается подобным образом к женщине. Хорошо, что она не проснулась от шума. Представить страшно, что могло бы произойти, если бы Роббин первой обнаружила нарушителя.

Повторяет попытку привести Тею в чувства, но она не поддается его действиям. Что за запах? О’Брайен клонит голову к лицу девчонки, чувствуя, как её кожа пахнет какими-то медикаментами. Что он ей подсунул?!

Надо отвезти её в больницу. Это первичная задача. Остальное — потом. Всё — потом.

Вскакивает, подбегая к тумбе, и хватает связку ключей, когда за спиной слышит тихий полустон, говорящий о боли, что испытывает девушка, предприняв попытку вырваться из помутнения. Дилан бросается к ней, пытаясь аккуратно воздействовать на хрупкое тело, кто знает, что этот урод успел повредить ей:

— Я отвезу тебя в больницу, — говорит с Оушин, тем самым пытаясь успокоить не только девушку, но и себя. — Да черт… Роббин! — слышит возню на втором этаже. Эта женщина всё-таки выпила, так крепко спит только после водки. Надо опрокинуть сознание в безразличие. Холодное и устойчивое состояние, которое позволит оказать помощь другому.

Тея не морщится, несмотря на болезненное мычание. Мускулы её лица будто онемели, а мышцы тела парализовало. Она ничего не разбирает. Её разум — его просто нет. Вместо него наполненный пустотой шар, поэтому Тея не реагирует на внешние раздражители, концентрируясь только на болевых ощущениях. Дилан осторожно приподнимает её. Совершенно обмякла, словно тряпка. Она будто разваливается в его руках. Невесомая кукла. Зачем грабителю доводить кого-то до подобного состояния? Что он собирался делать? От одной мысли колко сводит низ живота, а безумное дыхание путает рассудок.

Безвольное тело. С которым несложно сотворить всё, что вздумается.

Нет, остановись. Всё потом.

***

Жаркое солнце обдает сухую кожу лица. Лучи беспощадно слепят в глаза, не позволяя мне распахнуть веки. Всё тело в неестественном расслаблении. Лежу на чем-то мягком. Пахнет хвоей. Соленый бриз волнами обжигающего ветра тянется со стороны шумных волн. Грудная клетка сдавлена. Никак не выходит полностью вдохнуть. Кажется, кожу испепеляет. Я не могу проявить на лице ни единой эмоции неприязни.

«Оушин? Вы слышите меня? — незнакомый голос, после которого сердце в груди тревожно сжимается, а в закрытых глазах начинают плясать огни пламени. — Она опять теряет сознание», — голос отдаляется, темнота настигает неожиданно. Душно. Почему так душно? Я не могу нормально дышать.

«Тебе нельзя спать», — мужские голоса, смешанные, мне не разобраться.

«Ей тяжело дышать», — констатация моих ощущений. Пытаюсь разжать губы, машинально ловить ими воздух, но кислород будто превращается в твердый слой, застывший вокруг моего тела.

Огненное свечение яркого солнца сменяется морозным мраком. Я чувствую, что могу дернуть кончиками пальцев, поэтому немного шевелю ими, в попытке сжать ладонь одной руки в кулак. Аромат хвои перетекает в резкий запах затхлости, пыль вбивается в ноздри, пленкой оседая на стенках глотки. Шум волн затихает. Погружаюсь в вакуум. Отсутствие звуков напряжением загорается в груди. Тяжелые веки находят возможность осторожно разжаться. Спиной лежу на рыхлом промерзлом полу. Взгляд еле фокусируется на ладони, что покоится возле лица. Пальцы еле щупают царапающую поверхность. Бетон, усыпанный мелкими камешками обваливающейся со стен штукатурки.

Пахнет табаком, мочой. Еле поворачиваю голову, направив помутнившийся взор в серый потолок, разбавленный ржавыми разводами. Я знакома с каждым пятном. Холодный воздух. Выдыхаю пар с обветренных сухих губ и пытаюсь смочить их кончиком языка. Горечь во рту. Медленно приподнимаюсь на локтях, карябая кожу. Разбитые в кровь колени подгибаю, с неясным спокойствием подметив, что на мне только нижнее белье. И то вместо лифчика какая-то полу-майка. Привычный внешний вид, не скрывающий костлявое тело, которое так ему нравится. Плоды его работ. Он гордится собой.

Что-то его не слышно. Где он?

Приседаю на колени, окидывая потухшим взглядом темное голое помещение. В углу старый матрас. На оконных рамах решетка. По ту сторону мрак. Кажется, здесь никогда не наступит утро. Постоянно властвует ночь. Вечная.

Шаги. Оглядываюсь на приоткрытую дверь, за которой клубится дымка темноты. Хм. Обычно он запирает её. Может, собирается прийти ко мне? Коряво поднимаюсь на тощие ноги, ощутив пронзительную боль в коленках, и хромаю к порогу, одной рукой обхватив грудь. С опаской приоткрывается дверь. Не следует привычного скрипа. Встаю на месте, озираясь по сторонам. Интересно. Где мама? Почему отец не запер комнату? Может, он сейчас с ней?

Слышу голоса. Знакомые. Тяжелые, с хрипотой. Что-то со звоном разбивается — и всё затихает. Медленно перебираю покалеченными ногами, ладонью скользя по стене. Двигаюсь к комнате матери, хотя спальней это помещение назвать трудно, но иного представления о том, как должен выглядеть дом, не имею.

Касаюсь дверного косяка, встав у порога, и с безразличием осматриваю тело женщины, подвешенное у потолка. Оно смиренно. Неподвижно. Лицо не искаженное и не менее мертвое, чем при жизни.

— Где отец? — спрашиваю, осматривая помещение и коридор за спиной. — Он забыл запереть меня, — спокойным взглядом цепляюсь за синеватое лицо матери, шею которой надломил кожаный ремень. Наверное, она выбрала правильную высоту, поэтому ей удалось исполнить свою мечту. Замечаю, как с кончиков её пальцев на ногах капает желтоватая жидкость. Испражнилась. Такое часто происходит после удушения. Вздыхаю, отступив назад от порога:

— Ладно. Если увидишь его, скажи, чтобы запер меня, — прикрываю дверь, пожелав с равнодушием. — Спокойной ночи.

Проверяю помещение гостиной. Старый диван, перекошенный стол, маленький телевизор и плотные шторы. Никого. Только начатые бутылки алкоголя говорят о чьем-то присутствии. И шаги за спиной. Оборачиваюсь, встретившись с ним взглядом, и вполне спокойно сообщаю:

— Ты забыл меня закрыть, — в нос пробивается знакомая вонь чужого тела. Кислый запах пота, крепкого табака, мочи и алкоголя.

— Да, — его лицо странным образом расплывается в темноте, — сегодня я буду с тобой, — произносит, но губы не двигаются, мимика лица застывает, а пристальный взгляд направлен сквозь меня. — Твоя мама не в себе.

Наклоняю голову, пожав плечами:

— Ладно, — и смиренно направляюсь обратно в комнату. Он следует за мной, тяжелыми шагами разбавляя тишину. Ни единой мысли о бегстве. Никакого привычного страха. Подумаешь, очередная ночь с рвущим давлением. Подумаешь, чрезмерное насилие. Нашла, о чем тревожиться.

Тупая членососка, Оушин. Заткни свой затраханный рот и наслаждайся!

Гробовой смех врезается в уши, выдергивает из кошмара, и кажется я роняю короткий писк, когда всё-таки выбираюсь из безумия собственного сознания. Холодный пот струится по телу, впитываясь в светлую ткань. Мое отяжеленное дыхание режет пересохшую глотку, а потерянный взгляд мечется по подоконнику. За стеклом бледное небо. Опадают крошечные крупинки снега. Кроны невысоких хвойных деревьев покачиваются на ветру.

Стук в груди усиливается, ускоряется. Влажные ладони еле тянутся по мягкому матрасу к лицу, пальцы касаются сухих губ, а широко распахнутые глаза пронизывают пространство.

Что за бред? Порой сны вымораживают своей… неадекватностью, доводя реальные воспоминания до абсурда. Как… Почему… Что вообще… Столько вопросов вспыхивает в разболевшейся голове. Не могу ухватиться. Ни за одну. Поэтому продолжаю парализовано лежать на боку, ожидая, когда разум окончательно стабилизирует свою работу. У меня слов не находится. Полнейший ужас.