Доносится шум. Даже скорее звон, будто кто-то задевает тяжелую банку краски. Опускаю руки, слегка наклонившись вбок, будто иной ракурс поможет мне лучше слышать и видеть. Хмуро, с напряжением нахожусь в темноте, решившись сделать первый шаг в сторону задней двери. Тихо. Второй. По-прежнему никаких звуков. Третий. Начинаю еле перебирать ногами, не создавая шума. Не боязливо, но настороженно приближаюсь к двери, прекрасно зная, что к нам во двор часто залезают соседские питомцы, поэтому единственный страх, который может у меня возникнуть, — это страх за растения, которые они выкапывают и травмируют.

Правда, ладони потеют. В груди учащается сердцебиение, а кровь приливает к ушам, заставляя их гореть. Мое волнение не оправдано перерастает в тревогу, когда встаю напротив двери, наклоняя голову к стеклянной вставке. С беспокойством изучаю поглощенный темнотой двор. А кончики пальцев начинает колоть. Тишина выворачивает. Я буквально ощущаю, как глазные яблоки пульсируют от напряжения, с которым пытаюсь уловить какое-то движение, и нервно сглатываю, когда нарастающий в мыслях шум настигает своего пика, а…

Ледяное прикосновение к шее выдергивает меня из полубреда, заставив с тихим напуганным писком развернуться и отскочить назад, врезавшись в дверь спиной. Оказавшись морально уязвимой, я чуть было ни рванула в слезы, но в следующее мгновение панику затмевает недоумение и, неожиданно, обида:

— Господи! — не слежу за тоном голоса, пихнув Дилана в грудь ладонями, а тот с довольной усмешкой, будучи не в ясном уме, шатается назад, легко теряя равновесие, так что на автомате хватаю его за ткань футболки, помогая принять устойчивое положение.

— Ты напугал меня, — говорю уже тише, но с таким же укором и отпускаю его футболку, опять взглянув на до чертиков довольное лицо. И опять ударяет вспышка гнева и смущения, поэтому пихаю парня, на этот раз позволив пьяному неандертальцу покоситься в сторону:

— Дурак, — сразу включаю защитную реакцию, ведь меня только что застали врасплох, заставили проявить слабость, а другим не стоит видеть меня с такой стороны.

Дилан пускает смешок, успевает найти опору в виде стены, и выпрямляется, издевательски щёлкнув меня по носу, после чего разворачивается, неспешно направившись к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. Я продолжаю стоять на месте, сердито провожая его взглядом. По коже спины пробегают мурашки — оборачиваюсь, вновь врезавшись вниманием в стекло двери.

Двор. Тишина. Ничего.

Показалось?

«Кажется» не впервые.

Ложусь в своей комнате. Хочется оказаться в зоне комфорта, не скажу, что мне неприятна мысль спать с другими людьми в одном помещении, просто как-то непривычно. Последние дни выдаются эмоциональными, поэтому хочется побыть наедине с собой, хотя бы в ночное время. Ерзаю на кровати, кутаясь в одеяло, и мгновенно расслабляюсь, чувствуя себя гораздо спокойнее. Мыслей нет. Разум приятно туманится. Шум со стороны окна. Ветер воет.

Со стороны коридора доносятся шаги. Вялые. Сонные. Я не открываю глаза, прислушиваясь к чужому передвижению, и на какое-то время становится тихо. Но ненадолго.

Носом зарываюсь в одеяло, расслышав шарканье. Оно ненадолго затихает где-то в коридоре, после чего дверь моей комнаты приоткрывается. Не подаю признаков бодрствования. Глубоко дышу. Судя по всему, Дилан. Кто же еще? Парень проходит в помещение, прикрыв за собой дверь, и лениво приближается к кровати, с рванным звуком расстегнув молнию кофты. Сбрасывает вещь под ноги. На пол. Его неряшливость отчасти милая, но утром я заставлю его забрать оставленные у меня вещи. Он даже кружку с бычками держит на тумбе. Боюсь, Роббин может что-то заподозрить.

С глубоким вздохом переворачиваюсь к парню спиной, когда он снимает обувь, забираясь на кровать. Двигается неосторожно, случайно задевая меня рукой:

— Соррян, — шепчет, рухнув на подушку щекой. — У тебя душно, — ворчит. Знает, что не сплю? Ерзаю, удобнее располагаясь на кровати, ближе к прохладной стене. Рядом с ним всегда жарче.

— Тея, — Дилан бубнит в подушку. Не реагирую. — Тея, — вжимаюсь носом в одеяло. Дилан пальцами барабанит по моей спине. — Тея, — он всегда так назойлив, когда выпьет?

— М? — коротко мычу в ответ, сдавшись под натиском настойчивости.

— Ты ведь не намереваешься вернуться? — произносит с долгими паузами, выдавливая с тяжким вздохом каждое слово. Я приоткрываю веки, напряженно нахмурившись. Дилан продолжает пальцами касаться моей спины, ожидая ответа. Качаю головой. Жест расценивают правильно.

— Хорошо, — Дилан вздыхает, убирая ладонь под подушку. — А то пришлось бы инсценировать твою смерть… И держать в подвале, — еле разборчиво бубнит, отдаваясь сну. Я с тревогой смотрю в стену. Никак не реагирую на его слова. Шутка шуткой, а идти против своих установок тяжело.

И О’Брайен, кажется, не до конца осознает, во что ввязывается. Но я постараюсь. Быть другой. Быть нормальной.

========== Глава 32 ==========

Ситуация выходит из-под контроля. Он прекрасно осознает это. В тот момент, когда Рубби пропадает из поля его зрения. Девушка исчезает, как в свою очередь исчезает один из приезжих ревизоров от хозяина притона. Данный факт приводит парня в нервное движение: он мечется, спешно бродит по битком забитым помещениям, стараясь сурово-тревожным взглядом выискать девчонку, за жизнь которой несет ответственность.

Томас расталкивает потерявших трезвость людей. Носится из угла в угол, проникает вглубь залов. В какой-то момент паническая атака схватывает его колотящееся сердце, вызывая приступ тошноты. И его тошнит. Он ничего не ел уже два дня, но что-то выходит из желудка, обжигая глотку, заставляя давиться и дышать с отчётливой хрипотой. Гнется к полу, держится за рыхлую стену. Перед глазами плывет, пятна темноты обволакивают, лишая его зрения. Продолжает шагать вперед, испытывая большую боль от оглушающей музыки. Басы металлики рвут кишки.

Вытирает тыльной стороной ладони влажные губы. Расправляет плечи и встает ровно, сердитым, но туманным взглядом вцепившись в плотного взрослого мужчину в черной рубашке и достаточно тощую девушку, которую он удерживает за талию, уводя куда-то в сторону от толпы. К отдельным комнатам? Томас. Кажется, ситуация действительно выходит из-под контроля. Из-под твоего контроля.

Более так продолжаться не может.

Парень обретает внешнее напряжение, в глазах сверкает нечеловеческий мрак, словно черные зрачки расширяются, заполоняя белок. Дрожащие ладони сжимаются в крепкие кулаки, и все тело обретает уверенность.

Томас тяжелым шагом направляется за «парочкой», по пути захватив бутылку пива со столика. Совершает глотки. Для храбрости. И сворачивает к частным комнатам для «персонала», продолжая преследование.

Пора. Сегодня они сделают это. Сбегут.

На дворе властвует одна из привычных морозных ночей, фонарные столбы давно погашены, по причине чего все окружающее пространство утопает в шуме холодного ветра, соленого прибоя и аромате хвои. Зима в Северном Порте никого не оставляет равнодушным. Как только выпадет мощный снег, покидать дома станет немного приятнее, нежели сейчас: в сырость и повышенную влажность, когда неясно, что это за чертовщина капает на тебя со стороны черного неба.

Но всепоглощающий мрак не отягощает Роббин О’Брайен. Женщина чувствует себя непослушным подростком с мешком бушующих гормонов вместо мозга. Серьезно, она уже взрослый человек, у неё тяжелая работа, долги по счетам, проблемный сын, а она занимается сексом на заднем сидении машины со своим парнем, чувствуя серьезную дрожь от страха быть замеченной. Зато как сильно это будоражит нервную систему, Роббин в прямом смысле перезапускается, избавляясь от тяжести, что скопилась за неделю в её теле и разуме.

А главное — она чувствует себя счастливой и беззаботной. Подобные холодные ночи становятся для неё отдушиной. Они и раньше любили ночное время. И сейчас относятся к нему с особенным чувством, сопровождаемым тоской. Ведь постепенно начинают осознавать, сколько лет миновало. И как много времени они потеряли.