Лежу у стены, на боку, пытаясь разглядеть узоры на обоях, когда вновь слышу вибрацию, но нет сил заставить свое тело реагировать. Так что продолжаю лежать, наконец, осознав, что не нахожусь в одиночестве. Чувствую ленивое движение за спиной и крепче сжимаю ладонями ткань простыни. Громкий вздох. Хриплый выдох. Ворошение. Он водит ладонью по тумбе, ищет телефон. Вибрация прекращается. Звучит давящий голос:

— Что? — не передать словами, сколько раздражения влито в короткий вопрос. Сама сжимаюсь, сильнее вдавливая кончик носа в подушку. Страшно представить, как себя чувствует собеседник под гнетом недовольства в свой адрес.

Сначала мне удается слышать женский голос. Видимо, динамики выкручены на полную. Затем все затихает — парень делает тише, судя по движению, поворачивается с живота на спину, роняя хриплое кряхтение:

— Ближе к сути, — ворчит.

Я не выдерживаю и иду против зоны комфорта, решаясь заявить о своем бодрствовании: аккуратно ложусь на живот, невольно подтянув сползающий край одеяла на голое плечо. Надо было надеть хотя бы рубашку. Но у меня не было сил. Мыслить не удавалось. Если бы все не произошло на кровати, я уснула бы где-нибудь за ее пределами. Моргаю, потираю пальцами горячие веки. Волосы в беспорядке опускаются с плеч, локоны норовят прилипать к влажным губам. Смотрю на Дилана, локтями удерживая себя от падения лицом в подушку. Парень лишь коротким взглядом стреляет в мою сторону. Одного взгляда на него достаточно, чтобы увериться: настроение у него дурное, а еще он находится в пограничном состоянии. И сон побеждает, поэтому ненадолго прикрывает глаза, продолжая переговаривать с… с Роббин, наверное.

— Я отвезу, — скользит свободной ладонью по лицу, накрыв ею лоб. — Это все? — хмурится. — Я не грублю, я, блять, сплю.

Еле воздерживаюсь, чтобы не хмыкнуть. Да. Совсем не грубит.

— Ага… — Дилан задумчиво тянет, вновь бросив на мое лицо взгляд, затем уставившись в потолок. — Понял я, господи… — морщится, сильнее надавив на свой лоб.

Голова болит? Иногда от продолжительного сна может давить на лоб. Удерживаю свой край одеяла, присаживаясь на колени, кутаюсь в него, скрывая голое тело. Хорошо, что хоть «нижнее» остается на мне. Чем дольше «взаимодействую» с О’Брайеном, тем больше странностей открываю. Например, во время секса он не привык полностью раздеваться, как и не привык, что его партнер полностью голый. Думаю, причина в том, что большая часть его сексуальных приключений проходила вне дома, в местах, в которых было просто не до полного «оголения». Хотя… в первый наш раз он намеренно раздевал меня, я же просила не делать этого. Это лишь предположение, но, возможно, таким образом он получал удовольствие. От своеобразного психологического насилия надо мной. Если бы я так открыто не демонстрировала свое нежелание раздеваться, думаю, он даже не обратил бы внимание на наличие у меня верхней одежды. Надо проверить свою теорию. Сегодня я сама настояла на избавление от рубашки и майки. И джинсов. Лифчика на мне и не было, а вот когда руки дошли до тру… в общем, данный атрибут нижнего белья остался на мне. Как ни странно. Нет. Это странно. Дилан же даже не подумал их снять. Сам остался в штанах. В общем… интересный он тип.

Сижу, прижимая край одеяла к груди. Наблюдаю за мрачным лицом О’Брайена, который постепенно убирает телефон от уха, мыча что-то собеседнику. Жаль тот не видит этого открытого намека на прекращение разговора. Я наклоняю голову, задумчивым видом не привлекая никакого внимания. Такое чувство, будто он сейчас уснет. Прямо так.

Неуверенно протягиваю холодную ладонь к его лицу. Дилан награждает меня косым взглядом, после опять уставившись в потолок:

— Ну и? — хмурится, а я убираю его руку, пальцами коснувшись горячего лба. Накрываю его полностью. Кажется, чувствую пульсацию. Ничего себе у него давление скачет… Продолжаю удерживать ладонь на горящей коже, все больше клонясь к мысли, что парень просто простыл, а Дилан в этот момент завершающе мычит в трубку и отклоняет вызов, бросив телефон обратно на тумбу. Пальцами трет веки. Долго. Сон не отгоняет.

— Кто звонил? — решаюсь задать вопрос. О’Брайен опускает ладони на живот, заиграв пальцами с тканью одеяла, и смотрит в потолок, заметно хмуря темные брови:

— Роббин, — хрипло. Он определено простыл. Подавляет кашель, мрачным взглядом исследуя что-то наверху. Кажется, придется самой подталкивать его говорить. Он как-то не торопится с объяснением.

— Что-то случилось? — интересуюсь, немного меняя положение ладони, уложив на противоположный висок, из-за чего приходится подсесть ближе. Парень никак не реагирует на мои действия, но моя вечная холодность тела как ни зря кстати.

— Она берет ночную, — прикрывает веки, когда прибегаю к использованию второй ладони, накрываю левый висок. Одеяло сползает. — А тебя надо завтра на осмотр отвезти. В восемь утра, черт.

— Можем пропустить, — знаю, что нельзя, но неохота обременять. Холодом одаряю горячее лицо парня, который опять открывает карие глаза, уставившись вверх:

— Нет. Там какое-то подобие ревизора.

— Кто-кто? — вопросительно наклоняю голову, своей, видимо, тупостью вызвав усмешку:

— Придет порученный из твоей психушки, — Дилан мнется. — Или из приюта, — вздыхает, раздраженно махнув ладонью. — Короче кто-то, доверенный твоим лечащим врачом, — складывает руки на груди. Я хмурюсь, с замершим сердцем в груди пытаясь уточнить, будто невзначай:

— А имя…

— Это имеет значение? — мне даже договорить не дают. О’Брайен наконец обращает на меня продолжительное внимание, получив с моей стороны короткое покачивание головой. Отводит взгляд. Вздыхает. Сердито пялится в стену. Что-то мне подсказывает, его настроение ухудшается вовсе не под давлением просьбы Роббин отвезти меня. Он таким был вчера на вечеринке, затем на берегу, а после встречи со старым знакомым так вообще требует моего излишнего наблюдения. Как всегда. Делает вид, будто его состояние обыденно-негативное и серьезное, но что-то сейчас не так. Если Дилан даже не старается произвести впечатление весельчака, значит, дело дрянь.

Медленно скольжу пальцами с обеих сторон его лица к щекам и накрываю их ладонями, заставив парня сильнее неодобрительно свести брови. Он переводит на меня взгляд, явно не намереваясь подкреплять свое моральное недовольство словами, поэтому заговариваю сама.

— Не унывай.

Шепчу. Смотрю на него без ярко выраженных эмоций, а Дилан в ответ сильнее хмурит брови, правда голос наперекор звучит расслабленно:

— Я просто хочу спать, — замечаю, как он принимается щипать пальцами татуированную кожу плеч. Нервничает?

— Не унывай, — повторяю, мягко дернув его за щеки. О’Брайен больше не хмурится. Если бы я не разбиралась в ситуации, то подумала бы, что он смотрит на меня, как на идиотку, но нет, он просто в ответную прекращает выражать какие-либо эмоции, подобно мне. Но взгляд спокойный, правда тяжелый. Опираюсь одной рукой на кровать, другой погладив его по волосам, будто ребенка. Не знаю… как иначе проявить нечто, что напомнило бы заботу. Хотя бы частично. Меня никто по голове не гладил. Поэтому… не судите.

Уверена, О’Брайен думает о старом друге. Он расстроен и подавлен. Пусть продолжает отрицать. Я не стану спорить, но и верить в ложь не собираюсь.

— Улыбнись, — шепчу, склонив голову к плечу. И губы самой растягиваются, хоть и слабо. Выглядит Дилан забавно. Такой весь из себя суровый, а на поглаживание по голове реагирует, как щеночек. Парень раздраженно закатывает глаза, когда открыто подшучиваю, принявшись почесывать ему за ухом, и шевелится, поворачиваясь ко мне спиной. Ложится на живот, отвернув голову. Веки сжимает, ладонями скользнув под подушку. Громко выдыхает — татуированные плечи опускаются. Возвращаю ладонь на его волосы, взъерошив их, и убираю руку, оглядевшись в поисках своей одежды. Не помню, где ее оставила. Голой бродить как-то не хочется, даже в темноте. Не знаю, что толкает меня сделать это, но иду на поводу у интуиции, запустив ладони под подушку, и невольно улыбаюсь, нащупав под ней ткань. Вытягиваю ее, вынудив О’Брайена поднять голову и взглянуть на меня. Держу в руках черную футболку. Его, к слову. Изогнув брови, смотрю на парня, который щурится, с таким же недоумением уставившись на свою вещь.