— Поэтому ты просила меня не останавливаться, — щурится, явно насмехаясь над моими попытками доказать обратное. — Логично.

С придыханием смотрю на него. Сжимаю губы до естественной для своего вида бледноты. О’Брайен продолжает давяще воздействовать на меня зрительно, ждет, что я сдамся, признаю его правоту, но я сама не до конца могу разобраться в собственных ощущениях. Знаю лишь то, что ничего из этого не имеет значения, и не будет иметь. Ведь исход у меня один.

Опускаю глаза, опускаю руки. Ничего не отвечаю. Не хочу больше обсуждать это, поэтому выбираю метод психологического побега, раз уж физически мне не удается сдвинуться с места. Замыкаюсь в себе.

Наверное, это служит толчком к желанному завершению разговора.

— Окей, — Дилан наклоняется вперед, телом прижавшись к моей спине. — Даже если так, — продолжает с недоверием коситься на меня, открыто насмехаясь над моими попытками убедить его в искренности своих слов. — Даже, если я действительно тебя не интересую, — надо видеть, как он морщится, всем своим видом выказывая неприязнь к моей психологической борьбе с ним, ведь он знает, что в любом случае выйдет победителем. — Ты прекрасно знаешь. Я всегда добиваюсь того, чего хочу.

— И чего же ты хочешь?

Поднимаю глаза. Нахожу парня в отражении зеркала. Смотрю. Хмуро. Кажется, мое дыхание значительно тяжелеет, становится глубоким, тихим. Дилан пристально смотрит в ответ. Я задаю ему вопрос, который требует раздумий? Чего не выпаливает? У этого типа всегда есть, что сказать. Чего молчит?!

Сглатываю, осознав, что тишина затягивается. О’Брайен продолжает опираться на раковину, не позволяя мне отойти, продолжает пялиться, а я уже пару раз отвожу взгляд в сторону, прежде чем он роняет как-то тяжело, будто его слова весят тонну:

— Je te veux.

Словно он что-то осознает. Прямо сейчас. В данный момент. Будто я задаю ему правильный вопрос, который помогает… Чем-то. Не могу утверждать. Я ведь даже не понимаю его французский, посему не могу судить. И не желаю знать, что именно он преподносит в качестве ответа. Мне достаточно видеть его выражение лица, но и от этого ограждаюсь, отводя взгляд, и шепнув менее уверенно:

— Мне надо принять душ, — без капли смелости накрываю его запястья, надавливаю, намекаю. Пусть сам уберет. У меня нет сил давить на него.

Дилан понимает молчаливый намек. Выпрямляется, соскользнув ладонями с края раковины, но не спешит отойти. Протягивает руку к струе воды, намочив пальцы, после чего грубым движением вытирает кончик моего носа, больно дернув за него. И всего на мгновение на его серьезном лице мелькает натянутая улыбка. Разворачивается, вялым шагом направившись обратно к двери. Открывает её, а я… Я осознаю кое-что интересное:

— Ты похож на неё, — данный факт вызывает хмурость на моем лице. Медленно поворачиваю голову, оставаясь слегка озадаченной своим внезапным открытием, ведь… И правда. Они похожи.

— На неё? — Дилан встает за порогом ванной, сунув ладони в карманы джинсов, и хмыкает. — Я вроде парень. В чем ты уже не должна сомневаться.

— В том, как сложена психология, — подхожу ближе к двери, внимательно всматриваясь в черты его лица. — Вы похожи, — с давней обидой щурю веки. — Только она предпочла исчезнуть. Без меня, — голос обретает жесткость. — Бросила, — ниже опускаю взгляд. — Одну, — еще ниже. — Здесь.

— Ты не одна, — стандартная фраза. Сколько раз мне доводилось слышать подобное?

Вновь обращаю свой лишенный интереса взгляд на парня, фыркнув:

— Она так же говорила, — не могу не подметить одну странность. — Ты вроде умный парень, многое понимаешь, но порой мне кажется, что ты очень, очень наивен, — вглядываюсь в его карие глаза, которые с интересом смотрят на меня. — Может, все дело в разнице? Мы росли и развивались в разных средах, может, поэтому.

— Так… — Дилан хочет прервать мои размышления, поднимает ладони, дабы остановить, но не даю ему возможности встрять:

— Ты вроде как способен понять меня, а я тебя, но… — качаю головой. — Мы смотрим на всё по-разному, — и сама же возвращаюсь к нежеланному разговору:

— Есть вещи, которые тебе не под силу, что бы ты там о себе не возомнил.

— Тея, — парень усмехается, — я — Дилан О’Брайен. И официально заявляю — тебе пиздец, потому что никуда ты не денешься и…

— Я все равно исчезну.

Замолкаем. Оба. Уголки его губ опускаются, во взгляде сохраняется спокойствие, но он довольно нервно скачет по моему лицу, что говорит о внутренней несобранности этого типа. Парень опускает ладони, медленно его лицо обретает знакомую озадаченность, и он даже готовится что-то сказать, но я не даю.

Сжимаю ручку двери. Закрываю её, оставив Дилана одного в коридоре. Задвигаю щеколду. Делаю шаг назад, задумчивым взглядом врезавшись в деревянную поверхность.

Всё верно. Ничего не имеет значения. Что бы он там ни говорил. Это пустая болтовня для меня.

***

«Всё равно исчезну».

В каком смысле?

Шум воды возвращает трезвость ума. Взгляд устремляется на поверхность двери. Дилан совершает необдуманное действие, касаясь ручки дергая её в попытке открыть, но заперто. Конечно. Девчонка более не так опрометчива, как раньше. А что бы он сделал, будь дверь открыта? Продолжил бы терзать её вопросами, добиваясь объяснений? Это впустую. Тея Оушин дала понять, что его попытки встретит замкнутостью. Она тупо закроется и прекратит реагировать на его действия. Как раньше. Девушка часто так поступала.

Отступает назад, нервно перебирая пальцами край футболки. Бред какой-то.

Оборачивается, взглядом зацепившись за Роббин. Точнее, за бутылку вина, с которой она рассчитывает незамечено уединиться в комнате. План проваливается, когда женщина тянется ключами к замку. Дилан открывает дверь. Его всемогущая бдительность уже не поражает. Роббин лишь удрученно вздыхает и с обреченностью направляется к рабочему столу, чтобы налить вино в бокал. О’Брайен встает на пороге, сложив руки на груди, а плечом облокотившись на деревянный косяк. Играет на два фронта: наблюдает за матерью и следит за коридором, чтобы не упустить Тею.

Правда, в данный момент все его внимание отдано Роббин. Он не любит, когда она пьет. Он запрещает ей пить. Поэтому её внешнее состояние и поведение в целом напрягают.

Но начинает О’Брайен издалека. Якобы его не интересует причина распития алкоголя.

— У Эркиза есть дочь? — решает задать менее актуальный и важный вопрос. Роббин садится на стул, откупорив бутылку, и бросает на сына уставший взгляд, с подозрением сощурившись:

— Почему спрашиваешь?

— Есть? — он задает вопросы. Она отвечает.

Роббин еще секунду изучает его лицо, но плюет на причины заинтересованности этого типа семьей ее молодого человека:

— Да, — наливает себе целый бокал. — Но у них сложные отношения. Девушке диагностировали онкологию, но она будто… Не верит, — отставляет бутылку, вздохнув. — Знаешь, сбегает от реального факта. Так часто поступают пациенты… — подносит бокал к губам, вновь задавшись логичным вопросом. — Почему ты спросил? — переводит на него внимание, а Дилан пожимает плечами:

— Просто, — наблюдает, как его мать совершает большие глотки, практически полностью опустошив бокал, и закатывает глаза, испытав неподдельное раздражение. Она никогда не умела пить.

Роббин с громким стуком опускает стеклянную посуду, морщится от ударившего в нос щекотливого ощущения. По груди разливается жар. Её затягивает.

— Мне звонили из школы, — теперь её черед. — Спрашивали, почему ты не посещаешь. А сильнее всех переживает твой тренер, — берет бутылку, вновь наполняя бокал, пока она еще способна на это. — Он шлет мне сообщения каждый день.

Дилан с неприязнью и издевкой пускает смешок:

— Может он, как и Эркиз, просто хочет тебя трахнуть?

Тяжелый вздох. Роббин громко ставит бутылку на стол, повернувшись на стуле лицом к сыну. Тот продолжает вести себя непринужденно, просто, но напряженно постукивает пальцами по плечу, когда женщина глотает алкоголь, с очередным вздохом принимаясь за свои нравоучения: