Тея улыбается, поглядывая на мою мать, ладонями прикрывает губы, будто скрывая свои эмоции, а я теряю бдительность, изучая её лицо, поэтому упускаю момент, когда Роббин настигает меня, как следует хлопнув по пятой точке влажной тряпкой.

Убейте меня.

Вечер. Гребанный. Вечер. Девять двадцать пять, если точно. За окном моросит осенний дождь, ветер несильный, но, проникая через форточку, треплет ткань штор, свистит, сочась сквозь щелку двери, которую оставляю, чтобы наблюдать за происходящим в коридоре, поникшем в полумраке.

Я… маньяк, походу.

Мы рано поужинали, сегодня, по просьбе Роббин, ложимся до десяти, чтобы как следует выспаться. Прошлая ночь была тяжелой не только для неё, поэтому к концу дня мы с Теей демонстрируем наивысшую степень усталости. После нескольких часов безостановочной и безжалостной уборки. Давненько Роббин не устраивала подобного марафона, я уже успел позабыть, какого это — валиться с ног от усталости и задыхаться пылью. Для Оушин это первая генеральная уборка. И кажется, у девчонки шок.

Теперь, приняв душ, сменив одежду, пережив две проверки матери на мое наличие в кровати, я стою у двери, прислушиваюсь к шуму воды в ванной и жду. Выжидаю. Как идиот. Роббин сильно устала, она уже провалилась в сон, поэтому дома царит темнота. В коридоре второго этажа на ночь оставляют небольшой ночник теплого света. Наверное, вот она — деградация. Признание своей неадекватности и нежелание побороть её.

Шум воды затихает. Напряжение возрастает. Опускаю взгляд в пол, оценивая свое поведение. Полнейший беспросветный неадекват. Мило. Еще есть возможность оставить бедную девчонку в покое и… Нет, она вовсе не «бедняжка». В груди закрадываются подозрения, что Тея хорошо осознает причины моего поведения, и её это смешит. Моя несобранность.

Щелчок замка. Поднимаю глаза, прижавшись ухом к стене, а пальцами давлю на поверхность двери, чтобы шире приоткрыть её. Вслушиваюсь. Шаркающий шум. Вялость движений. Она без сил. Но мне плевать. Побуду эгоистом. Опять.

Выглядываю из-за двери, сделав шаг за порог. Оушин потирает свободной ладонью лицо, второй рукой прижимает к груди свое полотенце. Зевает, совершенно утеряв бдительности. У меня есть шанс вернуться в комнату и остаться незамеченным, но, глотнув воды во рту, спешу обратить её внимание на себя:

— Тея? — устало шепчу. Наконец, на смену раздражению и злости приходит вымотанность той ситуацией, виновником которой сам и являюсь. Тея на тихий голос реагирует иначе. Не вздрагивает, спокойно обернувшись, думаю, её усталость влияет на поведение. Девушка покачивается на вялых ногах, босыми стопами шлепая по паркету. Смотрит на меня, слегка сощурившись, видимо, глазные яблоки так же покалывает, как у меня, словно в них бросили песок.

Я отпускаю ручку, ступая чуть вперед, оглядываюсь на дверь матери, боясь, что и на этот раз женщина влезет, помешав мне провести разговор.

— Что-то случилось? — Оушин трет опухшие веки, бубнит, томно зевнув и скользнув ладонью по горячему после теплого душа лицу. Я приближаюсь к девчонке, более не позволяя себе тянуть и секунды:

— Нет, я… — прерываюсь на хриплый кашель, прижав к губам кулак. Тея наклоняет голову к плечу, вопросительный взглядом исследовав мой внешний вид:

— Заболел? — она говорит со мной таким непринужденным тоном. И это самое пугающее, что происходит между нами. Будто бы… Ничего не произошло. Подхожу, останавливаясь в нескольких шагах, чтобы не врываться в её личное пространство. Больше я себе не позволю нарушить границы дозволенного. Поднимаю на неё глаза, никак не прекратив теребить ткань футболки. Невольно задерживаю внимание на проявившихся отметинах — темно-розовых следов на коже шеи и под ухом. Боюсь представить, что она прячет под тканью клетчатой рубашки. Удрученный неприятными представлениями возможных повреждениях, которые я принес девчонке, ухожу в свои мысли, не контролируя проявление мрачности на лице, которую различает Тея, поэтому без задней мысли подступает ближе, заглядывая в мои опущенные глаза:

— Что? — добивается ответа. Ей правда хочется знать?

Поднимаю на неё взгляд, в последний раз позволив себе замешкать, после чего набираю больше кислорода в легкие, ощутив, как волна напряжения мурашками проходит по спине:

— Извини, — и ради этого я весь день изводился? Ради короткого извинения? Замечаю мелькнувшее в глазах Теи волнение. Она отступает на шаг назад, но зрительного контакта не прерывает, будто знает, что это не все.

Мне нельзя углубляться в размышления. Говори, сопляк.

— Чтобы я еще раз принял эту дрянь… — нервно потираю влажные ладони, переминаясь с ноги на ногу. — Извини, — на мгновение разрываю зрительный контакт, опустив глаза, чтобы перевести дух. Я не часто прошу у кого-то прощения. Не часто признаю свою вину. Поэтому совершать это труднее, чем может казаться.

Тея пальцами касается влажного полотенца, висящего через её хрупкое плечо, а затем её ладони принимаются поглаживать кончики мокрых волос. Девушка отводит взгляд в сторону, терпя молчание между нами, и я поддаюсь ситуации, сунув одну ладонь в карман штанов, другой скольжу по волосам. Атмосфера натянута. Точнее, я воспринимаю её таковой. Редкое поглядывание на лицо Оушин не помогают понять, как она воспринимает происходящее, но её молчание нагнетает обстановку. Принимаюсь стучать кулаком об кулак, собираясь взять все под свой контроль, заговорить, как-то… Что-то… Сделать. Но девушка внезапно открывает рот, врезавшись в мое лицо прямым взглядом, вовсе не скованным, а каким-то озадаченным:

— Ты ничего плохого не сделал, — и голос звучит так… Будто она правда верит в то, о чем говорит. Словно я действительно ничего не сделал. Что за черт?

Но лицо не выражает лжи. Тея спокойна. Непреклонна. Только её пальцы сжимаю пряди волос:

— Я не была против, — хмурит брови. — Тем более это не было внезапностью, — ей удается поставить меня в тупик своим заявлением. — В последнее время ты искал со мной физический контакт. Телесное влечение. Поэтому и морально я была готова, — я даже губы приоткрываю, дернув ворот своей футболки. Она рассуждает о произошедшем так спокойно и по-детски непринужденно. Не пойму, чего я ожидал от неё? Какой реакции? Оушин нечасто проявляет свою иную сторону. Она скрывается за маской дуры, поэтому я слегка огорчен. Ожидал, что смогу поговорить с ней настоящей, но, думаю, девушка намеренно скрывает саму себя. Почему? Лучше бы она меня избила.

— Но… — предпринимаю попытку доказать свою вину, я не хочу, чтобы Тея считала, что меня не волнует произошедшее, будто бы… Переспал и забыл. Словно она одна из тех незнакомок в притоне. Нет, вовсе нет. Но я не в состоянии подобрать верных слов. Впервые.

— Единственное, что меня тревожит… — Тея хоть и ведет себя, как идиотка, но говорит с вполне осмысленным видом. — Ты ведь, — девушка исподлобья смотрит на меня, — не привязываешься ко мне?

Вопрос, ставящий в тупик. Причем, куда не повернись, встретишься взглядом со стеной. Поднимешь голову — потолок. Низко.

Не шевелюсь, прекратив дергать ткань футболки. Смотрю в ответ, не боясь поддерживать с ней зрительный контакт. Но реакция на её слова вырывается с нервным смешком:

— Ну, мы живем под одной крышей, взаимодействуем… — качаю головой. — Разными способами, — заувалированно, очень заувалированно. — Так или иначе, мы становимся ближе, — не могу убрать с лица эту неадекватную улыбку. — Ты вроде как мне друг, — стучу пальцами по макушке, вновь скрыв ладони в карманах штанов. — Я надеюсь, — смотрю на девушку, сощурившись. Но ведь это очевидно? Почему она полагает, что мы не привязываемся друг к другу? Это же… Человеческий фактор. Это нормально… для нормальных.

Тея внимательно смотрит в ответ. Щурится. Проронив шепотом:

— Дэниел твой друг. Брук твой друг, — секундное молчание под давлением моего взгляда. — Я — просто я, которая хочет поддерживать с тобой общение.

— Разве это не значит «быть другом»? — мой голос становится тверже, уверенность возвращается.