— Если ты кого-то обидел и, главное, тебя волнуют чувства этого человека, то просто поговори с ним. Не знаю, чего ты ждал от меня, ведь ты и без того понимаешь, что любая проблема усугубляется молчанием, решается разговором. Главное не тянуть с этим.

О’Брайен вновь закатывает глаза, застав мать тепло улыбнуться:

— Раздражаю, верно? Не любишь ты капитана Очевидность, — и хихикает, не вытерпев такого бурчащего и сонного парня, в котором, кажется, даже двадцать лет спустя будет видеть ребенка:

— Такой ты у меня миленький, когда тревожный, — издевается, потрепав Дилана за волосы, и тот сильнее ворчит, сильнее хмурит брови, предприняв попытку повернуться к матери спиной, но та хватает его плечо обеими руками, потянув обратно и наклонившись к щеке.

— Мама! — Дилан сам удивлен, что его голос способен быть таким визгливым, несмотря на хриплость.

— Дай чмокну! — она смеется над сопротивлением парня, но ей удается коснуться губами его лба, из-за чего Дилан морщится, с отвращением накрыв ладонями лицо:

— Женщина, господи!

Но Роббин продолжает лишать его моральной стойкости, когда хватает пальцами за щеки, потянув в стороны:

— Так и хочется задергать до смерти, — с каким-то детским восторгом раскрывает свои мысли и смеется, ведь Дилан делает вид, что выстреливает себе в висок, после чего все-таки отворачивается, более не желая продолжать утреннюю беседу с матерью, которая получает неописуемый заряд положительной энергии после взаимодействия с сыном. Они так редко говорят. Он не раскрывает своих мыслей, а тем более тревог, скорее всего, принимая это за признак слабости, а Дилан не из тех, кто верит в наличие у себя слабых сторон. И кто его таким воспитал?

— Ладно, валяйся, — женщина гладит его по волосам и поднимается с кровати, взяв кружку. — Занятия отменили.

Оглядывается на сына, прикрывая дверь, но не до конца. Привычка. И с улыбкой, полной энергии шагает к лестнице. Всё же Дилан, пусть и отрицает, очень сильный в эмоциональном плане. Он даже не осознает, какую подпитку устроил для Роббин, она чувствует себя эмоционально взбудораженной. Странно признаваться в наличие зависимости, но положительные эмоции сына ей необходимы для поддержания сил.

Спускается на первый этаж, входит на кухню, больше не пропуская через себя унылую атмосферу утра, и взглядом упирается в Тею: девушка сидит за столом с кружкой воды, одета в темный свитер с высоким воротом и длинными рукавами, а ноги скрыты под тканью спальных штанов. Роббин широко улыбается, минуя стол:

— Ты уже не спишь, — кладет кружку в раковину к остальной посуде. Оушин отрывает спокойный взгляд от воды, подняв на затылок женщины, принявшейся разбираться с грязной посудой. Тея выглядит… Обычно. Скованно и собранно. Ничего в её внешнем холоде и равнодушие не выдает того эмоционального шторма, что накрывает волнами сознание.

— Как ваше свидание с Эркизом? — даже голос звучит ровно. Руки Роббин медленнее водят мочалкой по тарелке, а взгляд поднимается на стену.

— Вы выглядите очень счастливой, — подмечает девушка за её спиной, и мисс О’Брайен шире улыбается, оглянувшись:

— Запомни, Тея: мужчина сделает тебя счастливой только на время. А вот смущенный ребенок — надолго.

Оушин выглядит наивно спокойной, смотря ей прямо в глаза:

— Вы застали Дилана нагим?

— Боже, нет, — её прорывает на смех. — Он у меня лет с четырех сам возится, меня не подпускает, — отворачивает голову.

Тея опускает взгляд, промычав под нос:

— Самостоятельный.

— Ага, — Роббин делает напор воды тише, чтобы слышать девушку, — но иногда он ослабляет бдительность — и я сразу же наношу удар.

— Звучит страшно, — Тея сегодня необычно болтлива. Роббин нарадоваться не может. Какое замечательное утро!

— Это верно, — она откладывает посуду, выключает кран, и подходит к шкафчикам, вынув аптечку. — Держи витамины, — оборачивается к девушке, положив баночку перед её кружкой. Тея отвечает кивком, глаза опускает, пальцы стучат по поверхности посуды. Женщина хватает со спинки стула фартук, надевает и шагает к холодильнику. Сегодня постарается приготовить хороший завтрак, что-нибудь новенькое. У неё потрясающее настроение.

— Роббин, — слышно за спиной.

— М-м? — открывает холодильник, заглядывая на полки.

— Можно, попросить у вас совет?

Женщина замирает, с каким-то волнением оглядывается на девушку, а та продолжает смотреть в кружку, постукивая пальцами по её стенкам. Роббин моргает, не в силах удержать своей растерянности, и откашливается:

— Ого, вот это утречко у меня сегодня, — невольно произносит вслух, заставив Тею поднять какой-то напуганный взгляд, но улыбка Роббин сглаживает напряжение. Она подскакивает к столу, выдвинув стул напротив, и опускается на него, поставив локти на стол, а ладонями подперев щеки. — Валяй, дитя, — выглядит так, словно ничего настораживающего не происходит, будто это штатная ситуация, но на самом деле Роббин очень взволнована. Каждый раз во время реабилитации она с трепетом ожидает, когда дети в первый раз обратятся к ней с вопросом, со своей тревогой. Именно первый раз — самый важный. Роббин должна сделать все правильно, чтобы отныне внутри Теи поселилось убеждение, что с мисс О’Брайен можно говорить о личном. Доверие. Роббин так его жаждет, что ладони потеют.

Не торопит Тею. Видно, как ей тяжело переступить через себя и заговорить. Девушка ерзает на стуле, ногами трясет под столом, её пальцы барабанят в два раза быстрее. Взгляд то опущен, то устремляется в стену, то оглядывается на окно. Откашливается. Роббин смиренно ожидает.

— Я чувствую себя… — Тее в принципе тяжело описывать свои ощущения, она слаба в передаче чувств и мыслей. — Странно.

— Попробуй описать, — Роббин действительно намерена понять, о чем ей хочет сообщить Оушин, но говорить с ней труднее, чем с Диланом. О’Брайен не любит личные разговоры, а Оушин просто не умеет «говорить».

Тея выглядит холодной, равнодушной, не скажешь, что её что-то тревожит. Девушка не проявляет признаков волнения, язык её тела спокоен.

— Будто происходит что-то неправильное, — выдает после минутной заминки. Роббин наклоняет голову к плечу, задумчиво сощурив веки:

— Вокруг тебя или…

— Внутри, — девушка перебивает, встретившись с женщиной взглядом. Таким непроницаемым, нечитаемым, что Роббин невольно глотнула воды во рту.

— Это идет против твоих убеждений? — она пытается разобраться, поэтому решает помочь Тее, задавая вопросы:

— Да, — хмурит брови, опустив взгляд в кружку.

— Приносит дискомфорт?

— Да.

Роббин на мгновение отводит взгляд, раздумывая над короткими ответами девушки и её общей безэмоциональности. Всё же она не доверяет женщине, поэтому скрывает свою чувствительную сторону.

— А когда это началось? — Роббин не оставляет попыток добраться до правды.

— Не могу ответить, — Тея продолжает наблюдать за водой в кружке.

— Попытайся описать, что ощущаешь.

Оушин глубоко вздыхает, откинувшись на спинку стула, словно надеясь создать больше расстояния, отдалиться физически:

— Словно это не мое, — хмурит брови. — То, что происходит. Я не должна быть здесь. Мне хочется убежать и…

— Тебе не нравится у нас? — женщина интропритирует её слова по-своему, заставив девчонку вскинуть голову, отрицательно закачав ею:

— Дело в том, что это касается не окружения, — пытается пояснить свои слова. — Это внутри, невольно касается пальцами одной руки своих ключиц, скрытых под тканью свитера. — Моего тела, — сильнее сводит брови, пронзая ледяным взглядом стол. — Это мое тело. Мне неприятно находиться в нем, потому что оно полно противоречий, — опускает руки на колени, забарабанив пальцами по ткани штанов. — Мысли вызывают головную боль, — отворачивает голову, взглядом врезавшись в стену. — Я в доме, в стенах которого не могу найти успокоения. И я хочу сбежать.

Роббин с серьезной задумчивостью вслушивается в слова Оушин, внезапно осознав, что ей необходимо сделать. Женщина должна доверить Тее личное. То, что даст ей понять — они похожи. И Роббин способна понять её чувства. Наверное, поэтому женщина так долго молчит, собираясь с мыслями, и не смотрит на Оушин, раздумывая, как ей начать. Признаться в чем-то сокровенном она не боится. Давно пережитое большее не пугает её. Так что…