— Я… — Роббин немного мнется, видимо, появление сына сбивает её настрой. — Попробую что-нибудь придумать, так что…

— Я могу позаниматься с ней.

Хмурю брови. Напряженный взгляд врезается в колени. Пальцами сжимаю ткань футболки, которую удерживаю рядом. Роббин прекращает массировать кожу моей спины, растерянно заикнувшись:

— Правда?

Отвожу взгляд, отворачивая голову в иную от парня сторону. Скрываю своей негативной реакции, поскольку… Зачем? Зачем он усугубляет мое положение? Зачем идет на уступки и делает предложения о помощи? Я! Я должна быть полезной ему! Не наоборот! Какого, блять, черта он…

— Было бы здорово, — Роббин каким-то умиротворенным тоном соглашается, поглаживая меня по спине, словно призывая откликнуться на предложение сына, но даже не смотрю в его сторону. Он всё портит. Чертов благодетель.

— Это ненадолго, — женщина будто через пальцы ощущает, как сквозь мою кожу стреляет напряжение. — Я постараюсь найти решение.

***

Вечерняя суета Роббин воспринимается мною с непривычкой, словно я возвращаюсь в те первые дни моего пребывания в этом доме. Не могу объяснить, почему начинаю смотреть на уже знакомые вещи под углом неизвестности. Пропадает приобретенная раскованность, позволяющая самостоятельно передвигаться по дому. Возвращаюсь из больницы — чувство дежавю не покидает разум. Вроде, вокруг всё такое знакомое, я больше не теряюсь в коридорах, хорошо осознавая, что и где находится, да и жители дома меня не сковывают.

Но… Что-то определенно не так.

Стреляю коротким взглядом на Дилана, сидящего со мной по одну сторону стола, и ерзаю на стуле, вновь ощутив необычное покалывание в груди. Скорее всего, это чувство вины. Оно вызывает неприятный дискомфорт в ребрах. И именно поэтому мне тяжело оставаться с парнем наедине. Стыд гложет. Никогда прежде не ощущала такой подавленности, как от мысли о том, что мое стремление к смерти может навредить тому, кто наоборот вытягивает себя, дабы сохранить жизнь. Мы слишком разные.

— Ты на машине? — Дилан уточняет у матери. Не скажу, что напряжение между ними унимается полностью, остается натянутость, но они не спешат обсудить её, думаю, им обоим пока так легче — держать друг друга на расстоянии.

Роббин берет с собой перекусить, закрывает холодильник и уверенной походкой двигается к порогу кухни:

— Меня подвезут.

И всё. Дилан отводит взгляд, сдержанно пропустив мимо ответ матери, которая с таким же наигранным равнодушием проглатывает сказанное, притормозив у двери:

— После ужина сразу спать, — раздает команды. Я рада видеть её такой. Кажется, та Роббин О’Брайен, которая впервые встретила меня на пороге своего дома, медленно возвращается.

— Тея — лекарства. Дилан… — хочет, наверное, попросить его не покидать дом, но воздерживается. — Ладно, пока, — машет связкой ключей, когда её телефон принимается вибрировать. За ней приехали. Не сомневаюсь, что это доктор Эркиз. В больнице, во время отсутствия Дилана, они вполне себе приятно общаются. Мне удавалось пару размечать, как мужчина ненароком касается её спины ладонью. Между ними явно что-то есть. И когда-нибудь О’Брайен выскажет свои недовольства на этот счет, а пока он остается молчаливым.

И мы слышим, как дверь закрывается.

Дилан тут же выдыхает в потолок, сцепив пальцы ладоней за затылком, и немного сползает на стуле, широко расставив колени, коснувшись одной из них моей ноги. Лишний телесный контакт усиливает в разы мой дискомфорт, заставив предпринять попытку встать из-за стола.

— Стоять, — парень приоткрывает веки, стрельнув на меня неодобрительным взглядом, а я замираю, успев немного выдвинуть стул. На него не смотрю, сосредоточив внимание на тарелке с едой.

— Куда бежишь? — вполне себе нормальный вопрос, но реагирую на него скованным мычанием, после которого не сразу выдаю что-то на человеческом языке:

— Я наелась, — бурчу под нос, пальцами стукнув по краю тарелки. О’Брайен недолго изучает посуду. Я почти не притронулась к еде. Мне кажется, я не имею права не кушать.

— Салат хотя бы доешь.

И ослушиваться его.

Потому что я ему должна.

Сажусь обратно, не двигая ближе стул, и принимаюсь быстро съедать листья салата, чтобы скорее отправиться в комнату. Вижу, как парень с недоумением наблюдает за мной и моими попытками скорее пережевать еду. Не хотелось бы, чтобы он понял, что на самом деле я далеко не голодна, а тороплюсь, дабы сбежать, но, к сожалению, парень не принадлежит к типу идиотов. Он задумчиво смотрит перед собой, отпивая немного воды из кружки, после чего стучит пальцами по столу, успев сообразить, что сказать прежде, чем я справляюсь с салатом:

— Не хочешь фильм посмотреть?

Задает вопрос спокойным тоном, а я давлюсь, накрыв ладонью губы, чтобы хорошенько откашляться. Дилан искоса пялится на меня, изогнув брови. Ладно, веду я себя странно, но… Ничего не могу поделать.

— Спать надо, — хрипло тараторю, схватив полотенце, чтобы вытереть губы. О’Брайен пускает смешок, не веря моему беспрекословному послушанию:

— Время детское, — поднимает взгляд, убедившись. — Всего семь вечера, — и с такой же вполне спокойной улыбкой смотрит на меня, подперев кулаком висок. Я не разделяю его хорошего настроения, продолжив нервно ерзать на стуле, будто ожидая, что сам О’Брайен позволит мне встать.

Так. Это уже не смешно, Тея.

Повторюсь, пожалуй. Дилан — не идиот. К сожалению.

Парень смотрит на меня, нервно скользнув пальцами по переносице, и щурится, крепко сжав ими край искусанной губы:

— Что-то не так? — задает вопрос, который страшусь сильнее остальных возможных. Поднимаю глаза в ответ, лицо при этом выражает предательскую потерянность, разглядев которую Дилан сильнее сводит брови к переносице, но не успевает проронить следующий вопрос. Поднимаюсь, взяв в руки тарелку, и спешно шаркаю ногами по полу к плите, выложив на сковородку остатки еды. Слышу за спиной. Дилан выдвигает стул, встав, поэтому торопливо перехожу к раковине, попытавшись самостоятельно открыть воду. Но… Но.

О’Брайен встает сбоку, поставив свою тарелку на кухонную тумбу. Пальцами ладоней без усилий поворачивает ручки крана, настроив температуру воды. Кивком благодарю, принявшись неаккуратными движениями мылить свою посуду. Дилан продолжает стоять сбоку, опираясь бедром на дверцу тумбы. Складывает руки на груди. Чувствую — продолжает изучать меня, причем открыто, словно подготавливая к тому, что вскоре осыплет вопросами, касающимися моего странного поведения. А пока я могу частично «наслаждаться» его молчаливым наблюдением.

— Ты волосы собрала, — выдает. Не совсем то, чего ожидаю, поэтому растерянно хмурю брови, пытаясь придумать, что ответить:

— У нас в приюте тот, кто не убирал волосы, оставался без них.

— Тебе так больше идет, — очередные слова — и вновь выбивающие из колеи. Вожу губкой по тарелке, нервно глотнув воды во рту:

— Как и многим другим, — констатирую факт, настороженно бросив взгляд в сторону парня, который наклоняет голову, с явным интересом изучает, будто бы видит впервые, но я понимаю, что, возможно, вызывает у него желание рассмотреть меня.

Я не часто одеваюсь вот так: белая майка, мягкие штаны для сна. Обычно я стараюсь скрывать тело, но сегодня Роббин нанесла слишком много мази на ссадины, поэтому попросила пока не надевать рубашку, чтобы не испачкать ткань. Так что мне вдвойне некомфортно. А от такого повышенного внимания со стороны парня вообще хочется сравняться с полом.

— У тебя красивая шея, — прекращаю водить губкой. Взгляд не поднимаю. Кажется… Кажется сам Дилан осознает, что говорит, поэтому вдруг стучит жестко стучит пальцами по моей спине, грубым тоном процедив:

— Выпрямись, смотрится стремно, — послушно расправляю плечи, ощутив, как хрустит спина, и опять, на хрен, опять замираю, осознав, что О’Брайен с прежним хмурым интересом смотрит уже на мой затылок, пальцами надавливая на кожу:

— Охренеть, я могу нащупать твой позвоночник, — не пойму, какие эмоции преобладают в его голосе? Отвращение? Неприязнь? Вряд ли простой интерес. Не хочу видеть его лицо, не хочу понимать его ощущений. В любом случае, это не важно.