— Принесите полотенце и новое постельное белье, — женский голос и теплые руки, помогающие мне присесть. Мои глаза опущены. Ничего не разобрать, поэтому стараюсь слушать. Найти ту грань между паникой и ясностью.
— Тея…- спокойный женский голос. — Помнишь, кто я? — не вижу её, но ответ всплывает в голове. Роббин. Киваю.
— Хорошо, — она с успокоением выдыхает, кажется, садясь рядом на кровать. — Ты помнишь, что произошло?
Нет, ничего не помню. Абсолютно. Дыра. Роббин мягко гладит меня по плечам, пытаясь успокоить, и у неё выходит. Паника медленно отступает, а мои зрительные способности улучшаются. Теперь я могу рассмотреть её, хоть в глазах до сих пор мелькают расплывчатые участки.
— Чуть больше месяца назад ты потеряла сознание, — Роббин медленно проговаривает каждое слово, голос звучит нежно, она словно пытается разговором вытянуть меня из полумрака сознания. — Упала в воду, — чувствую, как кто-то забирает подушку, как кто-то полотенцем касается моей щеки, видимо, убирая капли рвоты. — Получила травму головы, — женщина проводит по волосам. — Врачи сказали, ты — боец.
Резко поднимаю глаза. Первая адекватная эмоция, возникшая внутри после пробуждения. Непонимание. Растерянность. Что? Моргаю, сильно сдавливая веки, и старательно фокусирую взгляд на лице Роббин, которая, видя мое недоумение, с теплой улыбкой поясняет:
— Выкарабкалась. Ты молодец.
Что?
Что?
Что?
В мыслях будто заедает пластинка. Я не свожу взгляда с женщины, наплевав на то, как странно сейчас выгляжу, ведь мое безэмоциональное лицо напрягает врача, стоящего чуть дальше от кровати. Глаза щиплет. Чувствую, как они начинают неприятно гореть, поэтому опускаю взгляд, пальцами коснувшись лба.
— Эй, всё позади, не плачь, — Роббин аккуратно обнимает себя, продолжая успокаивать. — Ты в порядке.
Но я плачу не потому, что чуть было не лишилась жизни.
Я плачу, так как меня лишили свободы, которую практически удалось добиться. И эта мысль выворачивает меня наизнанку. Эти люди… Думают, что спасают меня, но они лишь… Они вернули меня к миру боли и отчаяния. Медленная смерть. Что если они всегда будут препятствовать моему освобождению? Что если они каждый раз будут реанимировать меня? Что в таком случае мне делать?
От безумных размышлений, сопровождаемых выплеском эмоций, голова разрывается болью. Роббин пытается говорить со мной, пытается успокоить, неправильно трактуя мои слезы. Ей не понять, что я чувствую, о чем я думаю. Мы — разные.
Что мне делать?
— Хорошо, что бури не было. Иначе Дилану было бы тяжелее тебя вытащить, — внезапно замираю, затаив дыхание, а взглядом упираюсь в ключицы Роббин, которая сковывает меня крепким объятием. — Ты знала, что он пять лет занимался профессиональным плаваньем?
— Мам… — слышу неодобрительный шепот, и взглядом следую за его звучанием, искоса упираясь в парня, который стоит чуть в стороне. В голове не укладывается. Это… Какая это глупость!
Зачем он рисковал?! Он идиот?! Рисковать из-за меня! Из-за меня!
Сжимаю ткань одеяла, хмурясь. Мыслить удается разборчивее.
Какая нелепость. Я… Я не стою того. Я не имею права приносить этим людям столько проблем. Никто не должен переживать. Никто не должен…
— Никто не виноват, — Роббин произносит это, смотря на меня, но… Слова адресованы другому человеку. Я чувствую это. И…
Щурюсь, с неописуемой злостью на себя осознав, насколько эгоистично поступаю.
И думаю об этом, пока меня обследует врач. Думаю об этом, пока мне помогают принять душ. Думаю об этом, пока меня переодевают в другую больничную рубашку. Думаю об этом, пока в меня впихивают лекарства. Думаю… И осознаю.
Истина всегда проста и поверхностна, поэтому люди не замечают её.
Они не дадут мне умереть. Медленная смерть контролируется. Не мной. Ими. Что мне делать?
Выходит, медленная смерть — не спасение. Что мне делать?
Мне нужен план действий, он всегда у меня был. Что мне делать?
Я не хочу приносить другим неудобства. Не хочу эгоистично заставлять ответственных за меня людей заботиться обо мне. Что мне делать?
Возможно, мне нужен один миг. Лишь миг. После которого я получу свободу. Что мне делать?
Мне не нужна медленная смерть. Мне нужна вспышка. Яркая и быстротечная. Я знаю, что мне делать. Вот он — выход, план действий. Я исчезну.
Просто исчезну в один миг, короткий. Быстрая смерть, которую никому не под силу предотвратить.
Да. Так правильно. Это… Теперь, когда у меня есть план, я чувствую себя раскованней. Один миг — и меня не будет. Я пропаду. И никому не будет тяжело от этого, никому не принесу неудобств.
Вот только моя обретенная легкость вдруг сменяется тяжелыми мыслями и чувством вины. Из-за тебя, Дилан.
— Тея?
Сижу на краю кровати. Меня привели сюда после очередного осмотра, Роббин вышла поговорить с доктором, а я должна была лечь и отдохнуть, но не двигаюсь с того момента, как меня усаживает сюда медсестра. Смотрю в пол. Пальцами дергаю заусенцы. Не поднимаю глаз, получив осторожное обращение вошедшего в палату парня, появление которого только утяжеляет груз вины в груди.
— Что ты делаешь? — он говорит со мной непривычно спокойно. — Тебя попросили поспать, — подходит к тумбочке рядом с кроватью, поставив бутылку воды. Медленно перевожу взгляд на его руки, не поднимаю головы. Не могу заставить себя взглянуть ему в глаза. Он мог погибнуть, спасая человека, который не хочет жить. Я… Я чувствую себя обязанной. И мне это не нравится. Я не могу исчезнуть, не избавившись от груза ответственности. Я должна что-то сделать для него. Но… Что именно?
Татуированные руки, покрытые синяками. Усталая походка. Дилан молчалив. Он долгие минуты стоит ко мне спиной, пока дергает бутылку пальцем. И в его голове что-то происходит. Мы оба о чем-то гневно размышляем.
Отвожу взгляд в сторону, когда парень сует ладони в карманы джинсов, развернувшись, и изучает меня, предположив:
— Тебе тяжело лечь? Помочь?
Хмурю брови, оставаясь молчаливой.
Зачем. Ты. Сделал. Это.
Никогда больше. Не спасай. Меня.
Тебе и не придется. В следующий раз, я исчезну. И ты…
Мысли обрываются. Дилан приседает на одно колено рядом, постучав костяшками по одной моей коленке:
— Чувствительность улучшилась?
Не смотрю на него, заморгав. Парень прожигает нечитаемым взглядом мое лицо, повторяет короткий удар по другой коленке, которая вдруг дергается, отдавшись колкой болью в ноге. Морщусь, опустив глаза.
Что мне сделать для тебя? Что покроет твой поступок?
Дилан поднимает, обронив тяжелый вздох, и берет меня за запястья:
— Ложись, — с интересом слежу за тем, как он скользит пальцами по моим ладоням. Он что-то хочет сделать или… Нет, он убирает свои руки, повернувшись ко мне спиной, и отдаляется, настигая порога палаты. Осмелиться удается в тот момент, когда Дилан пропадает с глаз, прикрыв за собой дверь. Поднимаю голову, невольно принявшись щупать пальцами одной руки запястье другой. Моргаю. Сутулюсь. Продолжаю сидеть, безжизненно уставившись перед собой.
Я отдам тебе, когда будет нужно. Всё отдам, что потребуется.
И только тогда, когда моя совесть лишится тяжести, я смогу погибнуть.
Совсем скоро я уйду, а до этого постараюсь быть полезной тебе, О’Брайен.
========== Глава 24 ==========
Я предвкушаю быструю смерть
Как. Вернуть. Как?
Тея сидит на кровати, свесив ноги. Пытается сосредоточиться на рисовании — единственным занятии, которым может себя увлечь, пока торчит в стенах своей палаты. Напоминает то время, когда она была заключена в лечебнице без права на освобождение. Кажется, это было так давно, но… Если подумать, вовсе нет. Необычное однако явление — время.
Поглядывает на Дилана. Парень сидит на диванчике, вокруг него учебники и тетради с конспектами. Он без остановки грызет кончик ручки, выглядит очень сосредоточенным на учебе, которую пропускал больше месяца. Тее бы выдержки не хватило взяться. А вот он уже третий день сидит. Приходит сюда рано утром, уходит вечером, когда время приема подходит к концу. Как-то Оушин поинтересовалась, почему парень продолжает прогуливать школу. Его ответ был короток: «Не готов». Ясно, больше она не тормошила его психически. О’Брайен лучше оценивает свое состояние. Судя по всему, он пока не пришел в себя. Редко, но в голове девушки всплывает ожидаемый вопрос: «Где этот тип пропадал? И чем таким занимался, что до сих пор приходит в себя?»
