Опять. Как тогда, когда я напугал её, как тогда, когда она укусила меня на вечеринке.
Что это за херня? Кто она?
Деградация.
Тея внимательно наблюдает за мной, не отводит взгляд, вновь затянув никотин в рот, и удерживает его там, подавшись чуть ближе. Приоткрывает губы — и белый дымок необычными волнами проявляется, под давлением её выдоха коснувшись моей щеки.
По спине проскальзывает холодок. Кожа под одеждой покрывается мурашками. Не пойму, почему, но меня завораживает, внимание полностью завлекает происходящее. Оушин вновь набирает никотина в рот, немного хмуря брови, и теперь пускает его чуть ниже, я к черту уверен, она делает это намеренно.
Выдыхает его на мои губы, которые невольно приоткрываю, вдохнув никотин в рот.
Я больше не верю тебе, Тея. Твоей блядской невинности. Ты — лживая тва…
Девчонка вдруг улыбается, сжав зубами кончик сигареты, и с довольным выражением лица встает со скамьи, сунув ладони в карманы большой ветровки. Не меняю положения тела. Смотрю перед собой. Осознав.
Она опять сделала это. Она…
Щурюсь, стрельнув ей в спину не самым доброжелательным взглядом.
Она играет со мной?
***
Ветер остается сильным, но даже он не выгоняет из головы мучительное размышление о поведении этих двух. Что О’Брайен. Что Оушин. Но их мысли совершенно разные. Как и настроение, вызванное ими. Дилан продолжает сутулиться, опираясь локтями на колени, сцепив ладони, а голову опускает, уставившись себе под ноги. Тея глотает никотин, выпуская через нос. Шагает к краю выступа, кривые перегородки скрипят. Кто-то поломал их. Уже давно. Оушин пальцами вынимает сигарету, свободной рукой обхватив живот под грудью. Стоит. Смотрит на горизонт, воспринимая удары ветра с приятным успокоением.
Ей нравится. Дилана легко смутить.
Улыбается, сдержанно. Стряхивает с кончика сигареты пепел. Опускает голову. Крупинки летят вниз. С края, в воду, что находится не так далеко. Тея наклоняет лицо к плечу, осторожно шаркнув стопами ближе к краю. Вода пенится, бурлит, но нет, сегодня океан не пугает, не внушает чувство тревоги.
Губы растягиваются. Улыбка странная, непривычная для Оушин. Девушка выпускает никотин из ноздрей, резко вскинув голову, когда бьющий по телу ветер сносит с головы капюшон куртки. Её качнуло назад. Раскидывает руки, вцепившись пальцами в погнутые перила по обе стороны. Сигарета падает, ударяясь кончиком о выступ, и летит вниз, подхваченная диким воздухом. Оушин с восхищением смотрит, как окурок исчезает в пенной воде. Он был. И вот — его нет. Внезапно. Быстро.
Быстрая смерть. Это непривычное желание…
Удар в грудь.
Глаза шире распахиваются от внезапной боли, пронзающей ребра. Девушка крепче хватается за перила, подавившись врезавшимся в ноздри морозным ветром. Кашляет, морщась, и в ушах возникает громкий вой. Глаза слезятся. Столько неправильного восхищения отражается в них, когда девчонка устремляет свой взгляд в сторону черного горизонта.
А он плывет. Куда-то. Голову качает. Картинка мутнеет. Не может стабилизировать получение кислорода, оттого задыхается, приоткрыв рот. Давление в висках скачет. Медленно взгляд уплывает вниз, на волны, разбивающиеся о поверхность выступа. Тея немного наклоняется вперед, отпустив перила с одной стороны. Рука качается, пока вторая продолжает удерживать тело на месте.
Охватывает слабость. Высота кружит голову. Шмыгает носом.
С опаской поднимает взгляд.
Желание. Исчезнуть. Быстро. Откуда оно взялось внутри неё?
— Отойди, — Дилан устало потирает лоб, зевнув. — Там небезопасно, — вновь хочет опустить лицо в ладони, чтобы насладиться фальшивым одиночеством, но перед глазами резко сменяется картинка.
Глубоко посаженое воспоминание, вызывающее у парня ступор. Он смотрит под ноги, затем переводит взгляд на свои влажные ладони.
Тея отпускает перила, опустив руки вдоль тела. Стоит на краю, волосы треплет ветер, выраженное наслаждение на лице. Девушка прикрывает веки, отдаваясь стихийному желанию разодрать её кожу холодом.
Дилан поднимает голову, уставившись в спину девчонки, и воспоминание полностью восстанавливается в его сознании.
…Она была одета в эту куртку…
Синюю ветровку треплет сильный ветер, толкая Тею от края, дальше, но она сопротивляется, ожидая, когда поток изменит направление, потянув её к горизонту.
Космическому горизонту.
О’Брайен ладонью касается рукоятки скамьи, невольно подавшись вперед, присматриваясь, словно плохо разглядывает девушку со спины, на мгновение спутав её с другим человеком.
…Они так похожи.
Девушка, стоящая на краю…
Тея покачивается, ноги слабнут, темнота её привлекает, предлагая уйти. Наконец-то, уйти. Вместе с ней. Исчезнуть, как ненужный окурок сигареты. Испариться. В одно мгновение. Её не станет. Неужели? Свобода? Да?
…Он не понимает. Смотрит. Идет медленно, не спуская взгляда с девушки, которая постоянно приходит сюда, на выступ, ночью. И стоит. Просто стоит. С каждым разом подходя к краю всё ближе…
Дилан хмурит брови, вдруг оценив ту тревогу, что врезается в его грудную клетку, вырвавшись из неприятного воспоминания.
…Мальчишка останавливается, беспокойством окидывая девушку, и пугает её тихим голосом…
Оушин внезапно распахивает веки. Голова такая же тяжелая, но она хватается за необъяснимое, еле качнувшись на ногах, чтобы обернуться и затуманенным взглядом обнаружить О’Брайена. Он смотрит на неё. Он сам пребывает в шоковом состоянии, не ожидая от себя подобной слабости, но она срывается с языка. Шепотом. Тея хмурится, пытаясь сконцентрировать взгляд на парне, но… Слишком темно.
Что он сказал? Дилан сглатывает, не верит.
Мама? Он… Что?
Мрак. Окутывает. Сносит.
Веки прикрываются, а голова запрокидывается от слабости, полностью охватившей костлявое тело. Больше не чувствует. Не ощущает себя. Её нет. И не должно быть. Больше. Никогда.
Падение. Быстрое падение. Свобода — это падение?
Вода. Ледяная, терзающая вода. Свобода — это влажный холод?
========== Глава 23 ==========
Никто не предупреждал, что смерть — такая ледяная, колкая, а на вкус отдает горькой солью. Хотя разве это важно? Сейчас, когда всё тело порабощено холодом, в носу и глазах щиплет от соленой воды, а легкие сжимаются до размеров грецкого ореха под сдавившим грудную клетку морозом. Кровь стынет, ее внутривенный поток замирает, а мышцы ног, рук твердеют, немеют. Можно проследить ощущения, при которых кончики пальцев немного сжимаются и больше не имеют возможности разогнуться. Холод цепкой хваткой сдавливает череп, ломает ребра, останавливает хаотичные, приносящие боль сознанию мысли. И тормошит. Несильно, сегодня океан на милость спокоен. Он бурлит, терзает, бросает на встречу с каменной поверхностью стены, после чего тянет обратно, в сторону открытого горизонта, а тело долго не держится на поверхности, постепенно углубляясь в темноту.
Но каких-то жалких секунд достаточно. Успевает ли он обдумать ситуацию, осознать случившееся, принять его действительность? Один черт знает, а сам парень — нет. Психически он закрывается в момент, когда теряет привычную опору для ног, рванув в ледяную водную бесконечность. Он понимает, что делает? Нет. Его движения автоматические. Ни одной мысли в голове.
Рывок. Холод. Он даже морозных игл, пронзающих кожу, не ощущает. Всё это неважно, пока еще есть возможность видеть её. Потом будет поздно. Поэтому откладывает здравомыслие.
Ровно до тех пор, пока с его глотки не срывается хриплый кашель. Сухой, громкий, резких. Тело бьется в конвульсиях от мороза, охватившего физически и морально. Пальцы одной ладони сдавливают каменистую поверхность. Стоит на коленях, рукой опираясь на берег. Голова опущена. Пытается дышать, но грудную клетку сплющил дикий холод. Тут-то все ощущения проявляются, адреналин раскрывает их, оставляя парня наедине с параличом. Мысли. Их так много, и они безумны. Горло рвет от вздохов и щиплет из-за соленой воды, которой он вдоволь наглотался. Глазные яблоки будто обморожены, ресницы слипаются. Промокшая насквозь одежда ухудшает положение. Ткань прилипает к ледяной влажной коже, кажется, в ту же секунду примерзая, и с болью ее придется отдирать. Осенний ветер ощущается зимним.
