— Это будут твои проблемы, — вердикт. Окончательный. Роббин приоткрывает рот, но толку? Ей нечего сказать, поэтому складывает руки на груди, закрываясь от сына, а тот почему-то топчется на месте, пару секунд бегая взглядом по полу, после чего выдает с неясным для меня разочарованием:
— Я устал от тебя, — что-то мне подсказывает, смысл его слов куда обширнее. Он устал не просто от Роббин.
Они… Устали. От заботы, которой одаривают друг друга.
Хмурю брови. Мне как-то не по себе. Хочется… Сбежать. Но не шевелюсь. Даже тогда, когда О’Брайен поворачивается спиной к матери, лицо которой заметно бледнеет, а взгляд опадает в пол. Парень ступает по лестнице наверх, вынудив себя взглянуть на меня. Смотрю в ответ, выше подняв голову, ведь он проходит мимо, постучав пальцами мне по макушке и проронив без эмоций:
— Интересно?
Минует, свернув в коридор. Недолго обрекаю его на зрительное давление с моей стороны. Он без того измотан. Это проглядывается во всем. Даже в том, как он двигается, добираясь до комнаты, при этом половину пути прикрывая ладонью лицо, дабы хорошенько потереть его.
Перевожу внимание на Роббин — женщина скрывает свои глаза под тыльной стороной ладони. Дышит. Моего присутствия не замечает. Опускает руки, лениво направившись к комоду прихожей, чтобы накинуть пальто. Наблюдаю. Молчу. Оцениваю её движения. Они так похожи с Диланом. Она одевается, взяв сумочку, и открывает входную дверь, получив удар в лицо — ветер сильный, но её это не тормозит. Покидает дом. Опускаю взгляд, задумчиво скользнув им по своим костлявым рукам.
Роббин не справляется с одним трудным подростком. Зачем она, в таком случае, взяла меня? Зачем я здесь? Чтобы сделать её жизнь тяжелее? Я ужасный человек. Хочу набросить на неё столько болезненной ответственности. Лучше бы меня просто не стало, резко, внезапно.
Виском касаюсь перил, вдруг осознав нечто непривычное для меня.
Я хочу исчезнуть. Быстро.
Быстрая смерть, не приносящая никому неудобств.
***
Достало.
Всё, на хрен, достало.
Каким-то раком я осознаю, что мне требуется просто лечь и просто уснуть, но, блять, нет, я ворочаюсь пару часов в кровати, к черту скинув одеяло, ведь мне неописуемо душно от тех мыслей, что преобладают в голове, от тех ощущений, в которых приходится тонуть. Меня рвет. Физически расщепляет на частицы, вынуждая ерзать. Нет такого положения тела, при котором бы я не чувствовал дискомфорт. Не могу вынести его. Сажусь. Кручу головой, разминаю руки, ноги. Всё хрустит. Кости будто отекают, в голове образовывается воздушный жар, внутри которого хранятся здравые и правильные мысли, и их я должен придерживаться. Но они где-то там, глубоко внутри, а на поверхности остается лишь одно — желание бежать. Желание заглушить чем-нибудь рвущий дискомфорт.
И я поднимаюсь. С кровати. Пнув ногой рюкзак, который сразу же хватаю, намереваясь взять с собой. Вот оно — опять срабатывает. Я должен бороться, должен остановиться, подумать, вытянуть из темноты рассудок, но нет. Вот так оно и происходит. Ты отдаешься тому, что тебе легче принять, что принесет тебе удовлетворение, ответит на твои нужды. На этом основывается психика людей. Я не один такой, нет. Все поддаются. Все слабохарактерные.
Но не я. Я не должен…
Накидываю кофту, схватив рюкзак, и выхожу из комнаты, не стараясь быть тише. Мне плевать. Просто нужно убежать. Опять.
Спускаюсь вниз, проверяя карманы. Роббин наверняка взяла машину. Добираться пешком тяжелее, возможно, мне удастся проветрить голову и вовсе развернуться, но пока я серьезно настроен отправиться туда. Вновь.
— Ты гулять?
Замираю. В одну секунду. На месте, успев пальцами нащупать ключи от двери в рюкзаке, молнию которого раскрыл, добравшись до комода прихожей. Поднимаю взгляд, пронзая им поверхность двери перед собой, за ней шумит ветер.
Как ей… Как ей это удается? Быть такой тихой, незаметной. Не удивлюсь, если всё это время она сидела на лестнице, а я тупо не заметил её, проходя мимо.
Ясно одно — я в заднице, раз уж пойман. Не могу объяснить это чувство, но создается впечатление, будто Тея смотрит сквозь меня, поэтому без труда поймает меня на лжи.
Без труда поймет, что я собираюсь сорваться, поэтому с такой долгой паузой принимаю её вопрос, медленно переступив с ноги на ногу. Оборачиваюсь, обнаружив её там, где и намеревался увидеть — Тея стоит на втором этаже в лестничном проеме. Смотрит на меня без тяжести во взгляде, без намека на подозрение, но меня не обмануть. Она знает. Всё знает.
— Да, — ложь срывается с языка ровным тоном. — Гулять, — не отвожу взгляд. Она не отводит. Смотрим друг на друга. Её черед что-либо сказать, но где-то внутри меня возникает непоколебимое желание получить в ответ молчание. Её равнодушие, с которым она просто скроется за стеной, лишив такого долгого зрительного сражения. Её эмоций не прочесть. Признаюсь, мне стыдно. Я такой же, как она — толкаю нравоучения, выставляю себя таким борцом и идеалом, а на деле сдаюсь, не следуя своим же моральным установкам.
Первым опускаю взгляд, всего на мгновение, и Тее этого достаточно, чтобы убедиться:
— Ты не стараешься, — ровным тоном произносит, задевая мое самомнение. Врезаюсь взглядом в её лицо, с неправильной злостью прорычав с хрипотой:
— Я не собирался… — вынимаю ключи, звоном заставив девчонку вздрогнуть, но легкий испуг не мешает ей давить на меня взглядом, давить на мою чертову, хрен откуда взявшуюся гордость. Касаюсь ручки двери, кинув с раздражением, но в первую очередь я зол на себя, а девчонка просто попадается под руку:
— Я хотел пройтись, — не обязан оправдываться. Перед ней тем более.
— Можно с тобой?
Взглядом врезаюсь в свои костяшки. Той ладони, которой стискиваю дверную ручку, пока молча анализирую вопрос, полученный в спину. Она умело играет. Хочет поймать меня на лжи, хочет, чтобы я к черту признался, хочет унизить меня и…
Поднимаю глаза, вдруг ощутив, как напряжение пропадает с лица. Оно словно стекает ото лба к щекам, подобно воде, и я провожу ладонью по лицу, смахивая его. Хватаюсь за единственную здравую мысль, резко всплывшую к поверхности воздушного шара в моей голове. Не могу дать объяснение тому, как мне удается поймать её, но она помогает мне оценить ситуацию.
Негативным эмоциям так просто захватить меня. Особенно в таком состоянии. И я, как умалишенный, хватаюсь за единственную возможность вернуть себе рассудок.
Оглядываюсь на девчонку, врезавшись в её лицо с таким видом, будто она и есть — здравым смысл, непосредственное связующее с той моей частью, что после каждого срыва так яро продумывает план сдерживания темноты, которая сейчас имеет полную власть над моими действиями. Я не должен упустить миг осознанности, я должен ухватиться за него, чтобы не сорваться, поэтому неожиданно для Теи поддерживаю разговор:
— С чего вдруг?
Говори со мной. Чтобы я нормализировал мышление.
Оушин пожимает плечами:
— Хочу гулять, — слишком непринужденный ответ, она не особо думала над ним. — Ночью мало, кого встретишь, — чем-то объясняет свое желание пройтись. Может, я всё надумал? Может, Тея и не преследовала цель задеть меня? Может, она ничего и не поняла? Но смотрит девушка на меня разумно. Не думаю, что она настолько глупа, как указано в её медицинской книжке.
Всё еще смотрит. Не двигается, лишь дергает пуговицы на рубашке. Ждет моего окончательного вердикта. А я стараюсь не думать. Долго, поэтому голос звучит оборванно:
— Окей, — выдавливаю. Почему? Потому что её присутствие точно не даст мне сорваться. Мое самомнение не позволит облажаться перед той, кому я постоянно толкаю нравоучения.
Оушин не разделяет моего напряжения. Она вполне с довольным выражением лица начинает спускаться вниз, но я с тем же раздражением беру её за плечи, развернув обратно к лестнице:
— Накинь что-нибудь, — толкаю обратно к ступенькам. — Там холодно, — и пальцами касаюсь сжатых век, понимая, что да, окей, я зол на неё, но только по той причине, что она не дала мне сорваться, а именно это было необходимо моей иной стороне, моему второму «я», которое уже было готово ликовать, сломив меня.
