— А ты не опоздаешь на занятия? — Оушин отступает к столу, сев на его край, и с легким головокружением от перенапряжения (верно, для неё это — нагрузка) наблюдает за перемещением О’Брайена:

— Я уже опоздал, — с равнодушием в голосе отвечает, бросив рюкзак на стул, и закатывает рукава кофты, открыв дверцу холодильника, на одной из полок которого обнаруживает миску с заготовленной смесью для блинчиков. Видимо, Роббин планировала сделать их на завтрак. Не пропадать же добру. Вынимает миску, поставив на столешницу, и включает плиту, опустив на одну из конфорок сковородку. Тея покачивает ногами на весу, обдумывая вслух:

— Твоя мать не вставала. Заболела?

— Будешь с мужиками таскаться, тоже подхватишь что-нибудь этакое, — парень льет немного масла на сковородку, с колкостью процеживая, а Оушин не считает странным озвучить и следующий вопрос:

— Может, тебе стоит ослабить контроль?

Вслед за её предложением следует молчание. Девушка не ожидает реакции. Она продолжает идти, шаркая ногами. Всё, чего она жаждет — оказаться в своей комнате, лечь в кровать и перестать терпеть тяжесть тела.

А он ничего не говорит, не рявкает со злости, сцепив себя оковами контроля. Потому что парень в том состоянии, чтобы давать себе здравую оценку. Своему поведению в частности. Дилан не признается другим, но будет честен с собой — он замечает некоторые схожесть с отцом, особенно это касается контроля над другими, но О’Брайен интерпретирует данную нужду по-своему, пытаясь сделать это положительным качеством.

Дилан жестко контролирует, дабы иметь возможность защищать.

В его понимании, защита — и есть контроль.

«Тренер в ярости», — отправить.

Дэниел опускает телефон, крепко сжав его в ладонях. На серой улице холодный соленый ветер гоняет осеннюю листву по обширному футбольному полю. После долгой, изнуряющей разминки, члены команды наворачивают круги, по крайней мере, не ощущая мороза, приходящего с горизонта. Браун устал. Сегодня парень необычно инфантилен. И не только потому, что нет О’Брайена. Наличие друга подтолкнуло бы его хотя бы пытаться быть той правильной версией себя. Но Дилана рядом нет. И Браун уже успел подраться, за что был сослан на скамейку.

Нервно крутит телефон пальцами, зная, что друг не ответит, но проверяет экран на наличие уведомлений. Сегодня Дэн равнодушен к окружающему шуму, но на один знакомый голос он способен заставить себя отреагировать.

— Ты идиотка?!

Дэниел поворачивает голову, взглянув в сторону девушек из группы поддержки, которые сегодня тренируются не менее жестко. Что за день всеобщего напряжения?

— Что ты делаешь?! — Брук вне себя. — Иди на хрен! — разгневано отмахивается от девушки, по вине которой Реин оказывается на земле в процессе построения пирамиды. — Ты не будешь стоять в поддержке! — все девушки замыкаются, опускают глаза, тяжело дышат, борясь с усталостью, ведь Брук довольно часто выходит из себя. Реин хватает бутылку с водой, оглянувшись на бедолагу, загнанную в угол её внезапной сменой настроения:

— Ты на хрен исключена! — орет. — Иди отсюда! — и отворачивается, дрожащими пальцами откручивая крышку. Девушки прикусывают губы, никто не бросает взгляд на провинившуюся.

Брук отходит от группы. Ногами шаркает так, чтобы поднять пыль с дорожки. Дэниел следит за ней. Следит и… Сглатывает, принявшись бегать взглядом по полю. И вновь на неё.

Подойдет?

Реин практически полностью опустошает бутылку, но утоление жажды не приносит необходимого эффекта. Она проявляет нехарактерную агрессию, отбросив к черту бутылку, и наклоняется, схватив свою спортивную кофту с трибун. Направляется к выходу с поля. Браун прикрывает рот. Не станет напрягать её. Но продолжает наблюдать за перемещением девушки, практически сворачивая себе шею. Она пропадает в туннеле, он отворачивается. Смотрит перед собой. Пальцами стучит по экрану. Никакого ответа от Дилана. Хорошо. Значит, Дэниелу не придется сегодня быть кем-то, дабы скрыть свои настоящие эмоции.

Мимо, тяжело дыша, проходит группа парней из команды. Один из них, с разбитой губой, фыркает, переговаривая с друзьями о необходимости преподать Брауну урок. А тот и не против.

Последние несколько дней. Не против.

Лежит на кровати. Не встает. Выполняет данное себе обещание. Ладонью давит на горячий лоб, испытывая неоднозначное болезненное першение в горле.

— Но… — Роббин прикрывает глаза, прижав к уху мобильный телефон. — Послушайте… — прекращает попытки спорить с представителем Союза. Что толку пытаться добиться расположения человека, который не скрывает своего негативного отношения? Видимо, учитель Теи накатал внушительную докладную.

Роббин убирает телефон от лица, продолжая слышать суровое мнение педагога о не профессиональности медсестры местной больницы, которая не должна брать на реабилитацию детей, если не способна воспитывать собственного ребенка. Опускает телефон на живот. Продолжает накрывать влажной ладонью лоб. Смотрит в потолок.

Плохи дела.

Ведь Союз сообщит об инциденте в больницу.

И не только мисс О’Брайен этим утром предпочитает оставаться в кровати. В положении, при котором тело не испытывает нагрузок.

Оушин смотрит в потолок. Медленно дышит, следя за ударами сердца. Слабые. Ритм утерян. Пустота. Мысли — утяжелители. Придавливают голову к подушке. Губы бледные, бледнее кожи. Приоткрыты, чтобы глотать ртом кислород, поэтому в глотке сухо. Поворачивает голову. Взгляд опускает на стакан воды. Рядом на тумбе стоит горшочек с пересаженным цветком. Ему нехорошо здесь. В замкнутом пространстве. Он не свободен, как раньше, словно посаженая в клетку дикая птица, привыкшая к просторам мира.

Тея хочет пить. Но тянет ладонь к стакану, намереваясь отдать всю воду бледному цветку. Дрожащими тонкими пальцами сжимает края стакана, предприняв попытку оторвать от поверхности тумбы.

Соскальзывает.

Слетает с края.

Звон. Разбивается о паркет. Холодная жидкость растекается, а рука девушки без сил опускается с края кровати. Смотрит на цветок, который с каждым днем всё сильнее клонит бутон к поверхности земли.

Слабее и слабее. Силы покидают его.

Он умирает, верно, Оушин?

Погода на глазах ухудшается. Высоко в чернеющем небе гремит гром, яркие вспышки сверкают со стороны горизонта, дождь не спешит обрушиться на портовый городок, погрязший в осенней серости. Лиственные деревья выглядят грязно из-за смены обволакивающих ветки оттенков. Мрачный океан черной водой накрывает берега, выходя за их пределы, что приводит рыбаков в движение. Стоит отойти ближе к лесу. Этой ночью прибрежным заведениям придется несладко. Буря обещает быть серьезной.

Почему именно сегодня? Когда Дилан не намерен торчать дома. Ему требовалось уединение. Посидеть у шумной воды, послушать рев морозного ветра, сделать пару набросков океанического горизонта, будто чертов маринист. Нет, не стоит романтизировать образ О’Брайена, он в очередной раз сбегает от проблем, намереваясь утопить их в волнах, бьющихся об основание старого маяка.

Машина не мчится вдоль безлюдного пляжа, усыпанного черными гладкими камнями. Хорошо бы поторопиться и вернуться домой. Только час дня, а волны уже ведут себя нагло, каплями осыпая поверхность асфальтированной дороги.

Может, получится найти укромный уголок? Уж больно неохота возвращаться домой.

В край глаз попадает силуэт. О’Брайен в первый момент не обращает внимания, но поворачивает голову, успев разглядеть знакомую копну волос, локоны которых тормошит ветер. Машинально давит на педаль тормоза, не боясь, что кто-нибудь позади не успеет отреагировать и случится авария. На этой дороге он один, поскольку здравомыслящие люди давно скрываются в безопасности. Не стоит играть со стихией, особенно такой жестокой.

Рев тормозов отдается в её ушах. Девушка оглядывается, сидя скамейке возле перегородки, а внизу бушует океан, капли которого с такой силой взмывают в небо, что достают до голых колен, одаряя холодом.