…Совершенно не грубо. Спокойно и размеренно. С долгими, требовательными поцелуями…

Это неправильно. Ей снится… Неправильно.

«Прекрати сражаться с собой».

Брук внезапно распахивает глаза, с громкой попыткой всосать больше кислорода в легкие приседает, руками врезавшись в кровать по обе стороны от своего тела. Сутулится, сжимая глаза, спасая их от болезненного бледного света. Принимается активно растирать веки, лицо опухает после принятого алкоголя. Сразу после пробуждения её окутывает отвратительное чувство печали и ярости, рождающее ненависть к своему существу.

То, что остается в её голове. Это мерзко.

…Легкая тяжесть чужого горячего, слегка вспотевшего тела. Кожей липнут друг к другу. Лежит на животе, руками зарываясь под подушку, пряча в её мягкую поверхность румяное лицо, выражающее горечь и неисправимое уныние. Каждый раз её реакция неизменна. Не разжимает век, оставаясь наедине с уничтожающими её мыслями и тяжелым дыханием, когда он прижимается к спине, упираясь локтем на кровать возле её плеча, ладонью скользнув под подушку:

«Перестань отрицать», — теплое дыхание касается её виска. Шепот, тонущий в шуме бушующего океана за распахнутым окном. Но она лишь сильнее прячет лицо, морщась и тихо всхлипнув, не в силах более сдерживать ненависть по отношению к себе.

«Прекрати сражаться с собой».

Неоднозначное ощущение. Чувство беспокойства усиливается с каждой минувшей секундой. На кухне становится меньше кислорода. Разница ощутима. Как только он приходит, окружение тонет. Женщину не отпускает ощущение, будто бы в затылок её шеи проникает острая игла. Пронзает, касаясь каждой нервной клетки, взрывая их. Возникает уместное напряжение. Да, не таким образом она планировала провести совместный завтрак — попытка усмирения негатива, попытка обнаружения точек соприкосновения, но…

Женщина явно пыталась скрыть под пудрой мешки под глазами перед тем, как встретить гостя, которого она, несмотря ни на что, всегда ожидает увидеть на пороге дома. Подносит кружку с водой ко рту, без желания жует еду, не ощущая её вкуса. Поглядывает на мужчину, который сидит рядом с ней, разделяя её переживания, но не дает себе возможности коснуться женского плеча в качестве жеста успокоения. Они оба хранят молчание, мысленно оглушая себя своими же мыслями. Ведь нужно что-то сказать. Нужно.

Поднимают глаза. Смотрят на парня. Сидит напротив них, пальцами одной руки стуча по столу, другой — нервно крутя блестящую на свету вилку. Недовольный взгляд опущен в тарелку с нетронутой едой.

Часы. Тикают. Тишина. Молчание. Мужчина моргает, вновь обратив взгляд на женщину, которая не знает… Не знает, стоит ли ему заговаривать? Нет, наверное, нет.

Нет.

Женщина переводит обеспокоенное внимание на сына. И сглатывает, проронив короткий вздох.

Ведь Дэниел смотрит на неё исподлобья с неподдельной «темнотой», выраженной на бесчувственном лице.

Просто. К чёрту.

Дилан отказывается открывать глаза, на хер. На хер это дерьмо. Его голова сейчас взорвется — настолько охерительно давящая в черепе боль. Мозг — эпицентр. Он будто увеличивается, потом сжимается, затем снова надувается, подобно шару. Дилан чувствует, как внутри головы не остается места для пустоты. Возрастает желание схватить что-нибудь острое и вскрыть череп, чтобы выпустить фантомную тяжесть. Когда в последний раз он чувствовал себя так хреново после выпивки? Нет, дело не в алкоголе. Зуд. Почему у него сводит мышцы? Внутри них будто ползают миллионы муравьев, при этом покусывая, что приводит к нежеланному движению — Дилан морщится, неуклюже ворочаясь на спине, пытаясь перевернуться на бок, найти положение, при котором его внутренний дискомфорт станет менее ощутим. Если такое положение и существует, то уж точно не в этой вселенной. О’Брайен накрывает лицо ладонями, дабы уберечься от попадания бледного света. Какого черта он каждый раз допускает одну и ту же ошибку? Надо уже приучить себя закрывать плотно шторы. Черт возьми.

Пыхтит в ладони, еле перевернувшись спиной к балконной двери. Тянет скомканное одеяло на лицо.

Окей, это утро начинается с ворчания. Дилан старается избегать негатива сразу после пробуждения, но тут поддается своим ощущениям. Он недостаточно окреп. Возможно, ему стоит провести целый день в кровати. А может все два. Да, не вылезать. Это было бы круто.

Но раздается стук. Легкий, не вызывающий ответной реакции в виде раздражения. Дилану приходится вылезти лицом из-под одеяла. Его волосы спутаны, на щеках и виске отпечатки от контакта с подушкой. Белки глаз отдают краснотой. Он выглядит помятым, и, кажется, в его горле першит. Потрясающе, помимо обыденного дискомфорта, он, кажется, еще и болен. Рвется кашель. О’Брайен давится им, вынуждая себя присесть, но одеяло не спускает с плеч, сильнее кутается. Даже в таком состоянии помнит о своем повреждении на руке. Никому не стоит это видеть. Ему самому не охота. Дверь приоткрывается — и в комнату заглядывает уставшая после ночной смены Роббин, но на лице остается приятная улыбка при виде сына в таком «домашнем» состоянии. Помнится, раньше, пока у Дилана еще не наступил сложный переходный период, женщина приходила будить сына раньше времени лишь для того, чтобы делать забавные по её мнению фотографии несобранного сонного мальчишки с взъерошенными волосами, который бродил по коридорам с закрытыми глазами, ориентируясь по памяти.

Приятно углубляться в воспоминания и ностальгировать.

Дилан садится, согнув колени, но не прижимает их к груди. Не разжимает веки, сутулится и размеренно глубоко дышит, будто еще спит. Роббин подходит к кровати, держит в руках стакан с водой и пару таблеток от живота и головной боли, зная, что её сын нуждается сейчас в лекарствах, как никогда раньше. Пытается не обращать внимания на количество бутылок. Лишь расстраивается, что у неё не выходит влиять на Дилана — он продолжает выпивать. Может, это такой возраст? Противостояние взрослым и излюбленное «я знаю лучше». Все подростки проходят через сложный период.

Присаживается на край кровати, протянув О’Брайену стакан:

— Держи, — парень громко вздыхает носом, приоткрыв немного один глаз, чтобы смазано видеть женщину, на которой не задерживает взгляд, вынимая «здоровую» руку из-под одеяла. Берет сначала две таблетки, лениво уложив их на язык, после под чутким вниманием матери принимает стакан, запивая. По-прежнему морщится, демонстрируя свое общее состояние, но пускай Роббин полагает, что проблема в принятом спиртном. На самом деле, причины заложены в ином. Вручает предмет посуды обратно, полностью опустошив. Женщина хранит молчание некоторое время, пока крутит стакан в пальцами, разглядывая, как бледный свет со стороны окна отражается в стекле, а Дилан продолжает сидеть с прикрытыми глазами, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону.

— Тея говорит, вы неплохо вчера погуляли, — начинает говорить тихо, зная, какое раздражение может вызвать шум у человека с больной головой.- Ей было весело, — смотрит на сына. Дилан продолжает держать веки опущенными, молча кивает в ответ. Роббин стучит пальцами по стакану, задумчиво анализируя ситуацию перед тем, как сказать следующее:

— Спасибо, что помогаешь мне с ней, — улыбается. — Только больше не води машину в нетрезвом состоянии.

— Окей, -только и может пробубнить О’Брайен сильнее кутаясь в одеяло. Женщина оценивает, как хрипло звучит его голос, поэтому с естественной материнской тревогой хмурится, коснувшись ладонью лба сына:

— Тебе холодно?

— Наверное, — приходится что-то говорить в ответ, чтобы не вызвать подозрений у матери, а та уже с собранным видом, щупает лоб парня, параллельно изучая его внешний вид:

— Заболел, что ли? — Дилан хочет отрицательно помотать головой, но прерывается на сухой кашель, и у Роббин не остается сомнений. — Полежи сегодня, — вчера было достаточно прохладно, а он столько времени провел на воздухе, будучи вспотевшим во время игры. Хотя, здоровье его никогда не подводило, всегда было крепким. С возрастом многое в организме меняется.