– Но ведь ты сам учил меня говорить правду!
– Д-да… – выдавил из себя Марцелл, хотя весь его вид говорил, нет – кричал: «Но не всегда же, и не в такой степени!»
«До чего же они разные – мой отец и отец Нектарий, даже когда речь идет об одном и том же!» – поразился Крисп.
Марцелл вздрогнул, потянулся к дорожной сумке, но Крисп остановил его:
– Не беспокойся, там все на месте! Отец Нектарий запретил мне делать это…
Марцелл словно бы колебался: поверить сыну или же убедиться в сохранности императорских эдиктов, среди которых было немало других, в том числе особо секретных… Он долго молчал, и Крисп не торопил его. Он понимал, как трудно сейчас отцу.
После того как все было рассказано, он почувствовал вдруг такую легкость, что, казалось, птицей мог взмыть над повозкой. Но вслед за этим, словно испугавшись, как бы он и впрямь не сделал этого, события минувшего дня всей тяжестью навалились на его ресницы. И когда отец, очнувшись, тихо спросил:
– Но почему?!
Ответа не последовало – Крисп уже спал…
5
Потом буквы стали сливаться…
Уснул и Стас. Он даже сам не понял, в какой момент это случилось.
Сначала буквы, выделенные аккуратным, похожим на учительский, почерком, начали рябить и менять очертания.
«Б» – римскими легионерами понесли на себе колья для частокола вокруг лагеря… «А» – щитами болтались за спинами уставших воинов… «К» – в имени римского мальчика замахивалась бичом на четверку коней… А бесконечно долгое слово «последовало» – на трех выточенных из бревен колесах прокатилось тяжелым, неповоротливым тараном…
Потом буквы стали сливаться в шеренги строк, шеренги – в когорту страницы… И вошедший маме осталось лишь поднять упавшую на пол тетрадь, укрыть Стаса одеялом и выключить свет.
6
– Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!
– Да что же вы, ироды, делаете?
– И так закрыли, родимую, так и еще совсем порушить решили?
– Креста на вас нет!
– А зачем он нам? Посторонись, мамаша! Люди в космос вовсю летают, а ты до сих пор – крест… крест… Кстати, Иван Петрович, с крестом-то что делать будем?
– Как что? Зацепи его тросом, и – трактором!
– Трактором я могу, а на купол найди кого помоложе лезть. Вон – хотя б Капитона!
– Эй, Капито-о-он, иди-ка сюда!
– Ну чего еще?
– Кончай иконы рубить! Давай, лезь на купол!
– Сам лезь! Не видишь, я руку поранил?
– Еще не хватало, чтоб председатель колхоза пятками перед вами сверкал! Ну что, ни одного смелого, что ли, во всей Покровке нет?
– Есть, дядя Вань, есть!
– Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..
Скрипнула входная дверь, в палату пахнуло свежим ночным воздухом, и в полной темноте послышались чьи-то осторожные шаги.
– Кто здесь?
– Это я, отец Тихон, Валентина!
– А почему свет не включаешь?
– Вас не хотела будить. И потом, я ведь тут каждую вещь на ощупь знаю! Сейчас только таблетки возьму…
– Что шмыгаешь носом – маме?
– Нет, теперь уже мне! Маме больше никакие лекарства не помогут…
– Что… Пелагея Васильевна… Бабушка Поля – умерла?!
– Нет! Но… «Скорая» только что приезжала, и просили – больше не вызывать. Сказали, чтобы я дала умереть ей спокойно. А как это – спокойно, если она всё время священника из города просит привезти, а тот, как нарочно, в отъезде… Не могу больше смотреть на ее муки. Ну, я пошла!..
– Погоди… постой! А я тут зачем?
– Так вам ведь нельзя!
– Ну, это еще как сказать? Ты мне только…подняться помоги, а там уже Сам Бог нам поможет!
– Но, отец Тихон… отец Тихон!! Отец Тихон!!!
– Вот видишь, и встали… и идем!
– Вам не плохо? Не больно?
– Нет, всё хорошо. Всё хорошо будет! Воздух-то здесь какой, а? Соловьи поют… Вот и пришли… Вот и калиточка ваша… И дверка. А вот и бабушка Поля. Ну, здравствуйте, Пелагея Васильевна!..
– Васенька? Вася!!
– Мама, какой же это Вася? Это я тебе батюшку привела! Как ты просила… Сейчас он тебя исповедует, причастит! Не обращайте внимания, отец Тихон. Это у нее от лекарств…
– Отец… Тихон?
– Да, бабушка Поля, да… Ты готова?
– Конечно, сынок! Уж столько ждала… Конечно…
Валентина тихонько вышла из комнаты и вошла, когда ее мать, уже счастливая и умиротворенная, лежала после исповеди и святого причастия…
Отец Тихон сидел рядом с ней, гладя ее руку…
Они о чем-то разговаривали и, увидев вошедшую, быстро закончили свой разговор. Собственно, прерывисто и едва слышно говорила одна бабушка Поля:
– Это хорошо, что ты не успел сказать всего Капитону… И другим открываться не стоит… пока! Тебе надо, чтобы люди и поверили и доверили тебе сделать то, ради чего ты приехал. А узнают, кем ты был, не поверят даже тому, кем стал. Не все, конечно… Но есть еще такие, которые опять станут мутить народ…
– Всё хорошо… все хорошо будет, баба Поля! И храм в Покровке поднимем. И службу снова начнем!
– Дай-то Бог! Моя мама ведь за него жизнь положила… Поехала в город просить, чтобы храм не закрывали, а ее вместе с батюшкой нашим, отцом Григорием, за это…
– Знаю, бабушка, помню – расстреляли…. Но теперь они – святые, молятся за нас, и нам нужно только радоваться этому!
– Вот я и радуюсь… Гляжу на тебя – и совсем умирать не страшно… Жив Господь!
– Ну, может, и ты еще поживешь!
– Нет, мне уже уходить!.. Пора… И теперь слушай самое главное… ради чего, может, Он дал мне дожить до этого дня… Когда всё будет готово, Валя – слышь, дочка? – откроет тебе дверь в комнату… куда не входила ни одна живая душа, после того как её закрыл отец Григорий… Но – только когда всё будет готово, и ни днем раньше! Это его последний наказ… Там ты найдешь всё, что тебе будет нужно. А теперь всё, ступай!.. Иди… Не знаю, и чего я такого хорошего… сделала в жизни, что Господь… так утешил меня… в самом её конце?..
Глава шестая
1
– Ванька! – ахнул Стас, бросаясь к окну…
Стас, проснувшись, приоткрыл один глаз и тут же зажмурился. Солнечный луч, который все утро досаждал ему, норовя пролезть под ресницы, сделал свое дело. Спать больше не хотелось.
Он зевнул, сладко потянулся и замер, силясь припомнить, как это бывает иногда в первые мгновения после сна, где он и что ожидает его сегодня. Помнится, что-то важное! Но – хорошее или плохое?..
Стас обвел взглядом голые, без привычных плакатов с футболистами и певцами, стены… услышал кудахтанье кур, полаивание собак…
Ах да – он в деревне!
Набежавшая на солнце тучка проглотила озорной луч.
Так что же все-таки: плохое или хорошее?
В соседней комнате негромко переговаривались родители.
Стас прислушался.
– Хоронить-то когда теперь будут? – спрашивал мамин голос.
Бесцветный от усталости папин отвечал:
– Как и положено, по обычаю, на третий день.
– Значит, в воскресенье?
Стас насторожился: неужели, отец Тихон уже умер?!
Но нет, речь шла о какой-то Пелагее. А после – и вовсе о нем:
– Что наш?
– Спит! Жалко его… Может, выпустим сегодня?
– Пусть сидит дома, ума-разума набирается!
«Вот оно – наказание!» – вспомнил наконец Стас.
Луч, вырвавшийся на свободу, словно утешая его, теплым солнечным зайчиком стал тереться о щеку. Но вскоре и он оставил его. Солнце закрыла большая, под стать настроению, туча.
Стас понуро встал и не спеша – куда, собственно, теперь торопиться? – стал одеваться. Но не успел он застегнуть рубашку, как в стекло осторожно постучали и послышался знакомый голос:
– Стаси-и-ик!..
– Ванька! – ахнул Стас, бросаясь к окну. – Хорошо, что ты пришел!
Но Ваня почему-то не разделял его радости. Глаза у друга были покрасневшими. Он беспрестанно шмыгал носом.
– Ты что, заболел?
– Нет, у нас горе! – Ваня неожиданно всхлипнул и трудно, будто губы у него были из камня, выдавил: – Баба Поля умерла!..
