Нда, а Валюша неплохо так изменилась за какие-то пару дней. Кудри сменились зализанными назад волосами, сарафанчик ниже колен на кожаное платье настолько экстремальной длины, что, я уверенна, стоит ей чуть нагнуться, и я увижу ее белье. Или его отсутствие. И какая-то сучесть во взгляде. Сейчас, в окружении местных отбросов школы, я видела очень хуевую версию себя. Возможно, если бы не характер и не воспитание отца, сейчас на ее месте была бы я. Но, слава богу, все есть, как есть. Вот что излишнее внимание и популярность делают с людьми.

— Че молчишь, Валюша? Я задала вполне понятный вопрос: какого хуя ты забыла в моей курилке? — Приподнимаю бровь, выдыхая дым ей прямо в лицо, выражая высшую степень неуважения. Что же ты сделаешь? А тебе надо что-то сделать, иначе гиены за твоей спиной потеряют к тебе тот интерес, что дают тебе сейчас. А тебе никак нельзя его терять. Иначе ты останешься совсем одна. — Скажи же хоть слово, не разочаровывай публику.

— Принцесса, — выдыхает Дятел эту ненавистную кличку, от которой меня аж передергивает. Настолько, что шейный позвонок хрустит. — Ты чего задираешься? Нормальная же девка!

— Дятел, то, что она тебе сосёт иногда, не делает её нормальной девкой. Поверь мне, — устало вздыхаю я, понимая, что сейчас мне припомнят все грехи отца. Вплоть до ухода из банды.

— Ну Принцесса, не будь такой злой! То, что твой отец когда-то был Генералом Севера не дает тебе право так свободно себя вести. А я, между прочим, уже сейчас один из воинов. Может, мы с тобой уйдем из этого скучного местечка и где-то посидим? — Дятел слишком вольготно себя вел. Слишком. Настолько, что позволил себе прикоснуться ко мне, фривольно закинуть руку мне на плечи и придвинуть к себе. Я отчетливо слышала, как скрипнули зубки Валюши, а уж злобно закушенная губа красноречивее любых слов.

— То, что ты в самом низу иерархии банды не дает тебе повода вести себя так вольно. — Я брезгливо двумя пальцами хватаю его за край рукава красной ветровки и скидываю с себя руку, для верности отходя подальше. — А вот протекция Кошки, нашего Решалы, и местечко Генерала в будущем дают мне право делать абсолютно все, что я хочу. Так что, Дятел, тебе бы пора уже начинать искать мое снисхождение. Можешь прямо сейчас в качестве извинения падать на колени и целовать мне ноги. Только нежнее, у меня туфельки новые. — И улыбаюсь. Улыбаюсь так, как умею улыбаться только я — нагло, зло, надменно. От чего парня буквально перекашивает, но, надо отдать ему должное, он понимает, кто стоит перед ним, поэтому просто сцепляет пасть и отходит в сторону, бросая на меня злобные взгляды. И ожидающие — на Валю. Ждет ее хода.

— А тебя, красавица моя, я уже предупреждала, что если снова попадешься мне на глаза, я тебя по стенке размажу? — Я наматываю белый локон на палец, чуть дергая, и вижу, как эта мелкая мразь морщится от боли. Но не делает ровным счетом ничего. Боится. — Я до сих пор помню эту твою выходку с фотками. Мне, конечно, похуй, но осадочек остался, понимаешь? И я себе даже представить боюсь, как ты будешь за этот проступок извиняться.

И я просто разворачиваюсь к ним с спиной, собираясь уходить, но тело знает свое дело — оно напряжено до предела, и только интуиция, за которую Кошка меня всегда хвалила, позволила мне уловить тот момент, когда Валюша прыгнула на меня. Решилась-таки. Но сделала она это типично по-девчачьи — со спины, целясь в волосы. Неплохой выбор, но не в нашем случае. Поэтому, когда стук обуви становится слишком близким, я просто разворачиваюсь и со всей силы бью рукой наотмашь, попадая ей по голове и откидывая девчонку в сторону.

— Плохая идея, милая. — Ядовито улыбаюсь ей, встряхивая руку, потому что перестаралась с ударом и снова выбила пальцы на больной руке. — Что дальше? Продолжим пиздиться или вы по тихой грусти свалите и дадите мне покурить?

По тихой грусти они не хотели. Поэтому следующим на меня бросился дружок Дятла, которого я даже не знала, целясь в лицо, но был легко отброшен к Валюше одним четким ударом. Я выросла в банде, такие стычки для меня — норма. Вместо поездок с семьей в какие-нибудь крутые места, я ездила на разборки районов под эгидой «Ты наследница моего места, ты должна понимать, чем я занимаюсь.». И не важно, что мне четыре года и я шнурки нормально завязывать не могу, зато могу перерезать ахиллесовы сухожилия. Ножом я пользоваться научилась раньше ложки.

Когда Дятел достал нож, я толком не поняла, но отлично прочувствовала плохо заточенное лезвие на своем плече. Оно прорвало кожу куртки и вошло четко в мясо под ключицей, от чего у меня перед глазами все на момент потемнело, и я заорала не своим голосом.

— Кажется, Дятел, ты сейчас подписал себе смертный приговор, — его рука испуганно отпускает нож, который он хотел прокрутить, лишив навсегда меня руки, и парень отступает, выпучивая от страха глаза, бешено смотря, как моя белая рубаха пропитывается кровью. — Не от меня. Тебя будет судить банда. — Его передергивает всем телом, потому что он понимает, что может сам остаться целым и невредимым, но вот его семья. Из-за такой глупости парнишка может остаться круглым сиротой. Шутки с бандой хуевые.

Я улыбаюсь, но чуть криво, смотря только на побелевшего от испуга парня, когда в мою щеку влетает крепкий кулак третьего, и я, не удержавшись на ногах, падаю на землю, продолжая зажимать рану.

Господи, дай выжить сейчас, и я найду каждого из вас, выловлю каждого по отдельности. И зарою. Заставлю могилы себе копать, а потом самим же и зарываться.

— Все, хорош. — Дрожащим голосом выдавливает Дятел, отталкивая своего дружка, который уже успел съездит мне по ребрам, от чего сперло дыхание. — Уходим.

И они просто сваливают, оставляя меня совсем одну, с ножом в плече.

Напоследок, я видела, Валюша обернулась и улыбнулась. Победно. Будто все было так, как она задумала. По её какому-то больному плану.

И тебя зарою, милая. Не волнуйся, только дождись своей очереди.

Кое-как, опираясь на стеночку, поднимаюсь с земли и грузно падаю на лавку, боясь даже смотреть на нож.

Это первое мое серьезное ранение. Перед ним всякие там синяки и ранки — пыль на ветру. Поэтому я легко трогаю древко ножа, чувствуя, как каждое прикосновение отдается болью в руку.

Надо вытащить эту хуйню. И единственное, что меня сейчас радует, так это то, что у меня турбо зажигалка — прижечь это дерьмо будет довольно-таки легко. Я же сто раз делала это парням после разборок. Даже зашивать приходилось. Но вот самой себе — никогда. Какой же пиздец.

Как же жаль, что у меня сейчас нет с собой ничего спиртного. Анестезия на все сто — и внутренняя, и внешняя.

Ну ладно, все нормально. Всё хорошо.

Бог простит. А я запомню. Запомню и закопаю.

Выдыхаю и, схватившись за рукоять, резко выдергиваю нож из себя, снова взвывая от боли, тут же зажимая рану, из которой брызнула струйка крови. Все не так плохо, я уверена.

Оголяю плечо, смотря на это позорище. Пропустила такой простой удар. Стыдоба. Отец бы не оставил это просто так. Заставил бы сутки на пролет работать с ножом, отражая удары разной степени сложности. Слава богу, что он сейчас в запое и ему слегонца похуй на меня. Просто слава богу.

Кровь все продолжала литься, и обычное зажимание не помогало. Твою мать, все-таки придется прижигать.

Обреченно вздыхаю, прикуривая сигарету и смотрю на свою классную розовую зажигалочку, которой я так радовалась, потому что она вот ну реально классная. Уже два года со мной! И ни разу не подводила. И сейчас не подведет.

Нажимаю на кнопку, прикусываю кожаный рукав для верности, и направляю огонь на рану, зажмуриваясь от дикой, адской, нереальной боли.

Руки тряслись, поэтому огнем я цепляла еще и здоровую кожу, что тоже особого кайфа не прибавляло, на глаза то и дело падал пот со лба, да и веки периодически опускались от боли, даря на секунду спасительную темноту.

Не знаю, потеря сознания это было, или что еще, но эти секунды буквально спасли меня.