— Поняла. — Кивнула я, скидывая вещи в свой шкафчик и подвязывая волосы в хвост.

В принципе, ничего сложного, только теперь тут, помимо меня и Петровича, старого охранника, будет ночевать еще кучка детишек.

— Руди, мы можем поговорить? — я испуганно вздрагиваю и резко оборачиваюсь, только услышав голос моего солнца за спиной и роняю зажигалку от неожиданности. За забором, в поле моего зрения, играют с мячом две активные пятилетки, которых мне доверили на выгул, но я даже не могу смотреть на них, потому что все мое внимание сконцентрировано на злом до безобразия Антоне.

— Давай не здесь, — как можно холоднее говорю я и стервозно ему улыбаюсь. — Я работаю и не хочу, чтобы кто-то видел, как мы с тобой ругаемся, а судя по твоему лицу, ты именно с этой целью и пришел.

— Нет, Руди, — жестко говорит он и хватает меня за руку. Как тогда, на балконе. Больно. — Сейчас.

Закатываю глаза, всем своим видом выражая недовольство от ситуации, но все же вырываю свою руку, складывая их на груди, показывая, что готова его слушать.

— Ты ударила Валю!

— Она расклеила отфотошопленные фотки порнухи с моим лицом в главной роли по всему классу. Если бы кто-то сделал подобное с тобой, какова бы была твоя реакция?

— Дал бы в морду.

— Ну вот примерно то же самое сделала я. Какие ко мне претензии? Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к приёбам в мою сторону — я их не терплю. А твоя подружка перешла все грани дозволенного. Я давала ей шанс жить спокойно. Реально давала. Но она его не приняла. Пошла ва-банк. Начала собирать против меня армию, пиздеть по углам. Даже подружку свою избила и хотела на меня свалить. Я более такого не потерплю. Хватит. Если она еще раз сделает что-то — я забью ее насмерть. И ты знаешь, что я не шучу.

Следующее, что произошло, я видела будто в замедленной съемке. Я четко видела, как взметается рука Антона, как она летит в сторону моего лица, слышала этот глухой шлепок о мою щеку, почувствовала боль и соль во рту. Но сделать ничего не смогла.

Я стояла, и осоловело смотрела в его такие же ошарашенные глаза — даже от себя он не ожидал подобной реакции.

— Ты?..

— Руди…

— Ты сейчас….

— Руди, блядь, я не хотел.

— Ты, блядь, ударил меня? — я все еще не верила в реальность происходящего. Вот не доходило до меня, что Антоша, мой Антоша. Мое сердце и моя любовь ударил меня. Разбил мне губу и, скорее всего, оставил неплохой такой синяк на лице. — Охуеть голова. Вот теперь и ты, Антоша, перешёл черту.

— Руди? — о, я знаю этот взгляд. Затравленный взгляд жертвы, которым на меня обычно Валя смотрит. — Руди, прости.

— О, нет, родной. Такое не прощают. — Злобно потираю саднящую щеку, принося себе еще больше боли. Но эта боль мне нравилась. Такая она была, отрезвляющая. — Теперь, Антоша, ты окончательно по ту сторону баррикад. А ты прекрасно знаешь, чем тебе это грозит.

— Руди, твою мать… — Он хватает меня за руку, но я не в состоянии что-то с ним обсуждать, поэтому даже сама не понимаю, когда тело начинает двигаться само, хватая парня за руку и горло толстовки и перекидывая через себя.

— Это была последняя капля, Антон.

Заходя в ворота детсада, краем глаза вижу, как он поднимается на ноги, раздосадованно сплевывает на землю и плетется в противоположную от меня сторону.

Туда тебе и дорога, родной. Туда тебе и дорога.

Это чувство пустоты никак не хотело покидать меня. Даже после просмотра крутого спортивного фильма с ребятней, после ночи в удобной кровати в тепле и комфорте, после всего. Поэтому в курилку я шла, как выжатый лимон — злая и кислая. Настроения не было, мысли все время возвращались к тому удару — как он мог это сделать? Как мог поднять на меня руку? Как такое вообще возможно, я не понимаю! А главное — за что? Ну за что он так со мной? Я столько сделала, чтобы у него все было хорошо! У Антона ведь тоже характер — не сахар. Сколько раз я просила местные банды его не трогать! Сколько раз дралась, чтобы ему за его слова не было ничего! Сколько раз во всех драках вставала на его сторону и защищала его до последнего! Сколько раз…

— Гандон ты, конечно, Антох. — Спокойный голос Паштета заставляет меня замереть, скрытой от курилки стеной и массивной ивой. Что происходит? Что Антон делает в курилке?

— А что не так-то? Она первая полезла на мою девушку, за что поплатилась. Пощечина — малое из того, что могло прилететь ей. — И сколько самодовольства! Будто он, ебать, король всего этого мира!

— Пощечина? — Даже не видя лица Громова, чувствую всю злость и негодование, наполнявшие его. — Только не говори мне, друг мой, что ты поднял руку на Рудиславу? Вот, блядь, не смей мне сейчас этого говорить!

— Ну ударил слегонца, ничего страшного.

Я не видела, что там происходило, но бога поблагодарила трижды, когда буквально на уровне моего лица в листе металла, ограждающего курилку от ненужных глаз, появилась выпуклость. Если бы я стояла вплотную, мне бы нихуево так прилетело по и так больному лицу.

— До сих пор, дружище, тебя спасало только то, что Злобина таскалась за тобой, как ручной цербер, защищая и ограждая от проблем. А ты, считай, сейчас укусил руку, которая тебя кормила. Я думаю, Антон, на этом наша с тобой дружба окончена.

— Паштет, ты че, охуел? В смысле окончена? Какого хуя ты несешь? Мы шесть лет с тобой в доску дружим! Из какого только дерьма мы друг друга не вытаскивали, и тут ты кинешь меня из-за какой-то девки? Пусть даже это будет трижды уже проклятая Злобина? Серьезно? Друга на дырку? Не ожидал. Только причину объясни? Что ж в ней такого волшебного?

Понимание, что, если я сейчас не появлюсь, будет пиздец, пришло неожиданно, поэтому я, устало вздохнув, сделала шаг вперед, оказываясь прямо за спиной Паши. На лице увидевшего меня Антона скользнула хищная улыбка.

— Ну, например, — надменно произнес Паштет, просто засовывая руки в карманы кожаной куртки, — потому что я люблю её.

Что, блядь?

========== 5. “Катарсис” ==========

…

Нда.

Охуеть голова.

До того, как Паша успел повернуться или вообще как-то отреагировать, я сорвалась с места и прямо на шпильке понеслась прочь от курилки.

Божечки-кошечки, это же это такое происходит.

«Потому что я люблю её»

Это, то есть, вы мне хотите сказать, что всё это время, когда он мне «бескорыстно» помогал, это было потому, что он любил меня все это время?

Да ёб его мать!

Мысли в голове, аки злобные пчелы, метались от стены к стене, подбрасывая всё новые и новые факты, которые подтверждали слова парня. И которые я просто не замечала! Просто в упор не видела. Или не хотела видеть. И… И че теперь делать?

Нет, ну я все понимаю. Правда всё. Но… Как мне теперь жить? Как смотреть в глаза Паше зная, что в душе у него… такое. Как мне теперь вообще находиться рядом с ним?

А с другой стороны, господи-боже, че я загоняюсь из-за херни? У меня сейчас проблемы на моментик понасущнее будут. Например, разобраться уже с Валей. Раз и навсегда. Вывезти её, что ли, в лес, чтобы неповадно было?

Прикопать ее где-нибудь по-тихому, да и дело с концом. Может, браткам с района позвонить, совета попросить? Но, зная ребят, они послушают, покивают, а потом без меня такой херни наделают, что местный глава заебется решать, поэтому лучше сама.

В классе, куда я попала немного после звонка, Антоша лучился противным и злобным счастьем, а когда он бросил на меня взгляд, его улыбка достигла просто космических размеров. Так вот ты какая, золотая рыбка. Нихуя, вовсе, и не золотая. Давно протухшая. И что я в тебе находила такого глубокого и прекрасного?

Викули сегодня не было, поэтому я одна просидела два урока и, поняв, что мне до ужаса скучно, потянула в курилку, где всегда можно было словиться с Паштетом, который периодически проебывал уроки, или с ребятами с других классов. Но сюрприз меня поджидал немного иных масштабов.

— И с каких же пор всякая низкосортная шоблядь тусуется в моей курилочке, а? — улыбнулась я, подкуривая сигарету.