Я чувствовал себя болваном среди двух разъяренных тигриц, готовых вцепиться друг другу в горло. Пока я размышлял, они разошлись в разные стороны, гордые своей неуступчивостью. Однако, — подумал я, — старая ведьма тоже имеет на меня свои взгляды. Хотелось бы поточнее уяснить — что за дела, помимо подтверждения моего статуса, привели ее в Одем.

Кони сторожко ступали по лесной тропинке, причудливо извивавшейся между высоких деревьев, где стройных, а где изогнутых, похожих на гигантские луки великанов. Не хватало тетивы, чтобы превратить безмолвное дерево в смертоносное оружие. Егерь, Поэт, Глаз и еще пара крепких старцев выехали на небольшую, правильного круга поляну, заросшую густой травой, ничем не примятой, и вольно стелющейся по земле. Солнце только-только высветило верхушки деревьев, и в лесу стояла утренняя сырость. Просыпались птицы, смело оглашая окрестности своим переливистым свистом. Глаз поежился, поплотнее запахнулся в плащ, но перед этим откинул капюшон с головы.

— Говори, Егерь, зачем звал, оторвав от важных дел? — спросил он, выдыхая пар изо рта.

— Да еще потащил в лес, — проворчал Тетерев. Он уже был немолод, но выглядел очень хорошо, ни единой морщинки. Даже в глазах сохранился задорный блеск. Он прискакал с севера, с Туборга. Он вынюхивал секреты патриканцев на побережье моря Рева. Почему он оказался здесь — Егерь ломал голову, но понять причину не мог. Глаз хранил молчание.

— У меня хорошие новости, — Егерь переглянулся с Поэтом. — Страж подтвердил, что Философ жив и набирает жирок среди дворцовой роскоши.

— Лирика нам ни к чему, — буркнул Глаз. — Этим пусть Поэт занимается. В этом он способный малый. Давай все по порядку.

— Голубиная почта донесла письмо Стража. Он встретился с Философом и выяснил, что парень мало знает о значении татуировки. Но он спокойно воспринял весть о своем титуле…

— Дальше, — безжалостный Глаз оборвал Егеря.

— Философ спасся от смерти. Казнь отменили. У него неплохие отношения с королевой Ваграма сложились. Нужно это использовать. Королевство находится в тяжелом положении, хотя по первому взгляду этого не скажешь. Шпионы доносят, что по окончании надзора над городами-крепостями новые хозяева откроют дороги степнякам. Королева стремится найти верных союзников. Она торопится, и поэтому от отчаяния ухватилась за нашего парня. Осталось три года до передачи крепостей. Мы вполне можем поддержать друг друга.

— В чем суть игры? — Глаз тихо шмыгнул.

— Ваграм хочет удержать управление, а при удачном стечении обстоятельств взять в свои руки всю власть на Аламе.

— Им не до нас, — понятливо кивнул Глаз.

— Не до нас, — подтвердил Егерь, — но это не значит, что Философу не удастся направить силу и мощь Союза на помощь доминиканцам. Просто, это потребует много времени, которого у нас нет. Герцог Линд уже проявляет нетерпение.

— Королева молодая? — воскликнул Тетерев.

— Да. И Философ ее заинтересовал.

— Не приведи его Всеединый к безумным поступкам, — проворчал Глаз. — Девчонка окрутит его ради своей выгоды, а он глупым теленком будет тереться об ее ножки и мычать с блаженной улыбкой. Знаю, дело молодое. Сам однажды попал на крючок — чуть дело не погубил.

Егерь сдержал улыбку. Глаз постоянно находил в делах, шедших мимо него, крамолу. А поскольку он уже не был молод, то постоянно ворчал, когда разговор заходил о сердечных приключениях. А молодые бойцы Братства недолюбливали вояку Глаза и с неохотой шли на задания, в которых принимал участие этот старик. Бесконечные придирки и бдительность Глаза снискали ему известную репутацию. Но как боец он был бесценен. Даже несмотря на нытье и возраст.

— Так что мы имеем? — проскрипел еще один старец. Его мало кто видел — он все время сидел в Схроне и готовил хитроумные ходы. Даже имя у него было подходящее: Сыч.

— Мы имеем Философа, пытающегося склонить Ваграм к сотрудничеству. Ему помогает Страж. Два человека уже могут что-то сделать.

— Сколько на это уйдет времени? — Сыч неподвижно сидел в седле и смотрел куда-то на верхушки деревьев. Может, это была его привычка обдумывать комбинации.

— Не меньше полугода. Одна королева не смеет пойти на союз с Домом Лоран. Это губительно не только для нее, но и для всей страны. Она не настолько глупа, чтобы рисковать. А знать, аристократия, дворянство?

— Плохо, — Глаз обвел собеседников тяжелым взглядом. — Я, вообще-то, мало переживаю о гневе Линда. По большому счету мне наплевать, но в этой идиотской войне задействованы наши лучшие люди. Не хочу их терять. Пора войну заканчивать. Нам нужна помощь от Союза сильнее, чем Союзу — от нас. Худо-бедно от кочевников они отмашутся, а нам не простят промедления. Ты же знаешь, Егерь, что замышляет Линд. Дерзкое желание Берга меня, конечно, удивляет…

Глаз спрыгнул с коня, поискал глазами, где бы присесть, нашел старый пень, едва выглядывающий из высокой травы. Удовлетворенный, сел на него.

— … Но и восхищает, — добавил он. — А для его замыслов нужны все силы Братства стянуть в единый кулак. А посему у меня есть мысль сыграть по-крупному. Вот что, Егерь: отыщи эту старую каргу Амалею и заставь ее привезти Философа обратно. А пока пусть он договаривается о поддержке — не запрещено. С Амалеей пошли кого-нибудь из своих ребятишек. Сумеешь это сделать как можно быстрее? Я почему тороплюсь? Через неделю из Паунса отходит морской караван в Ваграм. Говорят, все пираты стянулись к северным путям. Так что путь свободен. Пока есть возможность — посылай старую хрычовку за парнем.

— Понятно, — кивнул Егерь. — Значит, с переговорами ничего не выйдет?

— Если дело молодое — они все уже уладили без нас, — хохотнул Глаз. — Я уверен в этом.

— Тогда расходимся, — Тетерев дернул поводья. Конь всхрапнул. — Стоило нас сюда тянуть… Мы бы без проблем дали разрешение на акцию и в Схроне.

Егерь и Поэт отъехали в одну сторону, а старички — в другую. Когда поляна скрылась за стеной деревьев, Егерь раздраженно в сердцах воскликнул:

— И где искать Амалею? Она в последнее время не сидит на месте, а мечется из города в город, словно бешеная кошка.

— Надо предупредить Дозорных. Они отследят ее. Надо будет — доставят в Паунс. Ты можешь уже ехать в порт. Кого думаешь послать со старухой?

— Мастера, — пожал плечами Егерь. — Пока больше некого. Пусть разомнется. Засиделся в кабаках.

— А она захочет? Это была ее идея, и я не думаю, что наше мнение ее как-то волнует, — Поэт задумался. — Старуха слишком упрямо гнет свою линию. Как ее уговорить?

— Найду слова, — хищно оскалился Егерь. — У меня, признаться, нет желания плясать под ее музыку, странную и непонятную. Да и парня жалко.

— Он сам разберется, — Поэт подстегнул коня. — Я поговорю с Шипом. Он всю Пафлагонию перевернет — найдет.

— Ты Магвана найди, шустрый, — усмехнулся Егерь. — Что у нас, кстати, по нему?

— Ребята из других групп говорят: он занялся поиском древних книг, некрономиконов, не считая прочей колдовской дряни. Нырок вытряс душу из одного колдунишки. Проговорился, болезный, и помер. Может, сам вызвал смерть, а может, Нырок постарался. Он ведь не хуже Мастера умеет выбивать нужные слова. Слушай, а не зря ли Мастера посылаешь к Философу? Они же готовы друг другу глотки перегрызть!

— Вот и помирятся, — отрезал Егерь. — У нас забот хватает помимо их мальчишеской вражды. Надо подкинуть живца Магвану. Обеспечь слухи, что Философа нет на Континенте. Заставь его понервничать, делать ошибки. Раз ему нужен наш человек — пусть пошевелится.

Поэт подумал, что Егерь скрывает ото всех какую-то тайну, связанную не только с Магваном, но и с Философом. Свои откровения он предпочитает приберечь напоследок, если вообще захочет говорить.

Почему-то я не переставал негодовать на Брюнхильду, когда как можно было плюнуть на все переживания по себе, любимому. Ну и что с того, что старуха не захотела открыть тайну моего рождения? Если бы я не знал о своих родителях, что они были не простыми смертными, а королевских кровей — мне это облегчило жизнь? А зная, кем мог стать — грыз себе ногти в бессильной злобе, проклиная свою незавидную судьбу? Как ни крути — я оказался в том положении, в котором можно начать все заново, приводя хаотичную жизнь в полный порядок. Я должен быть благодарен Брюнхильде, что она спасла меня, что приплыла в Одем утвердить справедливое разделение богатств и власти. Поэтому по пути к Брюнхильде гнев на моем лице сошел на нет, и в ее комнате я предстал спокойным. Старуха одобрительно кивнула, увидев, что победило во мне.