— Боюсь, что случилась беда! — шепнул на ухо Навимаху медник. — К чему бы такая милость? Почему афшин призывает к молитве в свой храм? Непривычно это!

— Нам не узнать истины, — отозвался Навимах. — А помолиться пойдем — молитва помогает.

Шелкодел и сам был озадачен, но говорить об этом не хотел. Время было неспокойное, люди переменились. Не так сердечны и не так искренни, как прежде. Сообщишь человеку свою тайную мысль, а он пустит ее по ветру, и дойдет она до вражеского уха.

Небо едва светлело, когда на улицах Панча показались люди. На рослых, красивых конях, украшенных расшитыми попонами, ехали дихканы. Их богатые парчовые одежды были перехвачены золотыми поясами. Знать, купцы отправились в храм на верблюдах, иные на ослах. Землепашцы из ближних селений и ремесленники, живущие за городской стеной, целыми семьями шли пешком. Дети несли в руках ветки цветущих яблонь и маленькие ивовые корзиночки, наполненные сухими благоуханными травами. Эти травы каждый сложит на золотой жертвенник, чтобы душистый дымок, тонкой струйкой поднявшийся вверх, достиг самих богов.

Навимах, одетый в новый халат, умытый и причесанный, показался Чатисе таким же молодым и красивым, каким был много лет назад, когда они, еще будучи женихом и невестой, пришли в маленький, бедный храм огня. Чатиса помнит, как она сложила у жертвенника душистые травы, как дымились курильницы на жертвеннике и как они молили богиню о счастье. Теперь в храм пришла их дочь, уже почти невеста, и сын у них взрослый, да и сами они состарились. А вот было ли счастье, Чатиса не знает. Может быть, оно еще впереди?

Как ни велик был новый храм, он не смог вместить всех собравшихся. Люди стояли у входа и ждали, когда молящиеся воздадут свои жертвы и освободят место другим. Крики глашатая были услышаны далеко за пределами города. Из многих селений пришли сюда зороастрийцы. Они верили, что молитва в новом храме принесет им избавление от всех невзгод.

Навимах терпеливо ждал своей очереди, когда можно будет опуститься на колени у вечного огня. Рядом стояла Чатиса. Навимах пожалел, что не успел послать Кушанчу за братом. Артаван не знал об открытии храма и потому не пришел сюда с молитвами.

— Для Артавана это будет большим огорчением! — говорил Навимах.

— Мы помолимся за его семью… — утешила его Чатиса. — Пойдем скорее! — торопила она мужа.

Наконец-то они в храме! Ярко пылает на жертвеннике вечный огонь — источник силы и благополучия людей. В золоченых курильницах дымятся ароматные травы. Кушанча с восхищением рассматривает росписи на стенах. Аспанзат любуется резной аркой, отделяющей большой зал от галереи с колоннами, открытой на восток.

— Смотри, смотри, — шепчет девушка, — колонны увиты цветами! А какое ожерелье на богине Анахите — каждая бусина с абрикос!

Аспанзату и Кушанче не до молитвы, их больше занимает убранство храма. Деваштич ничего не пожалел, чтобы украсить его с такой же пышностью, с какой украшали свои храмы самаркандские владетели. Афшин позаботился, чтобы здание было большое и вместило много народу. Впервые в храм пришли люди земли и ремесла. Это было сделано по совету мудрого Махоя, которого очень почитал афшин. А старый писец Махой сказал афшину:

— Твои враги близко. Перед лицом несчастья все равны. Пусть люди помолятся в твоем храме. Чем больше молитв, тем больше надежды на спасение.

Чатиса, стоя перед жертвенником на коленях с ветками миндаля в руках, горячо молит богиню Анахиту ниспослать благополучие семье, просит дать богатый урожай коконов, помочь соткать лучшие шелка. Рядом с ней молится Навимах. А дети по-прежнему шепчутся о своем. И все же Кушанча успела попросить богиню дать ей красивого жениха, а любимому брату Аспанзату — хорошую невесту. Но тут же подумала, что не надо ему невесты, пусть живет дома.

Но вот и пора уходить — другие ждут, чтобы обратиться к богам со своими молитвами.

— Ты обо всем попросил Анахиту? — спрашивает озабоченно Кушанча, когда они вместе с Аспанзатом выходят из храма.

— Я просил богиню внять моей мольбе — помочь мне найти серебро, — ответил Аспанзат.

Семья Навимаха хорошо отпраздновала день Нового года. По случаю совершеннолетия Аспанзата Чатиса испекла сладкую медовую лепешку. Подавая ее сыну, она сказала:

— Пусть жизнь твоя будет такой же сладкой!

После праздничной еды молодежь собралась на базарной площади — послушать бродячих сказителей и потанцевать. Хороший был обычай в Панче: в праздник Нового года все музыканты выходили на улицу играть, и каждый мог танцевать под веселую музыку. Танцевали молодые и старые, все веселились pi радовались весне.

Вокруг громадного костра суетились юноши. Они старательно подкладывали хворост в костер, а девушки плели венки из алых тюльпанов, собранных в горах ранним прохладным утром. Стряхивая росинки с цветов, Кушанча, шутя, говорила подруге:

— Посмотри-ка, богиня Анахита оставила мне свои жемчуга. Как они хороши!

— И мне оставила! — смеялась подруга.

— А тюльпаны, тронутые рукой Анахиты, приносят счастье! — Кушанча улыбалась, прижимая к груди великолепный букет.

Теперь уже росинки испарились, но цветы были яркими и свежими.

Девушки с нетерпением ждут начала состязаний.

— Начинайте! — просят они своих братьев.

Кушанча сделала знак брату, чтобы поторопился. Но не тут-то было. Аспанзат ходил вокруг костра и примерялся, откуда лучше прыгать, а сын гончара, разглядев его новый халат, предостерегал юношу:

— Поберегись, безумец! Не прыгай! Ничего не стоит поджечь такой дорогой подарок.

— Надо прыгать с толком, чтобы халат не загорелся и венок достался! — смеялся Аспанзат и крепче подвязал платок на своей тонкой талии.

— Кто первый? — закричал хриплым голосом старый лепешечник, весельчак и балагур. — Кто желает получить в награду венок из тюльпанов?

— Все желают! — закричали юноши и стали в ряд.

Первым прыгнул сын медника. Он высоко поднялся над костром, но все же коснулся пламени краем своей одежды. Девушки бросились к нему, чтобы посмотреть, очень ли пострадал халат, а в это время прыгнул через костер Аспанзат. Он не задел высокого пламени, девушки с венками окружили его и, заключив в хоровод, запели песню об отважном богатыре, который прыгал до облаков, сражаясь с дивами.

В день Луны Аспанзат с нетерпением дожидался заката. Хотелось скорей пойти к тому доброму старику, который пригласил его в гости.

«Он очень ученый, — думал юноша. — Столько у него свитков и кож с письменами!»

Старик сидел на мягком войлоке и читал какой-то свиток, когда Аспанзат робко постучал бронзовым молотком в деревянную дверь.

— Входи, юноша, гостем будешь! — Старик приветливым жестом предложил Аспанзату сесть рядом на мягкой войлочной кошме.

Юноша смущенно опустил голову.

— Я отнимаю у тебя драгоценное время, — сказал он. — Прости меня, только расскажи, что записано здесь. Свиток весь пожелтел, наверно старинный?

— Вот ты чего захотел! — улыбнулся старик. — Это похвально. Я прочту его тебе, но прежде поговорим о деле… Когда-то, еще до твоего рождения… — начал старик, поглаживая свою мягкую, как шелк, бороду. — Когда-то давно я был известным писцом. Я служил при дворе афшина. Тогда писца Махоя знали не только в Панче. Чиновники почитали меня даже в Бухаре и Самарканде. А теперь я стар и немощен. Я подобен разбитому сосуду, из которого по каплям вытекает драгоценная влага. Надо ее сохранить. Я хочу научить тебя грамоте.

— Я сын бедного коконовара, — отвечал Аспанзат. — У меня нет денег…

— Молчи и слушай! — перебил его старик нахмурившись. — Многие добиваются чести поучиться у меня за деньги. Но не всякому дана эта честь. Я знаю, кто ты. Твой болтливый и глупый сосед Навифарм оказал тебе большую услугу. Поистине и глупость бывает полезна. Дело ко мне у него было пустое — никому не нужная бумага, а наболтал он так много, что иной раз и за год не услышишь столько чепухи. Мудрец говорит: «Для невежды нет ничего лучше молчания, но если бы он знал, что для него лучше всего, не был бы он невеждой».