Дождавшись, пока Ронвуд вправит ему нос, МакКензи действительно решил вернуться к своей работе. Он стал ездить в ЦПЦ, а не брать задания на дом. Тем более, он их не выполнял все равно. Приборы и журнал просто валялись в углу забытыми. Офис с девяти до пяти был ему привычен. Коллектив, вопреки ожиданиям, подобрался отличный. Трое альф, включая Шона, и четверо бет под руководством омеги — доктора наук по геологии. Большую часть времени Шон писал научную работу и обсуждал ее с Заккори Стайом, начальником. Домой Шон приезжал к шести, захватив ужин из ресторана, если его, конечно, можно было так назвать.

В выходные Ким приходил в спальню, выключал компьютер, заваливал Шона на матрас, кровать Ронвуд снес на помойку под общий безумный порыв избавиться от всего старья. Или пинал и вопил, что хочет есть, и Шон должен что-то придумать, так как Ким занят ремонтом.

Это вошло в привычку, Шон просыпался раньше Кима, ходил в забегаловку через квартал, покупал там кофе и завтрак. Пока еда остывала, они занимались сексом или купались вдвоем — «чтобы воду экономить». После Ким красил стены или устанавливал выключатели, а Шон отправлялся на работу. Вечером они ходили в бар, ужинали там, пили пиво, общались с местными, смотрели футбол. Их игровая приставка вместе с телевизором временно пребывала у Рона, они бывали у него, играли.

Жители Палмера скоро смирились с существованием Шона и воспринимали их с Кимом, как немного странноватую семейную пару. У МакКензи появилось несколько приятелей, чтобы иногда отлипать от истинного и не сужать мир до них двоих. Правда, он продолжал необоснованно беситься, если Ким оставался наедине с Роном. И был наказан за свою ревность отлучкой от тела. Потом же Ронвуд заставил отрабатывать каждый пропущенный раз, и Шон не чувствовал себя таким заебанным никогда прежде.

За неделю до Рождества Ким и Шон наконец-то заметили, что город украсили перед праздником. Шон стоял на маленькой площади Палмера пораженный осознанием — они с Кимом вместе три месяца, а те пролетели, словно один день. За это время он успел забыть о капризах, ебле мозгов, ревности. Да, они ругались, дрались, посылали друг друга, но быстро, яростно, а в конце был секс. Ни обид, ни слез, максимум — иногда кровь и сломанный нос у Шона.

Киму не нужна нежность и опека, он прекрасно обходился без этого. Шон рядом, но не навязывался, не путался под ногами. Пошлешь — уйдет, позовешь — вернется. По-своему Шон заботился о Киме, об их отношениях. Он организовывал еду, уступал, когда Киму было необходимо, и давил, если тот только из вредности выпендривался. Время шло, и приближалась следующая течка.

Шон понимал, больше без Ронвуда не сможет жить. Для себя он все решил и теперь хотел перешагнуть невидимую черту — познакомить Кима со своей семьей. Рождественские праздники казались отличным поводом, чтобы совершить визит в Питтсбург к его отчиму, анатэ и младшему брату. Ким согласился далеко не сразу, отнекивался и ссылался на дела в Палмере и вообще сложно сыскать город на всей Земле, где Рождество лучше, чем в этом захолустье на Аляске. Шон медленно закипал с каждой новой и глупой отмазкой, но пока старался держаться и не убивать мерзавца, искал доводы и аргументы, буквально проверял себя на прочность и терпение.

— Мы были в Рочестере на День Благодарения. Это нормально, Ронвуд, ездить по очереди к родственникам. Тем более, мои уж точно не опаснее твоих. Чего ты канючишь, прямо скажи!

— Эта поездка встанет и тебе и мне поперек горла, МакКензи! Сомнительно, что твоя родня с пониманием отнесется к такому выбору, как я.

— Да почему? — возмутился Шон, всплеснув руками и просто поражаясь нелогичности Кима. Они истинные, что тут обсуждать? Какие недовольства?

— С того, что я — гамма, седой, лохматый и с щетиной, и скоро сдохну, разбив тебе этим сердце, так никого и не родив. К тому же, я утащил тебя на Аляску! Даже моим родителям не нравится, что я здесь живу, но я, хрен с ним, не кандидат чего-то там, в отличие от некоторых.

— Но это не важно. Я могу заниматься научной деятельностью и отсюда.

— Ох, ладно! Считай, уговорил, поедем! — сдался Ким, и, махнув рукой на Шона, отправился назад в кухню, собирать новую микроволновку из старых деталей.

Шон был доволен таким раскладом, позвонил отчиму и сообщил, что приедет на Рождество. Ему казалось, если у Кима и была на него обида за метку и необоснованный разрыв, то раз он согласился — уж точно простил.

****

У Райтов, похоже, собралась вся известная родня, судя по забитой парковке перед домом. Шон дурашливо ругался на то, что никак не мог найти место для своего желтого джипа, а Ким в ответ подкалывал, мол, это знак, валим отсюда.

— Почему Райты? — спросил он, пока Шон рыскал в багажнике, отыскивая подарки, и недовольно поглядывал на Ронвуда, ведь тот не торопился помогать.

— После смерти отца анатэ вышел за отчима — Джона Райта, и мой младший брат носит его фамилию. А папа был сиротой. Поэтому я последний МакКензи сейчас, — усмехнулся он, подмигнув и намекая на их с Кимом сына… — Смотри-ка, и Томсон здесь! — обрадовался он, кивнув на тачку друга. Вот скотина, занял полтора места, и ведь специально!

— Тяжелая артиллерия, — пожал плечами Ким.

— Брось! Мэл знает тебя сто лет!

— Да? С тех пор, как ты меня ненавидел, а я в ответ? — иронично усмехнулся Ким, прикуривая и опираясь на джип.

— Но теперь я тебя люблю. И ты меня в ответ, верно? — чуть сменив голос на более твердый, сказал Шон, оторвавшись от подарков и посмотрев в глаза Ронвуду.

— Уверен, они обвинят меня в колдовстве и приготовлении любовного зелья. Вот увидишь, на меня натравят святую инквизицию, — засмеялся Ким, ловко уходя от вопроса о любви.

— Я сам тебе буду дланью карающей, если ты не заткнешься! — буркнул Шон.

— Окей, окей, — поднял руки Ким. — Спорим на сотку?

Шон ничего не ответил и направился к входной двери, с большим трудом балансируя подарками. Он слышал, что Ким следует за ним, а заодно и чувствовал запах табака. Конечно, он мог бы сказать, чтобы Ронвуд имел совесть и не курил сейчас, но знал, будет только хуже. После довольно громкого и требовательного стука ногой, ведь руки заняты, на пороге появился анатэ.

— Атэ! Я соскучился! Забери подарки, чтобы я мог обнять тебя! — весело попросил Шон, почти сразу скидывая все на пол и сжимая омегу своими ручищами, покачивая, так как уже давно его перерос. — Извини, везде пробки, мы последние?

— А ты когда-нибудь приезжал вовремя? — Шон увидел отчима, который вышел навстречу, и, отпустив анатэ, подошел к нему, обнял и похлопал по спине.

— Я точно помню несколько раз! — засмеялся Шон.

— Но не когда я велел вернуться ко времени, — заулыбался в ответ Джон. Если и был на свете лучший отчим, то он. Шон никогда не чувствовал себя недолюбленным.

— Зачем ты привез сюда это? — с очевидным отвращением и раздражением в голосе спросил анатэ, окидывая Кима презрительным взглядом. Его лицо, бывшее секунду назад безоблачным, изменилось, будто ему под нос сунули что-то дурнопахнущее.

— Атэ? — Шон растерялся, он посмотрел сначала на него, затем на Кима, а потом на отчима. Ким был спокоен, ведь он ожидал именно такого приема. Это Шон уверял в обратном. Он никак не думал, что родители до сих пор злятся. Лицо анатэ исказила гримаса отвращения, а отчим хмурился.

— Что? — передразнил сына Филипп. — Я говорил, он тебе не пара! — омега переключился на Кима. — Доволен? Окрутил моего сына, как последняя потаскуха! Что ты ему наговорил, а? Как ты можешь быть его истинным? Небось, нажрался каких-то таблеток! — он обернулся к Шону. — Я видел по телевизору постоянно рекламируют эти препараты, мол, любой альфа будет считать истинным, стоит только принять нужную дозу и надушиться какой-то дрянью! Шон! Да ты посмотри на него!

Он явно не собирался пускать в дом Ронвуда. Хотя тот и не планировал входить. Шон обернулся на отчима, ища поддержки, но Джон молчал. На шум из гостиной вышло несколько человек, в их числе и Томсон.