– Они были единым целым и не могли жить друг без друга…

– Выходит, они жили вместе? Странно. Впервые слышу, что можно… Ты меня удивляешь, Тарс. И что же, его невесту оставили в покое?

– Оставили. Только она отказалась жить без него. Я отговаривал… она ничего не хотела слышать. Тогда я пошел к Хрому. Он сказал, что, если она решила уйти, он не станет препятствовать. А меня предупредил, что давно наслышан о моих проделках, что, когда немного освободится, непременно займется мной. Что моя песенка спета. Он сказал именно так.

– Ты утверждаешь, что невесту твоего друга… – не завершил фразу Координатор, зная ответ.

– Ее убили, – тихо произнес Тарс.

– Печально, – сказал Координатор и замолчал. Но ожил. – Скажи мне, почему мысли о пренебрежении человеческим достоинством и жестокости, на которых якобы построено наше государство, пришли в голову твоему другу?

– А вы что, думаете иначе? – Тарс жалеюще смотрел на собеседника.

– Ты смелый юноша, – сказал Координатор, испытывая досаду. – Но ты не ответил на мой вопрос.

– Он не мог жить так, как живут исступленные. Не хотел быть исступленным.

– Он хотел стать плебеем? Мне доподлинно известно, что плебеи культивируют так называемую любовь. Но они недостаточно цивилизованы. Что с них возьмешь? И у славов вся жизнь строится на пресловутой любви.

– Это так, – сказал Тарс. Подумал и, решившись, задал вопрос, который постоянно носил в себе: – Не по этой ли причине дети славов совершенно здоровы?

– Здесь, Тарс, ты, пожалуй, прав, – согласился Координатор. – Но мы не можем принять такую модель поведения. Мы не славы и не плебеи, мы вынуждены думать о будущем. Тебе известно, что наш народ готовится к переселению на Терцию?

– В самых общих чертах.

– Ты готов лететь вместе со всеми?

– Едва ли меня спросят…

– Обязательно спросят и дождутся ответа.

– И следом, если откажусь, велят закрыть за собой дверь?

– Строгость наших законов сильно преувеличена. Не нужно их нарушать и все будет в порядке. – Координатор подумал и спросил, вспомнив: – Ты что-то там говорил о голубях. Что они такое вытворяют, чему следует научиться людям? Ведь, рассуждая о голубях, ты преследовал именно эту цель?

– Голуби живут так, как велит природа, – заученно проговорил Тарс. – Они никого не спрашивают, как следует поступить. Ответы на все вопросы находятся в них самих. А человек только и делает, что опровергает природу, а потом объясняет свои поступки нелепыми доводами.

– Поясни свою мысль, сделай одолжение.

– Я призываю всего-навсего вернуться к естественной жизни, к той жизни, которой жили наши далекие предки.

– Но, подумай, такое поведение неприемлемо по целому ряду причин. Начнем с того, что мы не можем позволить людям беспорядочно размножаться. Однажды это уже было, и ты знаешь, чем закончилось. Мы также не можем позволить, чтобы люди принимали участие в воспитании собственных детей. Ничего хорошего из этого не получится. Потому таких детей просто не должно быть, и их нет.

– Эти доводы мне не нравятся. В них трусость и нежелание отвечать за себя и свою жизнь.

– Скажи-ка мне, Тарс, ты вникаешь в смысл слов, которые произносишь с такой безрассудной отвагой??

– Я рассуждаю, господин Координатор. Взвешиваю и делаю выводы.

– Ты знаешь, кто я такой?

– Знаю. Мне сообщил робот. Правда, никогда прежде я вас не видел, но всегда знал, что вы существуете.

– А теперь я знаю, что существуешь ты и что участь твоя незавидна. К сожалению. На улице ты протянешь недолго.

– Я готов, – сказал Тарс печально. – Если кому-нибудь станет немного легче.

– Кому-то, возможно, станет, мне – нет, – сказал Координатор и удивился своим словам. Ему показалось даже, что эти слова произнес не он, а другой человек, оживший в нем, у которого единственная цель в жизни – перечить любому замыслу своего господина. – Я не стану причинять тебе неприятности, хотя должен. Ты уйдешь теперь и постараешься быть осторожным и умным простым врачом, если тебе нравится так называть себя, а не разгильдяем, проповедующим крамолу на площадях. Тебе очень повезло встретить меня на своем пути, хотя по-настоящему тебе повезло потому, что последнее время удивительно не везет мне. – Он помолчал и вдруг переключился на жесткий непререкаемый тон, свойственный Великому Координатору: – Впрочем, эти слова забудь. Ты, надеюсь, не жаждешь познакомиться ближе со мной и моими людьми?

– Нет, конечно, – еле слышно проговорил Тарс.

– Тогда ступай и запомни совет: держись подальше от пройдох из службы безопасности, особенно от их предводителя Хрома. Он уже положил глаз на тебя, как я понял с твоих слов. От натасканных псов тебе не уйти, если они, не дай бог, возьмут след. Но, если все же случится беда и тебя прижмут так, как они умеют, попробуй сослаться на меня. Разрешаю. Не уверен, что это тебе поможет, учитывая краткость пути от ушей ублюдков из тайной службы до скорой расправы… И еще. Пожалуйста, освежи одежду. Так опускаться недопустимо. Ты же врач. Простой врач…

Выпроводив Тарса, Координатор вернулся к столу, опустился в кресло, замер.

Вспомнились молодые годы, когда борьба за лидерство так естественна. Он не рвался на первые роли, предпочитая вторую позицию, объясняя свой выбор врожденной скромностью и скучным отсутствием амбиций. Первое место всегда занимал будущий Владетель.

Вместе с тем, сколько помнил себя, он о высшей власти осторожно мечтал, но не для того, чтобы карать или миловать по произволу, а для того, чтобы созидать. Ему вполне хватало власти над тихой стороной жизни – вещественной. Идеологию, законотворчество он оставлял Владетелю, олицетворяющему высшую власть и высшую ответственность. Он согласился с тем, что второе место в государстве исступленных было его потолком, и не желал большего.

Однако бывали времена, когда он мог легко, не прилагая значительных усилий, переместиться на первое место. Особенно настойчиво высшая власть поманила, когда вопреки Закону Владетель увлекся юной плебейкой, похищенной на Континенте в колонии славов. Порабощенный пагубной страстью, он спрятал девчонку от любопытных глаз в своем поместье, наивно полагая, что для окружающих вопиющее преступление останется незамеченным, и на целую весну устранился от дел, переложив на его плечи, как нечто само собой разумеющееся, еще и свою долю забот.

Тогда страна застыла в неустойчивом ожидании перемен. В Сенате, прежде разобщенном на два вечно противоборствующих лагеря, немедленно прекратились распри. Непримиримых врагов объединил отчаянный замысел: во что бы то ни стало изменить жизнь государства. На удивление открыто и смело сенаторы потянулись к трибуне. Наперебой, не опасаясь последствий, в крайней запальчивости принялись твердить о переменах, которых жаждет народ и, конечно же, они сами – вместе с народом. Жажда решительной перестройки государственного механизма сконцентрировалась до состояния, при котором было достаточно небольшого толчка, чтобы перемены осуществились.

Владетеля обвинили в бесцеремонном попрании Закона на виду у всего народа, в пристрастии к сомнительным удовольствиям и, как следствие, в пренебрежении высоким долгом и назначением. В результате единогласно постановили сместить его со всех постов и предать суду. Преемником назвали Координатора – и не только в Сенате, но и на улицах.

В конце концов к нему пришли заводилы. Задыхаясь от возбуждения и страха, его поставили перед выбором. Был задан единственный вопрос: готов ли он сделать решительный шаг? Он думал недолго и, когда напряжение достигло предела, смалодушничал – наотрез отказался. И, как стало понятно позже, выиграл.

Владетелю донесли – уши у него были повсюду. Он понял, что перегнул палку, и пошел на попятный, проявив несвойственную ему гибкость, – освободился от всего, что раздражало народ, и в первую очередь от плебейки, успевшей родить ему сына. Ближайшим рейсом вернул женщину на Континент, мальчишку поручил опальному отцу-диссиденту и, не испытывая ни малейших угрызений совести, отправил в отставку Сенат в полном составе.