Лишь сейчас, когда смерть наконец обратила на неё внимание, до него дошло: Хи Мён всегда была для него чем-то вечным. Он желал ей исчезнуть, истязал и ненавидел, но не верил, что она может уйти. Ван Ё не помнил матери, её лицо стёрлось из памяти, и сестра стала его единственной семьёй. Она была с ним всегда — с момента его рождения и до самой смерти.

И сегодня она его покидает.

— Я… займусь этим, — говорит жнец молодому «коллеге», и голос его звучит на удивление сухо.

Тот не противится. У него сегодня ещё три смерти.

***

Ю Ди улыбается, когда жнец пододвигает к ней чай. Они оба знают, что она к нему не притронется.

— Я так рада, что это ты, — говорит Хон. — О большем я не смела и просить.

Она протягивает ему руку через стол, но мужчина не берёт её, только продолжает смотреть. От этого взгляда ей хочется плакать, столько в нём мольбы, раскаяния и горя, но плакать нельзя, нужно продолжать улыбаться.

— Роль жнеца пошла тебе на пользу, — ласково продолжает девушка, и по инерции стирает слёзы с его щёк. — Надеюсь, когда твоё наказание подойдёт к концу, у тебя будет новая жизнь. Надеюсь, ты станешь хорошим человеком.

— Не уходи.

Ю Ди сжимает зубы. С того момента, как он взял её за руку и привёл сюда, и в его глазах она увидела себя — ту, кем была сотни лет назад, она старалась сдерживать эмоции. Он вспомнил её, её глупый младший брат, но радость встречи омрачало скорое прощание.

— Мне жаль, что ты вспомнил именно теперь, — девушка отводит глаза, не в силах вынести этот взгляд. — Но я счастлива, что могу ещё хоть раз назвать тебя братом.

— Хи Мён, прошу.

— Знаешь, я была так зла, когда ты бросил меня, — признаётся Ю Ди. — Когда служанка обнаружила твоё тело, я возжелала умереть за день до этого, чтобы ты был на моём месте. Что бы ты тогда чувствовал? Было бы тебе так же больно, как мне? — пауза. — Сейчас я жалею об этом желании. Прости, что мне приходится оставить тебя вот так.

— Останься.

В этой просьбе она слышит капризного мальчика, но движет им уже не злость и ревность, а печаль.

Ю Ди встаёт со своего стула, и чайная обступает её со всех сторон, лишний раз напоминая, что мир за пределами этих стен ей уже никогда не увидеть. Хон подходит к брату, склоняется к нему и обнимает, целуя в макушку, — когда-то она так лечила его царапины, и боль от падения забывалась быстрее.

Однако боль, овладевшая им сейчас, сдаваться не спешила. И откуда-то жнец знал, что скоро тепло рук сестры сменит холод, который никогда его не покинет.

— Послушай меня. Потерпи ещё немного, а когда начнётся твоя новая жизнь, ты всё забудешь. С этого момента оставь прошлое в прошлом, не вини себя и не грусти. Проживи свою жизнь достойно, и этого будет достаточно.

Мужчина закрывает глаза и глубоко вдыхает. Не уходи. Не уходи. Не уходи.

— А пока ты здесь, сделай для меня кое-что. Останься с Ким Шином. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас чувствовал себя одиноким. Даже если он велит тебе исчезнуть, если проклянёт, — останься рядом и проводи его в последний путь. Вы оба заслужили покой, и я надеюсь, что вы его обретёте. И… — Ю Ди так много хочется сказать, но времени нет. Времени никогда не достаточно. — Глупо ждать, что он придёт сюда, так что передай ему, что я… Я жалею, что снова оставляю его, что не могу сдержать обещания быть с ним.

— Хи Мён…

— Скажи, что я люблю его. Мёртвым врать незачем, может, он поверит хотя бы на этот раз. Я всегда буду его любить, что бы не ждало меня за этой дверью.

Хи Мён остаётся собой даже сейчас: только и говорит, что о Ким Шине. Впервые это не вызывает в Ван Ё ненависти. Какая разница, если они оба её теряют. Ему казалось, лучше пусть она умрёт, чем оставит его ради этого мужчины, но сейчас он жалеет о том выборе. Почему он просто не дал им любить друг друга?

— Это всё моя вина. Я сделал это с тобой… и с Ким Шином.

И она поступает так, как поступала всегда, и оттого ему становится ещё горше:

— Не надо. Мы все сделали это.

Жнец не сразу понимает, что она уходит — делает шаги в сторону двери и вот-вот навсегда исчезнет. Он вскакивает, когда её ладонь касается дверной ручки.

Хи Мён не умеет прощаться. Никто из них не дал ей шанса: все, кого она любила, ушли молча.

— Хи Мён!

Ю Ди оборачивается. Он запомнит его — это лицо, всегда любящее, никогда не осуждающее.

— Я был счастлив быть твоим братом. Я…

— Я знаю.

И это всё. Это последние слова Хон Ю Ди. Ни «я люблю тебя», ни «прости» или «я прощаю», — ничего. Она не умеет прощаться: в ней скопились тысячи слов, которые так и не были произнесены.

Но Хи Мён и Ван Ё знали, что они были.

***

Ким Шин врывается в чайную и сразу понимает, что опоздал: по гулкой тишине, ненавистной и густой, по пустоте, по виду жнеца, уронившего голову на руки.

— Хи Мён?

Жнец поднимает на него взгляд. Молчит.

— Она… она не могла.

Ким Шин пересекает всю чайную быстрыми шагами и распахивает дверь, за которой исчезла Ю Ди не более пяти минут назад. Никого.

— Она ушла. Её больше нет.

— Нет. Нет.

Хи Мён. Ю Ди. Хи Мён. Ю Ди.

Нет. Нет. Нет. Нет.

Взгляд токкэби падает на нетронутую чашку чая.

— Чай. Она не выпила чай.

— Не выпила, — соглашается жнец.

— Тогда это не конец, — робкая надежда звучит в словах Ким Шина. Конечно, этого недостаточно, ведь Хи Мён умерла, но всё же… — Я найду её. Я подожду, буду ждать, сколько придётся. Она переродится, и я найду её. Я больше не заставлю её страдать.

— Она не вернётся.

Ким Шин не сразу понимает значение сказанного. И опять же не принимает слова жнеца всерьёз. Но что-то во взгляде того заставляет его замереть. И если у смерти действительно есть дыхание, то оно принадлежит этому жнецу:

— Она не вернётся, — повторяет мужчина. — Это была её последняя жизнь.

========== XI ==========

Ын Так спускается на первый этаж. В самом лучшем для неё доме, доме, в котором ей тепло и уютно, всё пошло наперекосяк. Док Хва, как ветер, ворвался в него, и злые известия хлынули внутрь.

Девушка вышла из комнаты, когда прозвучало громкое сбивчивое объяснение юноши: «Ю Ди… авария… дядя, она…». Ноги Ын Так подкосились, и она опустилась на верхнюю ступеньку, там она и оставалась, когда ушёл Ким Шин, когда, прослонявшись по гостиной, словно призрак, вышел и Док Хва, и когда токкэби, наконец, вернулся.

Она ни о чём не стала спрашивать, поняла всё сразу по его сгорбленной фигуре, которую Чжи увидела в просвет между стойками перил. Минут десять школьница собиралась с мыслями: стирала слёзы со своего покрасневшего лица, усмиряла эмоции, потому что ничто из того, что испытывала она, не стоило и части того, что выпало на долю Ким Шина.

Ю Ди мертва. Девушка сжимает кулаки и выдыхает. Нет, она подумает об этом после, когда останется одна. Сейчас нужно быть рядом с Ким Шином. Ведь это то, чего бы хотела и Ю Ди, — чтобы он никогда больше не был одинок.

— Аджосси.

Мужчина не реагирует на её голос, и девушка усаживается подле него на диван. Сейчас она с лёгкостью может поверить в то, что ему больше девятисот лет: он похож на статую, которая находится здесь не один век.

— Аджосси, — произносит Ын Так снова, но не ждёт, что Ким Шин ответит. Да и говорит она скорее для себя, и в голосе её звучит жалость, сочувствие, боль, — всё разом. У неё нет для него иных слов, кроме этого «аджосси», потому девушка подаётся к нему и обнимает.

Они долго сидят так. Ын Так не замечает слёз, стекающих по её щекам, а мужчина не позволяет себе даже этого — точно каменное изваяние с опустошённым, раненным взглядом.

— Я должен был сказать ей, что в случившемся нет её вины.

Ын Так поднимает голову. И прежде чем начать говорить, трёт свои мокрые щёки:

— Аджосси, не надо. Ю Ди… Хи Мён знала. Думаю, она знала, что вы чувствуете на самом деле.

— Я знал, на что иду, — продолжает мужчина, не услышав, словно не в силах удержать слова, копившиеся в нём слишком долго. — Знал, что умру в тот день, и знал, что она пойдёт на всё, чтобы спасти меня. Но предпочёл сделать вид, что не понимаю. Мне хотелось умереть героем в её глазах.