– Вы уж не оставьте, – вступился Поликарп, – а мы в долгу не останемся. Как пожелаете с вами рассчитаться – натурой или деньгами?

– Как угодно, – лечец оказался непривередлив, – и, если не возражаете, я сегодня останусь у вас на ночь. Вот что, сударушка, – обратился лечец к Параскеве, – пока я готовлю снадобье, протри-ка половицы можжевеловой хвоей.

Всю ночь лечец не отходил от Харитона: то поил его целебным отваром, то давал какой-то порошок. На рассвете жар у Харитона начал спадать. Он открыл глаза и, увидев незнакомого человека, разревелся.

– Ну вот и хорошо, – улыбнулся лечец, глядя на ревущего Харитона. – Остальное зависит от вас.

Едва солнце поднялось над окоемом, в избу ввалился Поликарп. Два гуся, которых он держал в руках, быстро перекочевали в котомку к лечцу.

Целую седмицу Параскева не отходила от постели сына. Исправно давала все, что прописал лечец. Если бы не Евдокея и Поликарп, кто знает, как обернулось бы дело. Сами не богатого рода, а помогали Параскеве, чем могли. Вряд ли без их помощи смогла бы она расплатиться с лечцом за снадобье из оленьих рогов, которое вмиг прибавило Харитону сил. У Евдокеи на руках маленький Михей, но она успевала помочь подруге и воду принести, и похлебку сварить.

Глядя на выздоравливающего Харитона, Параскева плакала от счастья. Ее чувство благодарности соседям было сейчас сродни поклонению. И чем легче становилось Харитону, тем больше понимала Параскева, скольким обязана она своей подруге и ее мужу.

Северные русские земли Мухаммад ад-Дину не в диковину. Несколько лет назад по поручению правящего хана Улуг Улуса впервые приехал молодой эмир в Московское княжество. Выросший в Великой Степи, где взгляд, словно пущенная стрела, летит, не встречая препятствий, от окоема до окоема, Мухаммад ад-Дин долго не мог привыкнуть к непроходимым чащобным лесам, холодному воздуху и короткому лету этих мест. Но когда пришла пора покидать московские земли, он не мог и предположить, чем отзовется в его сердце возвращение на родину. Несколько лет он пытался вычеркнуть из памяти время, проведенное на Руси, но всякий раз в мыслях возвращался туда вновь и вновь. Сейчас, преодолев три долгих года душевных переживаний, Мухаммад вновь отправился на Русь, только уже не по поручению хана, а по велению собственного сердца.

Преодолев реку Неглинную, дорожная арба Мухаммада въехала в Загородье. Сердце молодого татарина учащенно забилось. Сколько связано у него было с этими русскими местами! Сколько времени проводил он здесь когда-то!

С самого утра, не разгибая спины, Параскева трудилась на огороде. Рядом с ней крутились ее пятилетний Харитон и соседский Михей. Евдокея с Поликарпом отправились по делам в Заречье и попросили Параскеву присмотреть за сыном.

Харитон первым заметил запыленную арбу, которая подъехала к их избе. Из арбы вышел человек.

– Там какой-то дядя, – подбежал он к матери.

Теперь и Параскева заметила приближающегося к ним человека. В необычном для этих мест облике мужчины она узнала своего татарина. От неожиданности Параскева словно онемела, но совладав с собой, наспех поправила выбившуюся из-под косынки непослушную прядь русых волос. Параскева не могла поверить своим глазам.

…Она поставила перед дорогим гостем все, что было в печи небогатого дома. Мухаммад едва притронулся к еде. Так и просидели они с Параскевой за разговорами до позднего вечера. Он слушал женщину и не отрывал взгляд от Харитона, она – рассказывала, как жили без него долгих три года, рассказала о недавней болезни сына, о том, как соседи помогли спасти его от смерти. Чем больше узнавал Мухаммад о жизни его русской семьи, тем угрюмее становился. Сам он был немногословен. Параскева слушала его обрывистые фразы и тихонько плакала.

Харитон поглядывал на Мухаммада с опаской. Он совсем не помнил отца, и, несмотря на все уговоры подойти к нему ближе, прятался за материнской юбкой. Несколько дней Харитон внимательно изучал нового человека, так неожиданно появившегося в их доме, но вскоре привык к Мухаммаду. Ему даже нравилось проводить с отцом время. Они вместе гуляли по Загородью, ходили за реку к большому оврагу, а оттуда, еще дальше, в лес.

Им было хорошо вместе. По Загородью пошла молва, что к Параскеве вернулся ее татарин. Не обращая внимания на любопытные взгляды слободчан, молодуха светилась от счастья. Она во всем старалась угодить суженому, а он все чаще смотрел на жену задумчивым взглядом и вздыхал. Понимала Параскева, что волновало Мухаммада, – не навек он приехал к ним с сыном, а повидаться. Ни о чем не спрашивала она татарина – свое хрупкое счастье спугнуть боялась. Но сколько от судьбы не бегай, а все равно убежать не удастся.

Долго не решался Мухаммад начать разговор, но срок, что наметил он пробыть в Загородье, неминуемо близился к концу. В Улуг-Улусе его ждала другая жизнь.

С утра Параскева затеяла печево – старалась повкуснее накормить мужа. Она суетилась около большого дубового стола, раскатывая увесистой скалкой подоспевшее тесто.

– Параскева, послушай меня. – Мухаммад отвлек жену от стряпни. – Я долго не решался начать с тобой этот разговор, но время не ждет и мне пора возвращаться.

У Параскевы внутри словно что-то оборвалось:

– Но ты ведь не оставишь нас?

– Нет, не оставлю, – не очень уверенно произнес Мухаммад. – Я не решался тебе сказать… – Мухаммад запнулся. – Я приехал сюда… за сыном.

В горнице повисло тяжелое молчание. Только бабка Аглая кашлянула на печке, спугнув беззаботную песнь сверчка. Параскева не могла поверить услышанному. Она смотрела на Мухаммада, глотая нахлынувшие вдруг слезы, не в силах вымолвить ни слова. Никогда прежде ей не приходило в голову, что кто-то может разлучить ее с сыном, которого она взлелеяла почти одна, наперекор злой молве, который был ее единственной отрадой в жизни. В душе Параскева противилась решению Мухаммада, но как она, бедная крестьянка Русского улуса, могла противостоять воле татарского эмира, пусть даже тот был отцом ее ребенка?

Мухаммад убеждал Параскеву, что там, на его родине, в далекой Татарии их Харитон не будет нуждаться ни в чем. Он получит хорошее образование и манеры. Параскева и сама понимала, что она, безграмотная крестьянка, не сможет дать сыну столько, сколько Мухаммад, но сердце ее разрывалось между материнскими чувствами и здравым смыслом. Ее нежданная всеобъемлющая радость в одночасье сменилась таким же нежданным безутешным горем.

Параскева собирала вещи сына, то и дело вытирая платком глаза. Харитон крутился тут же. Ему сказали, что он поедет с отцом, и теперь мальчуган ждал того часа, когда сможет покататься в дорожной арбе. Но Харитон никак не мог понять, почему его мама все время плакала.

Параскева ждала и надеялась, что Мухаммад позовет ее с собой, но он молчал. Там, на татарской земле, у него была своя жизнь, неизвестная Параскеве, в которой ей не было места.

Уезжали на рассвете. Еще с вечера в арбу сложили все необходимое: дорожные тюки Мухаммада, немногочисленные вещи Харитона, снедь. Параскева все время плакала и не отпускала сына от себя. Тот же, напротив, никак не хотел находиться возле матери и все время норовил перебраться в дорожную повозку.

Проводить путников в дальнюю дорогу пришли Евдокея с Поликарпом. Несмотря на раннее утро, Михей тоже увязался за родителями.

Прощание было долгим. Параскева тихо плакала в плечо Мухаммада. Михей совал Харитону в руки подарки: тот давно просил приятеля подарить ему большого засушенного жука-носорога и волчий клык. Михей берег эти драгоценности и даже в руки никому не давал, но в такую минуту для друга ему ничего не было жалко.

Время бежало неумолимо. Настал миг расставания. Параскева крепко обняла сына, потом, едва сдерживая рыдания, сняла с себя нательный крест и надела его на шею Харитона. Она еще долго вглядывалась вслед уходящей вдаль повозке и, осеняя крестом дорогу, шептала слова молитвы.

Отсюда, с крыши его родительского дома, построенного из дерева и обожженной глины, стоявшего на некотором возвышении, открывался великолепный вид на долину реки Аму. Вдалеке, на зеленой равнине, сплошь изрезанной оросительными каналами и ручьями, расположился город Кеш. Обнесенный земляным валом, обрамленный глубоким рвом, он выглядел величественно. Тяжелые городские ворота охранялись от непрошеных нашествий чужаков подъемными мостами. В долине колосилась пшеница, родил свои божественные ягоды виноград, пушистый хлопок подставлял солнцу белоснежные головки-коробочки, в листве плетущихся стеблей лиан зрели дыни, а путники укрывались от жаркого южного солнца под густыми кронами плодовых деревьев. Город Кеш окружало множество многолюдных селений, среди которых приютилось и местечко Ходжа-Ильгар, откуда был родом Тимур, сын благородного, но небогатого человека Амира Тарагая, барласского бека, зависимого от Казан-хана, двадцать первого хана Чагатайского Улуса.