В его голосе горечь, которая удивила меня. У меня все последние годы настроение исключительно приподнятое.

– Разве? Разве вмиг? Несколько лет разваливалось всё, разлагалось. Все только радовались. Как в августе 91-го Дзержинского верёвкой за шею с пьедестала стаскивали под всеобщий восторг…

– И ты был в восторге? – Иван Генрихович смотрит внимательно.

Что я могу ответить? В тот день мы с Майкой не смотрели телевизор, он просто работал. Всю эту жуть путча с «Лебединым озером» мы с Майкой утопили в объятиях друг друга. Что нам был путч? Что сейчас эти выборы? То есть интересно и страшно, что сейчас вернутся страшные коммунисты и наступит 37-й год, но и об этом мы стали забывать.

Изобилие в магазинах, наступившее как цунами после абсолютной пустоты прилавков, и цены, растущие каждый день, единственное из насущного, что как-то касалось нас. Именно как-то, на деле всё это было как-то вне нашего мира. Мы от голода не страдали. И мы вполне обходились и были рады и простой картошке, гречке, или пшёнке. Тушенка – вообще счастье, как и появившаяся позже лапша быстрого приготовления.

Я просил Майку даже не пытаться кормить меня на деньги её дяди, достаточно, что она растрясла его на обстановку в этой квартире, что он даёт ей на карманные расходы, она покупает себе тряпки или он сам дарит ей, но будет время, я стану одевать её. Кормить её должен я. И я это делаю, как могу, не слишком изобильно, конечно. Работа в школе, увы, доходов приносит немного, хотя я старался брать как можно больше часов, кроме информатики, ещё и алгебру, и физику, вот только классное руководство, за которое платят больше всего это уже за гранью моих сил. И поэтому последний год мы живём уже куда легче.

Целый учебный год общения со школьниками старшего возраста, которые моложе меня всего на шесть-семь лет сильно утомляет. Парням мне, конечно, проще было объяснить, что церемонится я не буду: после попытки неповиновения и пренебрежения одного я вышвырнул за дверь, так что он косяк едва не снёс, а остальным наставил «пар», испортив отметки за четверть. И резюмировал это всё:

– Сюсюкать не буду, мне ваши «пятёрки» не сдались, не хотите предмет знать, ваше дело, оставайтесь в прошлом веке.

Присмирели. И другим передали, большие проблемы на этом кончились. Даже директор про мои вольности ничего не сказал, во-первых: дефицит кадров, во-вторых: я уверен, что он сам хотел бы так же врезать кому-нибудь из этих лосей-озорников. Но ученики всегда пробуют «на слабо» учителей, особенно молодых и неопытных. Мы сами были такие, все всегда такие. Поэтому на самом деле я не злился.

Но если с парнями я кое-как наладил отношения, то девушки – это хуже. Влажные взгляды, облизывания некрашеных блеском губ, юбчонки, что они задирали будто случайно, думая взволновать или смутить меня, записочки, попытки прижаться ненароком и тому подобное. Орать на них за это или «двойки» ставить было бы странно, я долго мучился, прежде чем мне пришла в голову спасительная идея: я попросил Майку приехать за мной на работу на Харлее.

Она посмотрела серьёзно:

– Тебе… для авторитета надо?

– Да, пускай увидят какая у меня крутая девушка, вроде и я сразу не лох.

Майка засмеялась:

– Ах, ты мой хитрюга! Использовать меня хочешь в корыстных целях?

– Очень!..

Она приехала. И… Волшебно получилось!

Это был предмайский тёплый день, полный двор народу, школьники всех возрастов, растекались из школы, когда сверкающий хромом и сталью рокочущий железный «конь» медленно и значительно подкатил к самому школьному крыльцу, раздвигая потоки ребят.

Майка сняла шлем, мотнув волосами, вот такая, в косухе, джинсах, обтягивающих её прекрасные стройные бёдра, и осталась в седле, поджидая меня, с олимпийским спокойствием встречая взгляды и возгласы окружающих.

О, в эти минуты я почувствовал себя большей «звездой», чем какой-нибудь Майкл Джексон, когда тот приезжал в Москву недавно. Я вышел, не спеша из дверей школы, со всем возможным изяществом и небрежностью сбежал со ступенек и подошёл к Харлею.

– Целуй, чего остановился, – тихо сказала Майка, улыбаясь.

Я улыбнулся, мы поцеловались очень легко, конечно, но всё же страстно, и двор вокруг нас замер в драматичной паузе, буквально раскрыв рты.

После чего я надел привезённый мне Майкой шлем её Ю-Ю, и мы укатили, так же не спеша до дороги, а там она махнула такую скорость, что рёв разбудил всю деревню.

Отпали не только глупые притязания девчонок то ли наивные, то ли провокационные, но и парни теперь смотрели на меня как на Бога. Раньше надо было этот манёвр проделать, ещё осенью.

Но директор меня к себе всё же вызвал:

– Василий Андреевич, вчера, я слышал, произошёл инцидент в школьном дворе.

Я смотрю на него невинными глазами и понимаю, что он своими глазами всё видел, окно его кабинета выходит во двор.

– Это… Эта девушка, ваша…

– Моя жена, – ответил я.

– Я считал, вы холостяк. Хотя теперь… Но, хотя бы понятно теперь, волосы ваши, и… Вы тоже рокер, выходит? Или сейчас по-другому называется уже… э-э, байкер… Но… это ваше дело, сейчас у нас свобода. И всё же… Попросите жену больше во двор не въезжать. Это… опасно, в конце концов, могла задавить кого-нибудь.

– Да-да, конечно, Николай Степаныч, – ещё невиннее сказал я, внутренне ликуя.

Так что Майка и в этом мне принесла удачу и даже всеобщее уважение. Майка вообще сплошное моё счастье. Не было и дня, чтобы я чувствовал иначе.

– Хочешь, стану приезжать иногда, для поддержания имиджа, если Ю-Юшка разрешит мне самой кататься, он вообще не очень любит, когда я за руль сажусь, – спросила Майка.

– Потому что ты гоняешь.

– Ты боишься? – засмеялась она.

– Да нет, классно, – и я ответил смехом.

Мне и правда нравится вот так с ней нестись на скорости. Держать её, гибкую талию в ладонях и понимать, что мы и мотоцикл – одно целое, как двухголовый кентавр, летящий почти как Пегас.

Это почти так же прекрасно, как любить её… Только с ней я понял, почему люди так ценят эту сторону жизни. Я таю и растекаюсь как мёд, едва обнимая её. И столько силы откуда-то входит в меня, столько жажды, что утолить её мне удаётся только на время.

Вот и сейчас я думал об этом, приехав домой. Я застал уже Майку дома, она, немного бледная и какая-то странная, занималась ногтями, поджидая меня. Я открыл сам, к Ивану Генриховичу ходят ученики и мы старались открывать двери сами, не трезвонить, чтобы не мешать ему зарабатывать. Поэтому Майка не слышала, как я вошёл в квартиру и только, когда я открыл дверь в комнату, подняла голову. Так и есть, педикюр, лаком для ногтей пахнет…

– Пришёл, – улыбнулась она как-то странно блеснули глаза. Поднялась навстречу, отложив маленькие ножнички, – пойдём, покормлю.

Я обнял её:

– А сама?

– Я ела.

Врёт. Я сразу понял, она всегда ждёт меня, что-то такое… странное с ней. Но, может, расскажет. Или… я хотел поцеловать её, но она отстранилась, улыбаясь, извиняющимся каким-то манером:

– Умылся бы, пропах автобусом.

Верно, я пропах чем-то похуже, но права, что ж…

Я пошёл в душ, пока Майка разогревала ужин. Сегодня, оказывается, плов у нас. Майка готовит его редко, говоря, что по-настоящему сделать не сможет, а суррогатом кормить нас с Иваном Генриховичем часто не хочет. Но её «суррогат» очень вкусный. И я очень голодный. Я так и сказал и попросил добавки.

Майка улыбнулась, положила мне ещё и включила газ под чайником. А сама подошла к окну, там на подоконнике лежат сигареты. Странно, она курила в последний раз… я даже не помню, когда это было. Но она закурила и смотрит на улицу, всё ещё полную света, длинный летний день, самые длинные дни в году…

– Что ты… что-то случилось сегодня? – спросил я, когда она подошла снова, расставляя чашки на столе.

А я пока вымыл свою тарелку. Мы с Иваном Генриховичем мыли посуду по очереди. За собой всегда.

– Ты… – Майка посмотрела на меня, но так и не продолжила и, моргнув несколько раз, будто раздумывая, но потом всё же сказала: – Я закончу с ногтями, ладно?