– А может, и пойду, – задумчиво ответила Кира.

Она уже и сама чувствовала, что дома ей словно нечем дышать… Те два-три массажа в неделю, конечно, можно было вовсе не считать. Пока ощущение отсутствия воздуха появлялось сначала совсем редко, но в последнее время все чаще и чаще. Вот хоть сегодня: целый день было так славно – душа прямо пела… А сейчас ей хочется, чтобы Игорь на своем «важном деле» задержался подольше. И дал ей просто покайфовать в тишине. Побыть одной…

– Ну и отлично же! Всего через пару дней тебе дурацкие мысли перестанут в голову лезть. А там, глядишь, сможешь радоваться нормальным людям и тому, что у них нормальные отношения.

Кира благодарно посмотрела на давнего друга. Неизвестно, повезло ей с мужем или не очень, но вот с другом повезло сильно. Кто бы еще смог несколькими словами ее в чувство привести? Девушка чмокнула Валеру в щеку.

– Лерка, ты у-умный! Спасибо тебе… Слушай, а может, мне своего бросить и за тебя выйти?

– Вот уж мерси тебе, подруга дорогая! Ты не в моем вкусе. Оставайся уж со своим красавчиком…

Кира хихикнула. Она была совершенно трезва, легкость, потерянная нынешним вечером, вернулась к ней и словно переполняла ее. Она сможет выдержать все! Тем более с такими друзьями!

– А тогда отвези меня домой, пожалуйста! Что-то сил у меня почти не осталось, – попросила девушка.

– Отвезу, конечно. А насчет сил ты мне не заливай: ты вот-вот в пляс пуститься готова. Но только не под дождем, ладно?

Кира кивнула: она и вправду готова была и танцевать, и даже (вот ужас-то, бедные окружающие) петь. Хотя домой тоже хотелось ужасно.

Кира застыла, глядя на улицу. За окном тусклый осенний день тихо перетекал в непроглядный вечер. Один великий поэт воспевал осень «с красою тихою, блистающей смиренно» – в принципе, вполне убедительно воспевал. Ему вторил еще один поэт, любивший короткую, но дивную осеннюю же пору с лучезарными вечерами. Но сегодня можно было лишь с грустью вспоминать и о поэтах, и об их странной неприязни к летнему зною, всего пару месяцев назад терзавшему город. Скучные дожди смыли даже воспоминания о летней пыли и жаре. Они несли сырость и слякоть, а когда прекращались, с остывших небес срывались колючие снежинки, превращая грязь под ногами в серую холодную кашу. Утренние туманы сменяла отвратительная липкая морось, оседавшая влажной пленкой на черных голых стволах, на стеклах автомобилей и окнах домов, на лицах и волосах. Прохожие шлепали по смеси снега и воды, кутаясь в осенние пальто и куртки и прикрываясь от надвигающейся зимы капюшонами и зонтами. Воздух, как казалось Кире, состоял из тумана и выхлопных газов. Город, словно побитая собака, поджимал хвост и прятался от наступающих холодов в продуваемой насквозь подворотне. Таким же безнадежно-безрадостным было сегодня и настроение Киры.

Хорошо, что она согласилась на предложение Валеры и стала его помощницей. Нельзя сказать, что это вернуло ее прежнее светлое настроение, но уж точно дало ощущение нужности и уверенности в себе. Деньги, конечно, не главное, но важнейшее из второстепенного, как говорил профессор Йокус фон Покус. И потому лично заработанные, тем более не совсем копейки, здорово подняли и самооценку. Теперь Кира вечером не стояла у входной двери в ожидании, когда раздастся знакомый щелчок замка. Более того, частенько она приходила домой позже Игоря. Муж, конечно, мягко упрекал супругу в том, что она слишком много времени и сил отдает работе. Но теперь Кире было чуточку… все равно.

Одним словом, от подозрений в неверности мужа она почти полностью избавилась. Хотя правильнее было бы сказать, что ей стало некогда ни следить за его выражением лица, ни прислушиваться к его интонациям, ни вычислять, куда это он отправился поздно вечером и сколько времени там может пробыть. Валера оказался недурным психологом. Собственно, по книге записей это было понятно и раньше. Но теперь Кира прочувствовала это, так сказать, на собственном опыте.

Правда, в выходные та, прежняя, Кира возвращалась. Сейчас именно она размышляла о великих поэтах и их непонятной любви к осени. Вот тот же Пушкин отчего-то писал, что весной болен, а осень любил и лесами любовался. Нынче же любоваться было уж точно совершенно нечем. Лесов, о которых столько было написано, ни одетых в осеннюю листву, ни начисто ее лишенных, из окна Киры видно не было. Единственные леса, доступные ее взгляду, были строительными. Через дорогу вот уже второй год сооружали торговый центр.

За пеленой то ли дождя, то ли приближающегося снега не было видно даже солнца. Оно зябко куталось в низкие осенние тучи, прячась за многоэтажками офисных центров и жилых небоскребов, окружавших дом Вороновых. Игорь, как только они с Кирой поженились, купил квартиру в престижном районе, хотя, не без некоторой гордости, сетовал на то, что и до центра далеко, и с инфраструктурой не все в порядке. Дом, где жила чета Вороновых, был модной двадцатидвухэтажной башней из красного кирпича, которая смотрела на мир уже привычными металлопластиковыми окнами и гордилась постоянно текущими кондиционерами. Башня, конечно, была увенчана пентхаусом и украшена изрядным числом магазинов на первых двух этажах. Владельцы магазинов, что вполне понятно, с определенным трепетом ждали, когда же откроется торговый центр напротив, и вполголоса радовались каждый раз, когда появлялось новое объявление о том, что строительство заморожено на очередные полгода.

Реклама оператора мобильной связи поселилась над пентхаусом сразу после сдачи дома и осталась здесь, вероятно, навсегда, хотя самого оператора уже год как не существовало. В любом случае мысль о том, что ее нужно снять, в голову никому не приходила. Точно так же, как никто уже не задумывался о том, каким образом ее удалось водрузить на крышу.

Еще одним символом достатка жильцов дома была консьержка, которую пытались, но не смогли заменить неодушевленным серым домофоном. Консьержка занималась тем, что не пускала «кого попало», и страшно гордилась тем, что знает «всех своих» в лицо. Свои, правда, менялись не очень часто, и было их не слишком много. В свободное от своих не очень обременительных обязанностей время консьержка читала глянцевые журналы, которые покупала, впрочем, не за свои, а за «обчетвенные» деньги. И потому была в курсе всех сплетен, которыми готова была поделиться с любым желающим. Умный Валера даже пытался сманить ее в свой кабинет для психологической разгрузки тех, кто не нуждался в серьезной помощи психолога. И остановили его от этого шага только соображения врачебной тайны: Мария Васильевна, конечно, просто физически не смогла бы ее хранить.

Марь-Васильна, к слову, была в курсе не только свежих сплетен из мира шоу-бизнеса или кино. Она знала доподлинно, кто из жильцов кому с кем изменяет, кто пьет, кто пошаливает с наркотиками, а кто, как уважаемые Вороновы, работает изо всех сил. Отчего-то, правда, она была уверена, что Кира оказывает… э-э-э… эскорт-услуги, назовем это так, и что Валера вовсе не семейный психолог, а настоящий сутенер. Но тут уж ее никто не собирался переубеждать. Правда, и не смог бы.

Кира вспомнила, как с месяц назад Марь-Васильна поймала ее у лифта и минут пять рассказывала, что на восьмой этаж вселился положительный и одинокий бизнесмен, который «щедрый и профессионалок очень любит. Ты бы присмотрелась к нему, деточка». К счастью, Кира возвращалась домой усталая и смогла только поблагодарить…

Девушка вынырнула из размышлений, передернула плечами. Почему-то ей показалось, что она только что вошла с улицы и наконец надела сухие тапочки. Ощущение быстро прошло – она почувствовала себя очень уютно в теплой, мягко освещенной комнате. Так уютно, что даже скучно.

Воскресенье заканчивалось. Вообще этот осенний уик-энд был обычным, за пару последних лет вошедшим в привычку. Легкий завтрак с фрешем и тостами. Ослепительно-яркий глянцевый журнал с рецептами вечной молодости и сексуальности, которые отчего-то совсем не действуют. Игорь журналы почему-то называл «дерьмовой макулатурой» и сердился, когда Кира пыталась ему прочитать какой-нибудь очередной рецепт если не вечной молодости, то хотя бы здоровой жизни.