Из него её резко выдернул телефонный звонок. Холмс открыла глаза и уставилась в темноту, чью непроглядность нарушало холодное свечение ожившего мобильного. Не глядя, нащупав его где-то рядом с собой на матрасе, она поднесла трубку к уху и хрипло ответила:

— Говори, Лестрейд.

Но из динамика вопреки предположению, сделанному ею на основе многолетнего опыта, донесся совершенно другой голос:

— Это Ватсон.

Мелинда раздосадовано выдохнула.

— Я сплю. Что-то важное?

— В такое время звонят, только чтобы сообщить что-то важное, — недовольно проскрипел Джон. Холмс закатила глаза этому его беспрестанному стремлению её поучать и отпустила телефон — тот упал на подушку — отдаляя и приглушая голос соседа.

— Ты поймал убийцу?

Запала короткая пауза замешательства, и когда Ватсон заговорил, тон его был ещё резче:

— Тебя беспокоит только это?

— Да.

Джон на обратном конце телефонной связи снова замолчал, доводя Холмс до острого желания сбросить вызов, если он немедленно не перейдет к сути и не даст ей уснуть.

— Черт бы тебя побрал, Мэл, — процедил он злобно. — Есть в тебе хоть что-то человеческое? Тебя хоть порой заботят люди, которым ты небезразлична?

— Это ты о себе?

— Это я о Далси.

Звучание её имени натянуло внутри Холмс струну настороженности. Она резко спохватилась в кровати, сев и напряженно выпрямившись. Взяла мобильный и с силой прижала к уху.

— Пятнадцать минут назад скорая доставила её в приемное отделение в Бартсе. На неё напали. Она в тяжелом состоянии.

Мелинда едва не зарычала обобщенной расплывчивости выбранных Ватсоном формулировок. Сотрясания воздуха вхолостую без практически применимой конкретики Мелинда не выносила. Тем более, когда Джону хватало докторской квалификации описать ситуацию достаточно точно.

Вместо деталей, которых Холмс ждала, Ватсон снова протяжно вздохнул и осведомился:

— Ты даже не спросишь, как она?

— Ты уже сказал — в тяжелом состоянии. Мне нужно её увидеть.

— Сейчас нельзя. Я готовлю её к операции.

— Сфотографируй её.

— Что?!

— Мне нужен общий план и её травмы по отдельности при хорошем освещении.

— Да иди ты к черту, чокнутая! — Вдруг взревел Ватсон, и Мелинда неосознанно дернулась в сторону от телефона. — Я тебе о том, что Далси едва жива, а ты…

— А я, — повысив голос, чтобы перекричать взбесившегося Джона, оборвала она. — Тебе о том, что сейчас ночь на вторник; Далси — проститутка, подходящая под типаж брикстонского душителя, а он голоден и зол. И если напал он, то я не могу за эту зацепку не ухватиться. Так что избавь меня от своего праведного гнева и пойди сделай фотографии.

И прежде, чем он успел бы возразить, Холмс сбросила вызов и, спешно отыскав номер Лестрейда, набрала его. Ей нужен был полицейский отчет о произошедшем. Слушая тянущиеся прямо ей в завертевшийся шестеренками мозг гудки, Мелинда сползла с кровати и принялась спешно одеваться.

***

Операция продлилась три часа, значительную часть которой заняло ожидание вызванного из дому пластического хирурга. У Далси был длинный разрыв по линии правой брови и несколько рваных ран на щеке, требующих деликатной работы лицевого специалиста. Сами по себе они опасности для жизни не представляли, а потому на них Ватсон не концентрировался. Его главной заботой было сильное размозжение тканей селезенки, перелом двух ребер, при котором два фрагмента полностью отделились от кости, и ушиб легкого. Удалив не поддающийся восстановлению фрагмент селезенки, ушив кровоточащие сосуды и сцепив скобами перелом, Джон ещё раз тщательно изучил результаты компьютерной томографии и, убедившись, что ничего не пропустил, передал Далси в руки недовольно бубнившего пластического хирурга.

Ватсон вышел из операционной, сильно припадая на морозно-онемевшую от боли ногу, расправляя уставшие плечи и растирая затекшую шею. Даже относительно недолгое почти неподвижное стояние у стола давалось ему после ранения нелегко. Этой ночью он несколько раз ловил себя на мысли, что его взгляд затуманивался и сам он едва не падал. К этому домешивалось и какое-то исключительно паршивое эмоциональное состояние.

До того, как он увидел изувеченную Далси, — девушку, которую он встречал, пусть и совершенно не знал — брикстонские убийства казались ему какими-то далекими, словно не взаправду. Джон осознавал, что два тела, к которым его проводила Холмс, ещё очень незадолго до того были чьими-то живыми дочерями, мамами, сестрами, подругами, соседками. Но они почему-то совсем не воспринимались так же, как избитая Далси. В его восприятии предыдущих жертв было что-то от армейской и — в первую очередь — врачебной отстраненности. Смерть воспринималась Ватсоном неизбежной — таковой была жизнь, она имела предопределенный конец, различающийся лишь в форме, но не меняющий своего содержания. Но Далси, которую он всего несколько дней назад видел улыбающейся, наивно пытающейся достучаться до Мэл и даже кокетничающей с ним, Ватсоном, видеть теперь в настолько критическом состоянии было нестерпимо. Это пробуждало в нем какую-то твердую решительность, слепое стремление найти и остановить виновного.

Вместе с этим возникло чувство вины за то, как Джон вспылил в разговоре с Холмс. Она оставалась для него совершенной загадкой, ему было трудно понимать её поведение и распознавать за ним эмоции и мысли, но оказывалось так, что она, пусть в промежутке и казалась черствой, глухой к чужим просьбам и эксцентричной, в конечном итоге преследовала светлую цель. В её словах о том, что напавшим на Далси мог быть искомый ею душитель, Ватсон видел логику — нанесенные в голову и лицо травмы очевидно причинялись кулаком, и все удары приходились слева. Четверых убитых задушил левша.

Дойдя до ординаторской и грузно упав на кровать, к которой уже очень давно мечтал добраться, Ватсон вытянул телефон и повторил последний исходящий вызов — позвонил Холмс. Едва первый гудок сменился вторым, она сбросила звонок. Джон нахмурился телефону и написал:

«Извини за то, что вспылил. Далси перенесла операцию. Сможешь навестить её днём. Часы посещения с одиннадцати.»

И, отправив сообщение Мэл, он лег и мгновенно отключился. Через несколько часов его разбудила медсестра, осторожно подергавшая его за плечо.

— Доктор Ватсон, сэр, к Вам посетительница, — сказала она полушепотом.

Джон скосил взгляд на свои наручные часы — было почти семь утра, его смена подходила к концу. За узким окном комнаты отдыха небо уже подсвечивалось серым холодом.

Особенность его специализации состояла в том, что к нему крайне редко попадали пациенты по предварительному назначению или записывались посетители для консультаций. Он был хирургом-травматологом, имеющим дело с тяжелыми повреждениями, обычно требующими неотложного операционного вмешательства, и это не предполагало ни предварительных договоренностей, ни длительной совместной работы после. Восстановление пациентов было делом медсестер и физиотерапевтов. А потому к посетителям Джон не привык. Но в этот ранний час, учитывая использованную медсестрой формулировку «посетительница», был уверен, что это Холмс. И ощущал даже что-то неясно удовлетворительное оттого, что его ожидания оправдались — она не собиралась дожидаться разрешенного окна для посещения больных. Так, будто он сам с собой спорил, насколько точно мог предвидеть действия Мэл, и его ставка оказалась выигрышной.

Он встал и вышел из ординаторской, ощущая сильный дремотный озноб и болезненную пульсацию усталости в висках. Холмс нетерпеливо вышагивала вдоль узкого коридора для посетителей в приемном, заложив руки за спину, и полы её темного пальто развивались вслед за её порывистыми движениями. Ватсон не был в настроении впустую пререкаться — он считал, что Далси нужно было как можно скорее допросить, если это позволяло её состояние — и потому повёл Холмс прямиком в реанимацию.

Дежурная по отделению медсестра заглянула к Далси, удостоверилась, что та не спала, и нехотя, неодобрительно покачивая головой, пропустила Ватсона и Холмс в палату. Первой вошла Мелинда, и Джон услышал слабое, сиплое, но отчетливо приятно удивленное: