— Тебе не идет имя Розамунд, — тихо проговорил Ватсон, и она оглянулась на него через плечо. Он лежал на её кровати, подсунув под голову комок из одеяла, потому что она забрала единственную имеющуюся у неё подушку, и раскинув руки в стороны. Его голая фигура была длинной и поджарой; отчетливый рельеф мышц таял по мере расслабления, но спортивная подтянутость оставалась заметной. На правом бедре был большой искривленный шрам, свежий и взявшийся бурым рубцом.

— И Мелинда тоже не идет, — продолжил Джон. Она отвернулась и передернула плечами. Своё первое имя она ненавидела с детства, со своим вторым именем свыклась, и никогда не примеряла, какое из них шло бы ей лучше. Мелинда и не видела критериев, по которым можно было судить о чем-то подобном касательно имени.

— А Шерлок подходит, — добавил Ватсон и удивленно хмыкнул. — Сколько тебе лет?

— Тридцать один. Ты мне мешаешь.

— Мне уйти?

— Нет. Но молчи.

Воцарилась тишина, и в ней, нарушаемой лишь редким отдаленным постукиванием посуды миссис Хадсон, Холмс проработала несколько часов. Обнаруживать свою находку в квартире до окончательного установления, велась здесь слежка или нет, она не решалась, а потому заняла себя отслеживанием местонахождения своих бездомных осведомителей и проверкой, не засветился ли выданный кому-то из них мобильный в районе места ночного убийства. Затем сверилась с последними передвижениями и действиями Далси, потом проверила, где находился Грегори Лестрейд и отправила ему короткое сообщение:

«Набережная Виктории. Через час»

Когда она отвернулась от ноутбука, комната вокруг оказалась контрастно черной, полностью погруженной во тьму, и Холмс потребовалось несколько минут, чтобы глаза адаптировались и она смогла рассмотреть Джона Ватсона. Он уснул рядом с ней, подтянув из комка одеяла из-под головы край и укрыв им плечо. Лицо было спокойным, дыхание тихим и глубоким — никакого бормотания или храпа. Мелинда потянулась и ткнула его кулаком под ребра.

— Ватсон!

Он дернулся и нахмурился прежде, чем проснулся и открыл глаза, но как только поднял веки и сконцентрировал сонный взгляд на Холмс, глуповато улыбнулся и хрипло выдал:

— Привет.

— Дай мотоцикл.

Джон фыркнул и ответил коротко:

— Нет.

— Мне нужно для дела, — сообщила Мелинда и всмотрелась в его выражение лица. То не сменилось, сохраняя нелепый довольный оскал. Она испробовала новый аргумент: — Я умею водить.

— Сказал же: нет!

Он привстал, достал из-под головы одеяло и принялся сосредоточено его разворачивать, укрываясь.

Объективных причин настаивать на мотоцикле у Холмс не было: она не относила себя к фанатам такой езды, в дождливую погоду по вечернему толкающемуся Лондону куда комфортнее было бы поехать на такси, а быстрее — на метро. Но Мелинде хотелось ощупать, насколько много Джон теперь был готов ей позволить.

— Пожалуйста, — сказала она, и Ватсон замер. Он в притворном, преувеличенном удивлении округлил глаза и перевел взгляд с одеяла на неё.

— Тебе знакомо это слово? Вот так новость. То есть, ты знаешь не только его звучание, ты понимаешь его значение и осознаешь контекст, в котором оно используется. То есть, это твоя принципиальная позиция — быть невежливой хамкой?

Времени выслушивать это у Холмс не оставалось, и вместо ответа на риторический вопрос, единственной целью которого была попытка то ли образумить её, то ли зацепить, она с напором позвала:

— Джон!

Он улыбнулся ещё шире и снова занялся одеялом.

— Скажи это снова.

— Что?

— Повтори, чтобы я убедился, что мне не послышалось и не приснилось.

— Пожалуйста.

— Пожалуйста — что?

— Пожалуйста, Джон, дай мотоцикл.

Ватсон укрылся, закинул руки под голову, закрыл глаза и блаженно протянул:

— Ох, как же чертовски хорошо это звучит, Шерлок.

Две из трех целей были успешно достигнуты. Результат в эксперименте по расположению Ватсона к себе Холмс нашла более, чем удовлетворительным. Она закрыла ноутбук, лишая комнату единственного источника своеобразного освещения, и на ощупь отыскала пачку сигарет.

***

Ему очень хотелось спать — бессонная ночь накануне и сильная усталость лишали его сил и желания шевелиться, но лежать в кровати Холмс в её спальне без неё самой Джону Ватсону почему-то было неуютно. Она торопливо оделась в темноте, всё же добилась от него ключей от «Бонневиля» и в очередной раз за сутки стремительно ушла. Джон остался один. Какое-то время он провел в спальне Мелинды, подбив поудобнее подушку, хранящую горький сигаретный запах, и пытаясь снова задремать, но безуспешно. Потому поднялся и оделся, заглянул в ванную комнату Холмс — одинокая зубная щетка на углу раковины и опрокинутая бутылка геля для душа просто на дне ванной — и закрыл краны, наконец прекращая многочасовой непрерывный поток воды, а затем вышел на кухню. Он описал несколько растерянных кругов вокруг неё, не понимая: он был голоден, хотел помыть посуду или подняться к себе, помыться и завалиться в кровать. Ватсон испытывал какое-то странное сочетание полнейшего физического опустошения и эмоциональной переполненности. Ему будто хотелось подпрыгивать от радости, но не было сил это делать.

Джон как раз взял с плиты чайник, чтобы наполнить его и закипятить, когда услышал на лестнице осторожные шаги.

— Доктор Ватсон! — раздался звонкий голос миссис Хадсон. — Это я. Вы там одеты? Могу я войти?

Он негромко вздохнул, борясь с внезапно возникшим желанием ответить отказом — ему отчасти было стыдно, отчасти не хотелось компании — и сказал:

— Да, конечно, входите.

И, оттягивая время, когда нужно было повернуться, посмотреть на хозяйку дома, безусловно, слышавшую абсолютно всё, и заговорить с ней, повернул кран. Вода с оглушительным металлическим плеском потекла в чайник. Джон наполнил его до самых краев, затем старательно разжег огонь на плите, затем очень осторожно опустил на него чайник, и лишь потом оглянулся.

Миссис Хадсон стояла в двери, ведущей с лестницы прямо в кухню, держала в руках тарелку с пирогом и мягко улыбалась.

— Вот, я принесла Вам подкрепиться. Сама только что испекла — сливовый пирог.

Джону казалось, что она пришла, чтобы отчитать его или пригрозить, и не хотел сейчас быть втянутым в подобный разговор, но въевшаяся в подкорку вежливость взяла верх и он предложил:

— Хотите чаю, миссис Хадсон?

— Да, благодарю.

Она пружинистым шагом пересекла кухню и вошла в гостиную. Сдвинула на столе нагромождения вещей Холмс и поставила туда пирог, подняла с пола влажное полотенце, встряхнула его, распрямляя, и повесила на спинку одного из стульев. Вернувшись на кухню, по-хозяйски достала со шкафа два блюдца и вилки. Джон наблюдал за движениями её небольших аккуратных рук, покрывшихся первыми рыжеватыми пятнами старения, с кроваво-красными прямоугольниками ногтей, и неожиданно для себя самого выдал:

— Расскажите мне о Мэл.

Миссис Хадсон подняла на него взгляд и улыбнулась.

— А что Вы уже о ней знаете, дорогой? — осторожно поинтересовалась она. И Джона снова неприятно укололо что-то вроде обиды и даже ревности от того, как последовательно и упрямо люди, приближенные к Холмс, оберегали её от него, будто он был какой-то неоспоримой угрозой.

— Ну… я знаю, что ей тридцать один, и что она частный детектив, консультирующий Скотланд-Ярд, — Джон боролся с просочившимся в голос раздражением. Он добавил: — Познакомился с Грегори Лестрейдом.

— Инспектором, — кивнула с пониманием миссис Хадсон.

— Да. Знаю, что… — он сделал короткую паузу, собираясь с мыслями и фильтруя, что он мог говорить вслух, а о чем рассказывать не стоило. Например, о курении прямо в квартире, о том, что она — тот самый Шерлок, о том, какая она на вкус и на ощупь, какая податливая в сексе, и какой у неё сильный, точно поставленный удар. Джон едва не болтнул о том, что ему было известно её полное имя, но вовремя сдержался. Ему вспомнился визит Майкрофта Холмса и слова Мелинды о том, что её первое имя было известно очень тесному кругу людей, — в который с того момента входил и сам Ватсон — и что миссис Хадсон в их число не была включена. Джону с трудом верилось в то, что гувернантка, проработавшая в доме Холмсов полтора десятка лет с младенчества Мэл, могла не знать её полного имени, но предпочел не проверять это и не выдавать тем самым информацию. Если Мелинда по какой-то причине всё же предпочитала молчать о своём первом имени, Джон тоже выбирал молчание.