Недовольно прокряхтев ругательство себе под нос, чувствуя в затылке тупую пульсацию боли и резь в уставших глазах, Джон встал с кровати, взял со шкафа первый попавшийся под руку свитер, натянул его поверх пижамы и вышел из спальни. Он спустился на второй этаж и заглянул в гостиную. Холмс сидела там же и так же, где Ватсон оставил её несколькими часами ранее — на кресле у не разожжённого камина в длинном темном пальто, с натянутым на голову капюшоном и с лэптопом на коленях. На широком подлокотнике её кресла остались стоять чашка из-под кофе и тарелка с надкушенным бутербродом. Её лицо, заостренное холодным свечением экрана, казалось мертвенно-серым. Джон какое-то время постоял на пороге комнаты, переступая с ноги на ногу и скрипя половицами, но Холмс его не замечала, как делала это постоянно. Ему было искренне любопытно, она делала это демонстративно или на самом деле так концентрировалась на своём занятии, что забывала обо всём вокруг.

— Вы разве не слышите, что кто-то стучится? — спросил он.

Мелинда подняла от экрана холодно-серые глаза и вперила в него недобрый взгляд.

— Я никого не жду, — ответила она, заламывая тонкие губы в недовольной гримасе. — Своим гостям открывайте сами.

— Я тоже никого не жду, — парировал Ватсон.

Удары в дверь с неравномерно западающими между паузами продолжались.

— Значит, это к миссис Хадсон, — заключила Холмс и, потеряв к нему всякий интерес, снова вперила взгляд в компьютер. Ватсон кисло вздохнул и вышел обратно к лестнице. Миссис Хадсон — он вспомнил это где-то посередине ступеней, ведущих к темной прихожей — во вторник по утрам дома не было, она отправлялась куда-то на аэробику и едва ли могла на это время назначить приход своих гостей. Наверное, за дверью был кто-то вроде рекламного агента, только распространители домашней утвари и бытовой химии, ходящие от дома к дому, могли так долго и упорно колотиться в одну и ту же запертую дверь.

Но когда Ватсон всё же открыл дверь, на пороге оказалась высокая статная девушка в короткой потертой дубленке, с замерзшим покрасневшим носом и без рекламных проспектов или пробников средств в руках. Длинные светлые волосы были собраны в высокий хвост и её открытое продолговатое лицо с обильно накрашенными глазами показались Джону смутно знакомыми.

— Фу, блин, — произнесла она простужено и улыбнулась. — Приветик! Почини чертов дверной звонок, к вам не достучаться. Мэл дома?

Джон буркнул:

— Дома, — и отступил в сторону, пропуская статную блондинку. Как же — Холмс никого не ждала. Просто её наглость не имела границ и никак не была стеснена самим Ватсоном — он вопреки всякому здравому смыслу почему-то позволял соседке вертеть собой, как вздумается. Ходил ей за кофе, готовил ей завтрак, возил её на мотоцикле, посреди ночи отправлялся неизвестно куда, открывал дверь её подружкам. Обозленный этими мыслями, он с размаху захлопнул входную дверь и пошел вслед за гостьей, та уверенным тяжелым шагом поднималась на второй этаж.

Она вошла в гостиную, Ватсон свернул к двери, ведущей в смежную кухню. Ему вопреки закипевшей внутри злости — на самого себя — было любопытно, кем была эта утренняя гостья, и почему казалась знакомой.

— Ну приветик, Мэл! — произнесла та бодро, но в ответ удостоилась лишь такого же колкого взгляда поверх экрана, которым минутой ранее Холмс одарила Джона. Гостью это не смутило, и она продолжила тем же бойким тоном: — Прошло почти три недели, и от тебя ни слуху. Ты не оставила мне своего номера, так что я решила зайти.

— Зря, Далси, — холодно ответила Мелинда. — Уходи.

В полусонном, уставшем сознании Ватсона возникло воспоминание трехнедельной давности и внесло ясность в происходящее. Ну конечно, Далси, однажды утром выплывшая из спальни Мелинды в коротком красном платье.

— Но я соскучилась по тебе и…

Холмс раздраженно оборвала её:

— Что за чушь! Я заплатила тебе за одну единственную ночь, Далси. Если я буду искать твою компанию снова, то найду тебя на углу Ламберт-Роуд, не беспокойся. А теперь убирайся!

Резкость её голоса и хлесткость слов неприятно задели Ватсона. Он, собиравшийся набрать в чайник воду, забыл повернуть кран и так и остался стоять у раковины, прислушиваясь. И когда Далси потухшим голосом глухо предприняла новую попытку:

— Но, Мэл!

Снова получила в ответ стальное:

— Уходи!

И развернулась к лестнице, Джон неожиданно для себя бросился за ней. Ему вдруг стало очень стыдно за Холмс и обидно за Далси. В какой-то — в очень большой — степени он её понимал, ведь Мелинда вела себя с ним едва ли не так же гадко. Он понимал этот горький привкус, оставляемый её равнодушием и бесцеремонностью. Ватсон догнал Далси уже в темной прихожей, когда та пыталась отыскать дверную ручку.

— Не принимайте это близко к сердцу, — выговорил он, протискиваясь мимо блондинки к двери, отпирая замок, но придерживая её закрытой. — Это не совсем то, что она хотела сказать. Она имела в виду, что занята и…

— Нет, — с неожиданно вернувшейся в голос бодростью возразила Далси. В сумраке он рассмотрел её обернутое к нему лицо и не обнаружил на нём ни гримасы обиды, ни отблеска слёз, только неподдельную грусть. — Не оправдывай её. Она сказала именно то, что хотела сказать. И она права. Я шлюха, и моё место на улице, где меня могут снять другие клиенты. Вот только… Мне показалось, она не просто клиент. Мне показалось, я была ей по-настоящему интересной. Она так внимательно меня слушала, задавала такие удивительно точные вопросы, так понимала, была такой нежной.

Ватсон понял, что начинает хмуриться, отражая выражением лица свои мысли, и одернул себя. Далси по ошибке или наивности — такого качества от уличной проститутки Джон не ожидал, те казались ему имеющими достаточно тяжелого опыта, чтобы не позволять себе такую глупую неосторожность — восприняла отстраненное молчание Холмс за внимание, а безразличие за понимание. Но вслух говорить это всё он не намеревался.

— Кстати, как тебя зовут? — вдруг поинтересовалась Далси.

— Джон.

— Джон, — повторила она, будто пробуя его имя на вкус, склонила голову набок, разглядывая его, и добавила: — А ты симпатяжка.

Он смущенно прыснул неожиданности этого заявления и лишь невнятно мотнул головой. Далси сунула руку в карман своей темной дубленки и, вытянув оттуда визитку, ткнула её Ватсону.

— Вот, Джон, держи. Захочешь развлечься — звони, я многое умею и сделаю тебе скидку.

Поблагодарив и выпроводив Далси, он поднялся обратно на кухню. Взял с края раковины оставленный там чайник, наполнил его водой, и когда потянулся за спичками, чтобы разжечь огонь на старой газовой плите, из гостиной заговорила Мелинда:

— Раз уж Вы закончили с утешением проституток, может, наконец разведете камин?

Ну вот опять, бесцеремонное навязывание её собственных желаний безо всякой оглядки на чужие чувства и планы, без утруждения себя вежливостью. Ватсон выдержал паузу, неторопливо включая газ под чайником и поджигая синее пламя спичкой, находя какое-то болезненное удовлетворение в вынуждении Холмс ждать ответа, а затем коротко сказал:

— Идите к черту, Холмс. Понятно?

***

Воздух был влажным, пронизывающим, неспокойным. Мелинде пришлось спрятать сигарету и зажигалку в кулак, чтобы закурить. Полыхнувший огонек лизнул кожу её ладони, и Холмс зашипела от пекущей боли. Сделав затяжку, она безотчетно тряхнула рукой, будто могла сбросить с неё ожог, сунула пачку сигарет в карман, пониже натянула капюшон, пытаясь заслонить лицо от остро секущего дождя, и зашагала в сторону железнодорожной станции.

Район Эдмонтон был крайним отшибом Лондона — влажная чернота спутанных ветвей кустарников, которыми порос пустырь; массивные здания оптовых магазинов продуктов, утвари для садоводства и мебели, полигоны заставленных машинами парковок и стоянки компаний по продаже и сдаче в аренду грузовых фургонов. Район был расчерчен напополам скоростным шоссе, вдоль узкого тротуара которого, огражденного замызганным и гнутым отбойником, шла Холмс, и железнодорожной линией, ведущей в сам Лондон и имеющей пересадку на метрополитен. В Эдмонтон Мелинду привела находка, которую она отчаялась отыскать, но целое утро продолжала пытаться.