Первым оказался коренастый мужчина-азиат, который и вызвал полицию и скорую. Он услышал невнятные хрипы и скуление на улице — окна его квартиры на втором этаже находились просто над местом преступления, и, выглянув в одно из них, он заметил две тесно прижавшиеся друг к другу фигуры в переулке, но в полумраке не смог рассмотреть их отчетливо. Ему показалось, что один человек душил другого, он распахнул окно и крикнул наружу:

— Эй ты!

Тогда один темный силуэт отделился от второго, бессильно завалившегося на асфальт, и побежал по Кларвуд-Уолк в сторону парка Лафборо.

Вторым отсеянным Мелиндой свидетелем оказался молодой парень-араб, куривший в форточку своей кухни, как раз когда услышал пронзительное:

— Эй ты! — снаружи и выглянул в переулок. По нему, грузно ступая и неловко вскидывая руки, бежал человек.

Описание подозреваемого удивительно точно совпало: высокий, тучный, в обернутой козырьком назад бейсболке и черной куртке со светоотражающей горизонтальной полоской на спине. В показаниях обоих свидетелей возможный душитель бежал в одинаковом направлении. Холмс голодным коршуном насела на двоих мужчин, выстреливая в них бессвязными, иногда хаотично повторяющимися вопросами, доведя юного араба до отчаянных слёз, а затем вдруг крутнулась на пятках и зашагала по переулку в указанном свидетелями направлении.

— Мэл, стой! — крикнул ей вдогонку Лестрейд, но его голос отразился от удаляющейся узкой спины в темном пальто и кирпичных стен волнующимся эхо. Инспектор обернулся к Ватсону.

— Вы её персональный помощник, — скривив губы в ядовитой усмешке, проговорил он. — Вам с этим и разбираться. Только напомните ей условия нашего сотрудничества. Она должна мне всю раздобытую информацию в течение суток. — И, наморщившись, будто произнесение имени доставляло ему физический дискомфорт, добавил: — Джон.

— Грегори, — возвратил ему ту же стальную остроту в тоне Ватсон.

Когда он догнал Мелинду, — быстрая ходьба, почти переходящая в бег трусцой отдавалась в его бедре пламенем пекущей боли — она порывисто шагала по пустынному темному переулку, петляющему между задних дворов прямоугольных блоков многоквартирных домов. Она выудила из кармана пачку сигарет, сунула одну между губ и, дважды коротко чиркнув зажигалкой, закурила.

— Вы сказали, что всё иначе, — напомнил Ватсон, пытаясь удержать дыхание ровным, усилием не пропуская отдышку в свой голос. — Что Вы имели в виду?

Сизое облако горького дыма всплыло перед его лицом. Холмс сделала новую глубокую затяжку и оглянулась. Джон безотчетно повторил движение её головы. Он увидел лишь кирпичный забор, оплетенный высохшей паутиной хмеля или дикого винограда, небольшую криво исписанную граффити трансформаторную будку и сваленные рядом с ней в беспорядочную кучу обрывки картонных коробок, разломанные старые стулья и изогнутый проржавелый велосипедный руль. Мелинда, вероятно, видела что-то совершенно другое и более значительное.

— Он сорвался, — ответила она спустя несколько нервных затяжек. — Жертву выбирал иначе, отошел от своей первоначальной тактики, подался импульсу.

— Я не понимаю.

Холмс метнула в него ледяной взгляд и остро заломила губы.

— Предыдущие жертвы были дешевками, работающими на улицах, сговорчивыми, не придирчивыми. Он обращался к ним регулярно, выбирая их не только по типажной внешности, но и по чистоплотности. После убийства он не просто тщательно смывает с них следы, он наслаждается процессом. Это его фетиш: мыть своих жертв, расчесывать, срезать им ногти, аккуратно надевать на них одежду. Он душит их не в припадке злости или заигрываясь, это воплощение его сильнейшего сексуального желания. Он следует определенному графику: все убийства произошли в ночь на вторник. Он всё тщательно планирует и последовательно, неторопливо выполняет.

Переулок снова вильнул и вывел их к пустынной улице, заполненной тусклым свечением фонарей и шорохом трепещущегося на ветру брезента, укрывающего строительные леса вокруг фасада одного из домов. Холмс оглянулась по сторонам и повернула налево.

— Сегодня он убил импульсивно, против выработанной рутины, не на своей, удобной ему территории, а посреди улицы. Он намеревался убить Сесилию так же, как и всех остальных, он ждал этого дня с нетерпением, готовился, а она отказалась прийти. И он сорвался.

— Сесилия? — эхом отозвался Ватсон.

Выбранное Мелиндой направление привело их к перекрестку и она снова пошла влево. Пыхтя сигаретой и мерзло подняв к ушам острые плечи, она накренилась против сильного морозного ветра. Было около пяти утра, темно и безлюдно, отсутствовал транспорт и царила тишина.

— Сесилия Эбернети — так её звали, — угрюмо ответила Холмс.

Джон шагал рядом, ощущая растерянность — неизменную составляющую компании Мелинды. Он всё ещё не понимал, почему она снова позвала его с собой на место убийства. Что бы он раздраженно ни процедил инспектору Скотланд-Ярда, сам Ватсон знал совершенно точно, что особой пользы для Холмс не составлял — она могла справиться сама на обоих местах преступления и во время рейда в используемые проститутками гостиницы Брикстона. Как и в их общей квартире на Бейкер-Стрит, так и во время вылазок на расследования Джон был для Мелинды лишь подвижной частью местности. К своему удивлению, он не обнаружил в себе никакого сопротивления такой установившейся модели их общения. Это была своеобразная игра — не на равных, Джон не понимал правил и не мог отличить самих границ игры, но его это в некоторой степени устраивало.

— Почему вторники? — спросил он.

— Мне это пока неизвестно, — Холмс задержалась возле высокой урны, затушила о неё сигарету — разжаренный пепел ярким фейерверком посыпался на асфальт — и выбросила окурок. — Закономерность в выборе дней очевидна: между убийствами ровно по три недели. Но причин выбора именно вторника и такой паузы между ними я не знаю. Он руководствуется лишь собственными желаниями, внешними обстоятельствами? Возможно, по вторникам у него получка или выходной? Или ночь с понедельника на вторник имеет какое-то особое для него сакральное значение.

Ватсон присмотрелся к её острому профилю в тусклом фонарном свечении: выразительные скулы, тонкий нос, узкий подбородок. Уголки губ были едва приподняты в преддверии ухмылки, глаза довольно прищурены.

— Вы получаете от этого удовольствие, правда? — выговорил он, ощущая, что задает этот вопрос не только — и не столько — Мэл, что обращается в первую очередь к себе.

— От чего?

— От расследования подобных дел.

Холмс скосила на него быстрый невнятный взгляд и передернула плечами.

— Я должна этого стыдиться?

— Это нездоровое увлечение.

— Не вижу ничего нездорового в получении удовольствия от поимки преступников и совершения правосудия, — и не делая паузы, ничуть не меняя тона, добавила: — Мне нужен кофе.

Она локтем подтолкнула Джона к краю тротуара и, не осматриваясь по сторонам, беспечно шагнула на проезжую часть, направляясь к светящимся окнам круглосуточного Макдональдса через дорогу. Внутри она заказала большой стакан кофе и среднюю порцию картошки-фри, Ватсон купил чай с молоком, отказавшись от предложенного десерта, подхватил протянутые ему сдачу и квитанцию и направился через пустой зал вслед за Холмс, выбравшей место у большого окна, выходящего на площадь у перекрестка и мигающие желтым светофоры. Опустив горячий парующий стакан на стол, он стряхнул насыпанные в ладонь монеты в карман и собирался смять чек, когда вдруг зацепился взглядом за мелкий шрифт. Вместо привычных наименования и цены, указания взятого налога, благодарности за выбор и приглашения прийти снова значилось «Было бы разумнее прислушаться к инспектору, Джон».

Он медленно моргнул и внимательно всмотрелся в квитанцию снова, поднося её ближе к глазам. Текст ему не померещился. Ватсон оглянулся на продавшего ему чай и распечатавшего этот клочок бумаги кассира. Тот сунул в уши наушники, облокотился об автомат с мороженым и дергал головой в такт слышной лишь ему одному музыки. Джон перевел взгляд на Холмс, сидящую рядом с ним с невозмутимым видом и активно жующую и торопливо закидывающую в рот ломтик за ломтиком.