— Фер.

Она вскочила на ноги и бросилась наверх по ступеням, Хортон едва успел обвить её рукой и потянуть обратно — один нападающий был только ранен, второй где-то прятался, их голоса наверху он отслеживал периферией внимания всё это время.

— Фер!

— Нет!

— Пусти меня! Фер!

— Он мертв, слышишь? Мертв! Надо уходить, — проговорил он ей прямо в ухо, утыкаясь лицом в шелковистые складки хиджаба. Варгас заметалась, пытаясь вырваться, замахнулась и наугад пнула его локтем. Джайлзу пришлось перехватить её руку и крепко сжать. Софи предприняла несколько ослабевающих попыток его оттолкнуть, но по лицу побежали слезы, голос сорвался и она безвольно сдалась.

— Нет, пожалуйста… — только и могла полушепотом повторять она, уволакиваемая вниз по ступенькам Хортоном. Они спустились мимо выхода в фойе в подземное служебное помещение, встретившее их хаотично выстроившимися вдоль длинного бетонного коридора с низким потолком и проложенными вдоль него толстыми связками проводов, корзинами, доверху заполненными смятым постельным бельем. Воздух здесь был влажным и горячим, с химической отдушкой стирального порошка и отбеливателя.

Софи шла, путаясь в собственных ногах, уронив голову. Джайлзу приходилось подталкивать её вперед и выравнивать её шаг, чтобы она не задевала плечами стены. Он оглядывался и прислушивался, готовясь выхватить из-за пояса пистолет Блэйка при любом шевелении тени, но внизу за ними никто не следовал. Здесь, казалось, не было даже работников. За прачечной оказался проход к складским помещениям, а к тем вели несколько закрытых пандусов для разгрузки грузовиков. Через дверь одного из них они вышли наружу, и отделенные от любопытных глаз, собиравшихся за углом перед фасадом отеля, пошли вниз по переулку к припаркованным машинам группы.

Всю дорогу Варгас сидела молча, подхватив руками перечеркнувший её ремень безопасности, и безразлично рассматривая улицу за боковым стеклом. Дважды Джайлз отрывал руку от руля, опускал на её плечо и мягко сжимал его, потом дотягивался до скулы и коротко гладил, но оба раза Софи игнорировала эти прикосновения. Она подняла на него застеленные пеленой слез глаза, только когда Хортон остановился у её дома.

— Не оставляй его там, — тихо произнесла она. — Не смей бросать там Блэйка. Пообещай мне.

— Софи…

— Пообещай мне! — закричала она, и он молча кивнул.

Сдерживая своё слово, через три дня он стоял в тени низко повисшего над землей крыла военного транспортного «Гольфстрима», наблюдая за тем, как на его тесный борт, предназначенный для незначительных грузов и дюжины пассажиров, поднимали гроб. И продолжал прокручивать всё голове снова и снова.

Ему нужно было прокричать ей в ответ:

— Пообещай мне, что не бросишь меня сейчас, когда так сильно мне нужна, чтобы пройти через это всё и со всем разобраться!

Но он лишь кивнул, наклонился к ней, коротко прижался губами к щеке и сказал:

— Постарайся уснуть.

Когда она вышла из машины и в желтом свечении фонарей, вокруг которых свой безумный танец выплясывали ночные мотыльки, шла к подъезду, он смотрел в её узкую спину и грустил. Наверное, понимал уже тогда, видел в порывистости шагов стремление к очередному бегству.

========== Глава 12. Разбрасывать камни и их собирать. ==========

5 сентября — 30 октября 2015 года.

Улица была из тех, на которой самой Варгас жить не доводилось. Дома здесь стояли, окруженные просторными зелеными лужайками, к каждому вела широкая подъездная дорожка, деревянные веранды и оконные рамы были окрашены в белый, а фасады домов — в кремовый и желтый. Между ними пролегала полоса ровно уложенного асфальта, и по нему ветер гнал первую осыпавшуюся с деревьев желтеющую листву, прибивая к бордюрам. Здесь не было богатства, только размеренное течение стабильной, уютной жизни. Такой, которая была Софи не знакома в детстве, и которой, конечно, не могло быть в реалиях её профессии. Такой, на которую она нередко с легкой меланхоличной завистью засматривалась.

В теплых домах на таких улицах, казалось ей, семьи знали друг о друге всё, дети на завтрак ели хлопья, а со школы возвращались на задних сидениях родительских авто. Мужья и жены вечерами ложились в свои кровати, уверенные друг в друге и в завтрашнем дне. До этого самого момента Софи и не осознавала, насколько устала и подсознательно стремилась в подобную тишину.

Наверное, у каждого был свой срок службы, по истечению которого внутри что-то безвозвратно выгорало. Варгас подумалось, что свет в её лампе, всё это время безостановочно ведущий её вперед, необратимо погас. Она не находила в себе запала, способного зажечь её снова. Ни чувство долга, ни жажда приключений, ни рвение отомстить, ни даже сила привычки — ничто внутри неё не отзывалось и не провоцировало желание вернуться в Анкару.

Дом, ради которого она проделала долгий путь с одного побережья на другое, из Вашингтона в Портленд, был одноэтажным, с густыми вечнозелеными кустами, ровно подстриженными вдоль ведущей к крыльцу аллеи, с покачивающимся на ветру флагом и белым семейным фургоном у гаража. На ступенях остались лежать оставленные кем-то из девочек розово-фиолетовые наколенники и велосипедный шлем. Здесь жили жена и дочери Фердинанда Блэйка. Софи сморгнула собравшуюся в углах глаз влагу и торопливо подхватила предательски покатившиеся вниз капли. Вдова и осиротевшие девочки.

Три долгих изнуряющих перелета, ночи в аэропортах и гостиницах рядом с ними, такси и гудящая от боли и скачков давления голова — всё ради того, чтобы так и не решиться постучаться. Была суббота, все трое девочек Фера были дома, и Варгас будто высокочастотный ток ощущала их присутствие. Она ехала сюда, испытывая острую потребность сделать это, но не понимая, зачем и как. Софи не знала слов, которыми могла бы объяснить случившееся. И не представляла, как сделать это, не выдав себя — как агента ЦРУ в первую очередь. А потому написала всего несколько строк и вставила записку в букет роз, которые нашла в супермаркете, мимо которого проезжала.

«Мы проработали с Фером плечом к плечу 4 года, и что бы вам о нём ни сказали, помните одно: он любил вас троих больше всего в жизни. Больше самой жизни!

Сожалею о вашей утрате»

Цветы она оставила на ступенях крыльца и спешно зашагала прочь. Глотая покатившиеся градом слезы и вырывающиеся рыдания, она не обратила внимания на машину, покатившуюся следом за ней, и когда та темным силуэтом перегородила ей проход, Софи напугано встрепенулась. Задняя дверца открылась, и оттуда немного неловко выбрался мужчина. У него был высокий лоб и коротко отстриженные светлые волосы, отчего румяность его кожи становилась контрастно заметной и ярко подчеркивающей необычайную голубизну глаз.

— Мисс Варгас, — сказал он, одергивая края не застегнутого пиджака, — Вы не против, если я прогуляюсь вместе с Вами?

***

Она стояла перед ним, подняв плечи и неспокойно сомкнув пальцы в замок, в своём несчастье кажущаяся совершенно юной, и на какое-то нерациональное мгновение Барри показалось, что он ошибся. Это круглое заплаканное личико латиноамериканского ангела не могло принадлежать агенту, отдавшему службе в ЦРУ пятнадцать лет.

Исключительно по-мужски — не беря во внимание его семейный статус и возраст, язву и ноющие суставы — Мэйсон понимал Джайлза Хортона. Девчонка, конечно, была что надо. Ничего удивительного, что он так яростно настаивал на том, чтобы её немедленно вернули ему в Турцию. Сколько угодно Хортон мог обосновывать это тем, что она была ключевым специалистом, но Барри от роду была не неделя, он давно научился отличать четкую неподдельную картинку от подсовываемой замыленной линзы. И как друг Джайлза, и как ответственный за успех его операции руководитель, Барри не мог выполнить просьбу. Если что-то стоящее — кроме детей — Мэйсон и смог вынести из многолетнего брака, так это понимание, что женщинам нужно давать время и пространство. Как бы сам Хортон ни знал эту Варгас, — он с точностью едва ли не до часов предсказал, что она появится у дома Блэйков — ему нужно было попридержать коней. Джайлз был из тех, кто никогда не ослаблял хватку, а стискивал челюсти только сильнее, и если в работе это сделало ему добрую славу, то сейчас он рисковал откусить эту девчонку от себя навсегда.